В ПОИСКАХ МУЖА И ВЕРХОВНОГО СКАНДИНАВОВ

nicolaj coster-waldau

ОДИН, ВЕЧНОСТЬ, ВЕРХОВНЫЙ БОГ СКАНДИНАВСКОГО ПАНТЕОНА

история персонажа и ваши отношения

Один, ты помнишь, как все началось? Помнишь, как мы были еще не молоды – юны, как стояли у Иггдрасиля и клялись быть друг другу достойными мужем и женой? Тогда еще не было ни мироздания, ни пророчества о нашем падении, ни смерти, потому что мы еще не успели понять, что такое жизнь.

Я помню любовь. Помню свет. Помню начало, где было так много надежд и так много веры в то, что у нас будет вечность во всех девяти мирах. Мне казалось, что вечность эта будет счастливой. Больше не кажется. Да и никакой вечности у нас нет вовсе.

Я помню, как ты впервые ушел, оставив меня в Асгарде. Тебе нужно было искать мудрость. Нашел ли ты ее, вернувшись без глаза? Мир посчитал, что да. Я посчитала, что оно не стоило нашей общей боли, потому что в ту пору мне еще было больно, когда больно становилось тебе. Но ты уходил снова и снова. Нет, не от меня, потому что я была единственной, с кем ты мог разделить свою мудрость, ведь я знала и о начале, и о конце времен, и обо всем, что будет между. Но кажется, ничего не знала о нас.
Или не хотела знать.

Я помню, как что-то сломалось во мне в день, когда ты вернулся из странствий со своим старшим сыном – Тором. Моим он не был. Но ты ожидал, что я приму его, как своего. И я приняла. Я всегда принимала то, что было тебе дорого. И ни один из твоих сыновей, которых ты привел и после, не почувствовал отсутствия матери.

Ты не оставлял меня, но ты больше не был для меня прежним. Наверное, ты даже любил меня, как могут любить те, кому итак принадлежат все девять миров и нет никакой нужды сомневаться в том, что и жена принадлежит тоже. И я была согласна с этим, не то памятуя о том времени, что у нас когда-то было, не то просто став единой со своим статусом жены и Верховной.

А потом родился Бальдр. И он стал моим светом и моей надеждой. Центром моего мира. Лучшей частью тебя. Лучшей частью нас обоих. Вот почему, когда настало его время умирать, я молила и заклинала тебя сделать все, чтобы не допустить этого. Но есть вещи, которые лежат за пределами даже власти Верховных. Он умер. И я стала просить тебя о другом: отомсти за него, уничтожь Локи и его отродий за смерть единственного существа, которое было дороже мне, чем весь мир. Но ты не сделал и этого. Посчитал, что сделал, но не сделал. И тогда что-то сломалось уже не во мне, а между нами.

А потом нас стали теснить христиане. Мы лишились своих привычных сил, и в один из дней я просто спустилась в Мидгард, чтобы в нем остаться. Мир этот был мне незнаком и чужд. Выживать в нем оказалось удивительно сложно, и это сделало меня жестокой, куда более жестокой, чем я была в Асгарде.

Ты искал меня. Знаю, что искал. Но северные ветра шептали нам обоим. И всякий раз, когда они доносили до меня твою тихую поступь, я растворялась в холодных брызгах фьордов, не оставляя нам надежду на встречу.

Ветер ли, или нити норн, что связывали нас веками, донесли до тебя во Вторую Мировую вести о том, что меня должны казнить за участие в Сопротивлении, хотя я и знала, что у истоков этой войны стоят боги, в том числе скандинавы, а может быть, и ты сам? Я не знаю. Я знаю лишь, что ты опоздал совсем ненадолго и нашел меня уже мертвой. Я вознеслась в Асгард. Мы снова не встретились. А теперь?..

А теперь ты нашел меня, потому что я устала бежать. Или потому что нас свела нелепая случайность нитей, связавшихся узлом.

Так скажи мне, Один, ты скучал?

— Я устал, — вот, что ты сказал мне в день, когда отыскал дом чужой жены и чужой матери, коей я никогда не должна была становиться.
— Я тоже, — ответила в тот день я, мешая причудливую смесь вина и специй в бокале, прежде чем протянуть его тебе.

Мы сидели молча около часа.
За окном собиралась гроза.
Мы все еще были старыми друзьями.

дополнительная информация

➤ Я хочу стекла и драмы. Пусть будут разбившиеся надежды и мечты. Пусть будет болезненное осознание собственной слабости перед смертным миром и нужда быть вместе снова. Пусть будет боль старых обид и невысказанных слов. Пусть будет больно и плохо. Пусть будет отрицание и нежелание повторять снова. А затем осознание невозможности иначе. Хочется разыграть полную противоречий семейную драму, от которой зависят не только отношения, от которых невозможно отказаться, но и будущее пантеона, особенно теперь, когда появилась возможность вернуть все, как было.
➤ Фригг в моем исполнении в мире смертных хлебнула дерьма, так что Одина ждет немало жестоких сюрпризов.
➤ Убить Локи, убить Локи, а почему мы еще не убили Локи?..
➤ Можем обсудить внешность и детали биографии. Люблю деятельных и заинтересованных игроков, готова к обсуждениям и совместному построению сюжетки.
➤ Пожалуйста, пишите посты не реже раза в неделю, иначе я быстро потеряю интерес. Сама обещаю писать не реже.
➤ У нас вообще довольно большая компания скандинавов на форуме. Здесь есть Видар, Тюр, Бальдр и Фрейя. Секрет в том, что сыновья Одина недолюбливают за его эгоистичное и беспринципное отцовство, в то время, как с Фригг мальчики общаются очень тесно и по сей день. Все они живут в Норвегии, часто видятся, и появление Одина в своей жизни не предвидят. Поэтому в рамках игрового пространства ситуация будет сложная, вроленный флуд тоже не без подколок и подзуживаний, но персонаж и игрок для нас - не одно и то же. Мы все очень ждем Одина, будем очень любить игрока на его роль, вместе придумывать сюжеты и развитие, весело флудить и проводить время во внеигровых темах, холить, лелеять, радоваться и всячески комфортить
➤ Фрейя и Фрейр уже находятся в России и разрабатывают информацию о Печати. Они первые откликнутся на зов Всеотца в отношении этой странной и непредсказуемой штуки и будут готовы вести это дело вместе с ним - их, в отличие от Фригг и мальчиков, уговаривать не придется.

В ПОИСКАХ СЫНА

Александр Кузнецов

+

ЯРОВИТ, ОЧЕНЬ МНОГО ЛЕТ, БОГ ВОЙНЫ БАЛТИЙСКИХ СЛАВЯН

история персонажа и ваши отношения

"За мать и двор стреляю в упор".
"Не мы такие - жизнь такая".
"Лев сильнее волка, но волк в цирке не выступает".
"Я не Минздрав — предупреждать не буду".

И другие избранные цитаты пацанского цитатника хд

Яровит родился в семье славянских Верховных, став их младшим ребенком, когда все семейные катастрофы уже случились: отец стал Верховным в обход Велеса, потому что родился первым, Велес оспорил верховенство Перуна и стал его извечным врагом, Мокошь с Перуном поженились без дозволения ее отца, от чего вся Правь сотряслась в суеверном ужасе, а вишенкой на торте, сестра, Морана, вышла замуж за Карачуна, и надо же, тоже без дозволения родителей. Иными словами, с точки зрения Яровита, он пропустил все самое интересное.
Ему довелось расти в семье не только любящей, но и давно осознавшей свое место в пантеоне, а от того отличающейся изрядной долей снобизма, высокомерия, и пожалуй, что даже эгоизма. Просто Мокошь и Перун вместе прошли через многое, а потому могли позволить себе смотреть на всех вокруг сверху вниз, чем они и занимались. И Яровит, будучи хорошим учеником, перенял у них это полностью и всецело.
Он никогда не испытывал никаких моральных терзаний в отношении того, что ему повезло родиться сыном Верховных и лишь на этом, поначалу, базировался его статус. Да, он был маминым и папиным сыночкой-корзиночкой и ничуть этого не стеснялся. А чего стесняться, когда твои родители – двое Верховных снобов, известных на весь славянский мир? Впрочем, на этом амбиции не заканчивались, так что он рано сел в седло, взялся за меч и лук, к радости отца, и стреляя метко, и мечом размахивая так, что любой бы позавидовал. Удали в нем хватало, чтобы держать в страхе всю Правь, если отец с матерью отсутствовали, а доброты и легкости нрава доставало, чтобы всегда находить друзей, соратников, товарищей и братьев по оружию.
Не будем преуменьшать степень проблемы: от очередных подвигов и порченных девок Мокошь регулярно хваталась за голову, но сыном Яровит был почтительным, мать глубоко уважал и старался ее не тревожить, всегда вставал на ее защиту и жаловаться ей было не на что. А Перун… Перун мог неодобрительно качать головой, когда Мокошь бледнела от очередных ран на теле сына, но на деле гордился им и только силился направить удаль сына в нужное русло.
Несложно догадаться, что приход христиан и предательство Владимира далось Яровиту очень тяжело. Он был одним из тех, кто еще долго не мирился с произошедшим, так что дурная судьба сыновей Владимира Красного Солнышка – во многом его заслуга. И в ярости своей и отчаянии, Яровит натворил немало дел, но не отцу с матерью было его останавливать, покуда они сами были в незавидном положении.
Дальнейшую человеческую историю он то странствовал, то воевал, то возглавлял какие-нибудь военные ведомства при княжеских дворах отца с матерью, а князьями они становились нередко. Но все это было не то и не так. А потом в России наступили девяностые.
Если можно родиться человеком, который олицетворяет целую эпоху задолго до того, как эта эпоха наступила, то Яровит это сумел. Он безупречно вписался в эту бандитскую среду, стал правой рукой отца, который возглавил преступную группировку, занявшую весь юго-запад Москвы. И это была полностью его стихия, полностью его мир, так что никто не удивлялся, когда он заменял «Русского», как знали Перуна в бандитской среде, на стрелах, встречах и делах.
И все шло хорошо. Даже несмотря на то, что Велес и его последователи заняли места в правительстве, семья Верховного все равно держала в своих руках достаточно, чтобы развернуться в полной мере, даже будучи лишенной доступа к первозданному хаосу. В дополнение к бандитскому «бизнесу», они занялись и добычей нефти, а как известно, даже государством быть не так выгодно, как качать нефть. Но Велес не был бы змеей, если бы он принял все, как должное. Просто в один из дней он подослал к Перуну убийц, и Русский был застрелен у Большого театра, умерев на руках своей жены.
Горю Мокоши не было предела. Она знала, что супруг вернется через три, четыре, может быть, пять лет, но она не умела жить без него. Тем паче, в ситуации, в которой они оказались: вокруг были вполне смертные враги, желающие их сожрать, над семьей кривой ухмылкой самодовольства высился сам Велес, они могли лишиться всего в одночасье. А весь их бизнес был тесно связан и с их будущим тоже: про печать тогда никому известно не было, расчет все больше был на веру смертных, а она обещала угаснуть, если Велес победит.
Авторитета Яровита на то, чтобы сохранить группировку в прежнем состоянии, ему не хватило. Хватило Мокоши. Образ криминальной вдовы, которая отвергла все неприличные предложения конкурентов, то ли по ее женской сути, то ли по причине наличия магических способностей оказался очень устойчивым и желанным для многих. Тех, кто не захотел склониться, Мокошь заставила. Ей было бесконечно тяжело без мужа рядом, и Яровит сделал все возможное, чтобы матери не было еще тяжелее. Он умел быть первым после главного. И там, где места не находилось женщине, находилось ему. А как выходить живым со стрел и разборок, он знал отлично. Так что семейное влияние они сохранили во многом благодаря стараниям Яровита, который не мог иначе, даже если бы захотел. Речь ведь шла о благополучии семьи.
А потом стало известно о Печати. И в Москву хлынули иностранцы. Как ни прискорбно, хлынули тогда, когда два из трех главных Богов – Перун, убитый Велесом, и Велес, убитый Мокошью, были в Прави, а значит, не могли с этим ничем помочь. Яровит понимал, что им нелегко придется. Но еще Яровит знал, что всем этим иностранным богам делать у них нечего, и раз уж так случилось, что печать оказалась в Москве, значит, она их. Как и сама Москва.

дополнительная информация

➤ Не волнуйтесь, отец вернется прямо к настоящему игровому таймлайну, вам не придется все решать одному хд
➤ На форуме есть: Перун (отец), Ярила (старший брат), Мара (старшая сестра), ну и я, Мокошь, мать.
➤ Пишите не реже раза в неделю, будьте ненапряжными и веселыми, как мы, и мы сойдемся. Ждем 

В ПОИСКАХ СВОЕЙ ГОРДОЙ ПТИЦЫ

полина агуреева

ГАМАЮН,~3000, СЛАВЯНСКИЙ ПАНТЕОН, ПТИЦА-ПРЕДВЕСТНИК

история персонажа и ваши отношения

[green apelsin - я станцую на твоей могиле]
[ночные снайперы - я умею летать без тебя]
[ночные снайперы - если не слабо]

- господи, какой же ты упрямый козёл.
- а ты овца с синдромом вахтёра.
- вот и поговорили, вадим.
- и тебе хорошего дня, оль.

если коротко - кадди для хауса, кисегач для быкова, никольская для рихтера, смотря что тебе знакомо. хромой гений и сибирская язва, та ещё парочка. ладно, ты не язва. хотя определенно сибирская, как и я.
гамаюн. птица, несущая раздор и плохие вести. снимаю шляпу, должность заместителя главного врача, ответственного за уровень оказанной медицинской помощи и правильность лечения, тебе подходит идеально. все наши с тобой отношения - уставшая от всего этого дерьма начальница и задолбавший её брюзжащий хирург с мрачным хлебальником, который опаздывает, испаряется, когда нужен и вообще бесит же, ну. взаимно, оль. а дальше посмотрим. может между нами и правда проскочила какая-то искра, а мы и не заметили. или делаем вид, что не заметили. врачи лучше всех знают, что любовь это просто паршивый химический процесс, а служебные романы так вообще дело последнее. оль, ну в самом деле, побойся бога. ты всего один раз меня подвезла на машине, ты помнишь, я боюсь садиться за руль после того случая, а слухи по коридорам больницы расползлись, как морфин по вене больного. ты скорее меня убьёшь, чем перестанешь рассматривать меня, как занозу в заднице и посмотришь на меня как на потенциального избранника. тебе плевать, что я бог, зовёшь меня человеческим именем и тебе до балды все мои заслуги, ты умеешь грубо спустить с небес на землю. когда я пытаюсь не подохнуть от боли и сопротивляюсь твоей помощи, можешь влепить отрезвляющий подзатыльник и наорать, потряхивая за воротник. орешь, когда пытаешься разобрать мой почерк в историях болезни. вламываешься ко мне в квартиру как к себе домой, когда я не беру трубку, оправдываясь тем, что ожидаешь увидеть мой труп в окружении ампул из под морфина. всю жизнь делаешь вид, что тебе никто не нужен, что ты всё сама, со всем справишься. когда обоим хреново и хочется выть, сворачиваешься котёнком у меня под боком, надуваешь губы и рассказываешь, как тебя все достали, а я особенно. заткнуться и обнять, понял-принял. утром на работе делаешь лицо кирпичом и задираешь нос. замахиваешься, когда я начинаю тупо шутить.
но ты же не ударишь, калеку, а, ольк?
   начмедов-женщин в крупных лечебных учреждениях можно по пальцам пересчитать, и ты точно получила это место не за короткую юбку и красивые глаза. управленческие навыки у тебя на высоте. аж после каждой пересменки в хирургии застрелиться хочется от твоего профессионализма. ты же абсолютно невыносимая. ты сама одобрила мою кандидатуру и ты знала, что ничем хорошим это не закончится, а теперь отбиваешься от недовольных пациентов, которым я не лижу пятки. потому что не хочу, не умею и не стану. ладно-ладно, я не всегда был мудаком. ладно, ты права, не таким мудаком. ты права, что это просто посттравматический синдром и его необходимо лечить. оль, мы знакомы с института, ну ты же сама столько раз посылала меня к чертям в пекло, а я мало того, что не дошёл, так ещё и вернулся куда хуже, чем был. спасать меня не надо, даже не пытайся.
я не хочу быть объектом твоего милосердия.
чёрт, да почему я вообще с тобой соглашаюсь?... я вообще-то хотел сказать, что у нас проблема.
в твоей больнице опять закончились мои таблетки.
и не смей убегать от меня по лестнице, я из принципа доберусь до первого пролёта.
очень по взрослому, оль.

дополнительная информация

не хотелось бы менять внешность потому что после "Ланцета" безнадежно влюбился в эту парочку, мне их всегда мало.
чем Оля занималась раньше, во все времена - абсолютно всё равно. вводная только в том, что эти двое вместе учились, потом Вадим улетел с женой в Америку, попал в дтп и вернулся. теперь ходит по Олиной больнице как у себя дома, хромает и ворчит. она, вероятно, его в Бурденко и пригласила на свою голову, когда узнала о случившемся.
в общем, есть что обсудить и решить, к диалогу открыт.

ПРИМЕР ПОСТА

как раз кусочек с динамикой этих двоих:
- Ольга ищет тебя целый час, - девушка делает акцент на последнем слове и зажимает сигарету изящными пальцами, начисто игнорируя шутливо-язвительную тираду Луня, - И она в ярости, Сергеич. Падай ей в ноги, пока не поздно.
- Да первый раз что ли опоздал? - разводит руками Лунь, морщась от сигаретного дыма. Он пытался бросить курить, но никотиновая зависимость, прошедшая с ним всю молодость, вышла победителем из этого поединка.
- Господи, ты же заведующий. Почему ты такой?
- Ну какой такой-то? Может у меня вообще на самом деле тонкая душевная организация. - иронизирует Вадим, - А может я вообще непонятый гений, дорогая. - Вадим заходится каркающим смехом, в этот раз Ника пихает его локтем первая.
- Дурак ты, Сергеич. Самое время придумать, что такого гениального скажешь Ольге, чтоб она тебя не придушила,  - парирует Ника, затушив сигарету в об крышку урны, - А то твоей душевной организации сейчас придётся лихо. Там лифт, кстати, сломался.
Вадим сдавленно чертыхается себе под нос.
Лучше просто быть не может.

Идея пробраться через чёрный ход, пройти по коридорам, и где-нибудь уже подняться на грузовом, например, со стороны стационара, и там уже прошмыгнуть в свой кабинет с треском провалилась. Вадим понял это, когда у лестницы мелькнули знакомые кудри, собранные в строгий пучок. Стук каблуков агрессивно приближался. Они с пару секунд переглядываются на расстоянии. Появление разъярённой фурии породы начмед обыкновенный не заставляет себя долго ждать.
- Вадим! - начинает было заводиться Ольга, но Лунь моментально её перебивает. Лучшая защита - это нападение, всем известно.
- Оля, у нас не работает целый один лифт, как такое могло случится? - с наигранным возмущением иронизирует Лунь. Вадим перехватывает трость поудобнее и опирается на неё двумя руками. Лунь кивает посеребренной растрёпанной головой в конец коридора, где на металлической двери лифта висит чёртова табличка "Лифт не работает". - Значит, у меня сегодня выходной?
- Господи боже, Вадик, - на лице начмеда большими буквами написано нарастающее с каждой секундой желание оторвать ему голову и повесить в ординаторской в назидание молодым врачам. Оля олицетворяет собой то самое словосочетание "лицо с субтитрами", - Опять твои шуточки. У тебя на этом лифте свет клином сошёлся?
- Не хочу идти искать другой, - парирует Лунь, - Это ходить надо. Как ты вообще поняла, что я попытаюсь проскочить здесь?
- Потому что со стороны лаборатории крутая лестница, - вздыхает женщина, - А ты их не любишь. Мне нужно с тобой поговорить, - Оля скрещивает руки на груди, сверлит Луня убийственным взглядом. Любой другой уже бы бросился ей в ноги, катался по полу в слезах и соплях и молил о пощаде. А Лунь стоит напротив разъярённой фурии, улыбается как блаженный и ждёт, что будет дальше. Олины истерики ему, в общем-то, до балды. Он настолько к ним привык, что каждый раз либо начинает шутить, от чего начмед закипает ещё больше, либо начинает косить под дурачка. Моя операционная с краю, ничего не знаю, Ольга Егоровна. - Вадим, у нас тут опять цирк с конями. Помнишь этого зэка, которого привезли недавно?
- Я его прооперировал, у него всё хорошо, - пожимает плечами Вадим, - Через неделю можно выписывать.
   Оля, не выдерживая, цепкой хваткой берёт Вадима под локоть и сердито тащит в сторону выхода. Лунь неохотно поддаётся, поморщившись от спазма в бедре и обиженно пихает начмеда плечом, мол, не так грубо. Через невыносимо долгие двадцать минут они сидят в его кабинете, обойдя половину больницы через улицу. Наверняка Оля сделала это нарочно, чтобы отомстить ему за его шуточки. Но она меж тем оказалась права, там лифт в полном порядке, но и без этого Луню кажется, что он покорил Килиманджаро в рекордные сроки. Вадим, сжимая зубы, трёт разнывшуюся от такого забега ногу, пытается устроиться поудобнее. Вытягивает ногу под столом и опирается локтями об стол.
- Ну так что с ним? Не тяни. - Лунь, не спуская взгляда с Ольги, открывает ящик стола и тянется к пачке с таблетками. Закидывает сразу две, глотая так, без воды. Горький привкус оседает на корне языка. - Гистология хорошая пришла же?
- Желудок побереги, - вздыхает начмед, косясь на таблетки,  - Всё, твои шуточки кончились, я смотрю? Успокоился? - Ольга снимает очки и трёт виски, ответно уперевшись локтями в столешницу. - Там из милиции к нему пришли. И я тебя ищу уже битый час, пока тебя где-то черти носят, потому что нужно твоё одобрение на посещение. Может твой зэк разговаривать-то?
- Может, - кивает Лунь, - Только захочет ли. Ладно, зови нашу доблестную милицию, провожу их.
- И Вадим... - взгляд Ольги меняется, - Тебе хуже, - наконец говорит она, - Мне иногда кажется, что ты не в состоянии мыслить рационально. Не думал что-нибудь начать с этим делать? - она накручивает наманикюренным пальцем вьющуюся прядь, выбившуюся из пучка и изящно заправляет её за ухо. Во взгляде начмеда Вадим мог бы прочитать затаившееся на дне зрачков беспокойство, но он не хочет верить, что Оле действительно есть до него дело как до человека, а не ценного кадра больницы, без которого придётся туго.
- Я проходил реабилитацию, ты сама знаешь, - Вадим мрачно сводит брови и сверлит немигающим взглядом столешницу, - Сейчас уже поздно пить боржоми. - говорит он, зная, что Оля не отступит, если уж завела разговор. Всегда с ней так. Заставляет Вадика чувствовать себя объектом её милосердия.
- Есть один способ. Контролируемая кетаминовая кома, Вадим. В Германии недавно успешно попробовали так лечить тяжелую нейропатию, как у тебя. У них получилось, Вадик! Мы тоже можем попробовать. - Оля так уверенно произносит последнюю фразу, что Вадиму начинается казаться, что она долго готовилась к этому разговору и искала повод остаться с ним один на один. Потому что когда Лунь ей нужен, он моментально находит повод стремительно свалить, испариться или слиться с местностью.
- То есть ты хочешь меня вырубить, накачать кетамином и посмотреть, что получится? - недоуменно вздёргивает бровь Нум, - Оль, при всём уважении, это херовая идея. Давай оставим как есть, ладно? Я в порядке.
- Ты не в порядке, Вадим.

В ПОИСКАХ СТАРОГО ДРУГА

Freddie Fox

ЛУГ, БОЛЕЕ 3000 ЛЕТ, ОДИН ИЗ ТРЕХ НАИБОЛЕЕ ЗНАЧИМЫХ БОЖЕСТВ КЕЛЬТСКОГО ПАНТЕОНА, НЕКОГДА КОРОЛЬ ТУАТТА ДЕ ДАНАНН

история персонажа и ваши отношения

Война фоморов – чудовищных существ не то из-за моря, не то из под земли и племени могущественных колдунов, но тогда еще не богов, Туатта де Дананн была, казалось, вечной. Они, тем не менее, не гнушались, порой, заключать союзы, в том числе и не вполне добровольные. Королем чудовищ был Балор, которому было предсказано, что его сразит его собственный внук. У Балора была единственная дочь – Этайн, которую он запер в высокой башне вместе с двенадцатью прислужницами, повелев сделать так, чтобы она никогда не узнала о существовании мужчин. Она, однако, все равно узнала, когда к ней пробрался хитростью Киан – представитель Туатта де Дананн. Ослепленный красотой Этайн, он возлег с ней, а затем сбежал. Вскоре стало известно, что Этайн беременна, а через время она разрешилась от бремени тремя сыновьями. Всех их Балор повелел утопить в море. Но когда детей понесли топить, один булавка на полотне расстегнулась и один из мальчиков упал в залив, где его нашли Туатта де Дананн и взрастили, как своего.

Мальчик был ослепительно-красив, что было свойственно всем полукровкам фоморов, умен и умел в большинстве ремесел, включая колдовство. В довесок он был молочным братом королю Нуаду и великому Дагде, которые приняли его при своем дворе, как родного, замкнув триединую цепь прошлого, воплощенного в Дагде, Нуаду, что олицетворял настоящее, и Луга, которому надлежало стать будущим всего племени. Тара стала для него домом, молочные братья – семьей, фоморы, как водится – злейшими врагами.

Тара – обитель королей Ирландии и даже сама Ирландия того времени не могли похвастаться безусловно чистой родословной. Ее населяли Туатта де Дананн, но союзы с фоморами были частыми и многочисленными, так что нет-нет, а все они носили в своей крови частицу чудовищ. Так что Луг никогда не чувствовал себя изгоем из-за этого и никто никогда его за это не винил. Кто был чистокровным Туаттом, так это Дагда, чьей матерью была сама Дану. Молчаливое воплощение земли, земной и патриархальной власти, хранитель традиций, он был в жизни Ирландии скорее идолом, чем живым человеком. Зато его дети – напротив. И одним из таких детей стала и Бригитт, единственная дочь Дагды, которую, как принято считать, он очень любил, но, что называется «как умел».

А Луг, не имевший в ту пору своих детей, любил искренне, как собственную племянницу, которую старательно качал на руках в дни ее младенчества, игрался с нею в дни детства и обучал владению мечом в дни юношества. Она была ему сродни собственной дочери, взращенная в идеалах племени, носившая чистейшую кровь этого племени и будучи вернейшей из дочерей оного. С тех пор, как Бригитт взялась за меч, год за годом она несла верную службу Нуаду, как королю, но на деле всем троим – и Нуаду, и Дагде, и самому Лугу. Она исполняла важнейшие из их поручений, была их гласом там, где не хотели или не могли быть они сами, следовала наказам и законам, будучи богиней войны, сражалась с фоморами и во всем соответствовала имени своей великой бабушки, Дану. Бригитт любила Луга, как ближайшего друга, соратника и дядю. Из всех троих он был ей ближе других, потому что, вопреки фоморской крови в жилах, был человечнее остальных. Искренняя ее привязанность лишь крепла с годами. И тем болезненнее было предательство, испытанное Бригитт.

В войнах между двумя народами инициатива далеко не всегда была на стороне Туатта де Дананн. В первой битве при Маг Туиред Нуаду, что в ту пору был королем, потерял свою руку. В довесок, само племя потерпело сокрушительное поражение. Всем стало ясно, что они стоят на грани уничтожения. И тогда было решено завершить войну союзом с фоморами, пригласив править полукровку – Бреса Прекрасного. Скрепить его власть над Ирландией можно было только браком с женщиной из Туатта де Дананн, и лучшим вариантом оказалась Бригитт. Как ни странно, этот вариант предложил ее отец.

Нуаду принял эту идею холодно и молча. Луг был против. Не только потому что он не мог и не хотел торговать той, которую считал своей дочерью, но и потому что его мужскому нутру противна была мысль, что за собственное поражение они расплатятся девчонкой, которая будет вынуждена жить в браке с чудовищем. Наверное, найти какую-нибудь полукровную девицу из числа племени не составило бы труда, но это не дало бы фоморам власти, а значит, не позволило бы их представителю стать Верховным королем. Иными словами, они просто не согласились бы на это. Для Бригитт это стало большим ударом. Она просила отца и короля изменить решение, рыдала на груди у Луга, и тот под всхлипы племянницы обещал ей, что это не навсегда, это лишь на время. Что настанет день, когда он сам вырежет сердце из груди Бреса и подарит ей.

В день свадьбы и коронации нового короля Луг был рядом. Не только из сочувствия, но и из понимания, что Бригитт может натворить глупостей. А она могла. Еще какое-то время он пробыл в Таре. Отношения между Бресом и Бригитт не ладились, вмешиваться он не мог, и в конце концов малодушно уехал, оставив ее одну, чувствуя вину сразу за все, что с нею происходило. Королем Брес оказался паршивым, но когда его попросили оставить престол, началась новая война. И Луг не без удовольствия сдержал свое слово: он убил Бреса и принес вдовствующей ныне королеве его сердце. И быть может, это чуть сократило разрыв между ним и нею, в отличие от другой части пантеона, на которую Бригитт с тех пор всегда смотрела свысока и с изрядной холодностью.

Когда Луг стал королем, речи о том, чтобы умертвить Бригитт, являвшую собой олицетворение власти Бреса, речи, конечно же, и не шло. А более того, она пользовалась всеми королевскими почестями, и новый король закрывал глаза на большинство ее не слишком любезных выходок, потому что знал, чем они ей обязаны.

Но все меняется. На смену Туатта де Дананн пришли Сыновья Миля, которым вчерашние властители Ирландии проиграли. Дети Дану ушли в Сид, став для Сыновей Миля богами. Но Сыновья Миля предали их века спустя, пустив на свою землю монотеистов. И никакие битвы за умы и сердца людей в ту пору не дали своих результатов. Никому, кроме Бригитт, которая за годы жизни с фомором научилась изворотливости, изобретательности, лживости и двуличию, которому могли бы позавидовать самые отъявленные подлецы. Она легко нашла себе место в новом пантеоне, став из Бригитт – главной богини Ирландии, Святой Бригитой, покровительницей и защитницей страны, ее самым узнаваемым символом. И подтягивать остальной пантеон к своему успеху она не собиралась. Потому что не заслужили.

Луг не особенно переживал на этот счет, может быть, единственный сохраняя с ней добрые взаимоотношения, насколько это было возможно после изменений, произошедших в женщине. На протяжении истории они не раз пересекались и встречались под одними флагами, и наверное, Луг сожалел, что все-таки позволил предательству случиться, единственный видя в Бригитт все еще раненную событиями прошлого женщину. Он ответил на ее зов и во Вторую мировую, когда она призвала сражаться за Британию и набирала летчиков, которых отчаянно не хватало в ту пору. Как бы там ни было, а Дом у них все еще был общим.

А в девяностых вдруг все узнали о Печати. Луг увидел в этом шанс.
И Бригитт тоже. Шанс никогда не дать больше вернуть власть тем, кто ради этой самой власти когда-то пожертвовал ее жизнью и ею самой.

дополнительная информация

➤ Кельты кажутся мне жутко недооцененными на всех видах боговниках, хотя история у них - закачаешься. И в части сюжетов, и в части возможности ими вертеть. Кельтская семья у нас маленькая, но хорошая, Луг будет очень в кассу;
➤ Нет никаких свидетельств того, что Нуаду, Луг и Дагда - братья, более того, скорее всего, это не так, но мне хочется поверхностного родства между ними для того, чтобы оно было и с Бригитт тоже. Так что в рамках заявки я освещаю Луга, как дядю, воспринимает его Бригитт соответственно, а о реальном родстве можем поговорить\договориться;
➤ Мы дружим с некоторыми скандинавами, а некоторых недолюбливаем. Как бы там ни было, а пересечения нашего пантеона и скандинавского на протяжении истории происходили регулярно, потому что они понаехали к нам на остров, и в общем-то, крепко задолбали, но так уж вышло, что с Фрейей и Фрейром мы в ладах давно и тесно, а с сыновьями Одина дело обстоит сложнее. У Бригитт с одним из них - настолько сложнее, что говорить стыдно и контент 18+;
➤ Внешность можем обсудить, но мне кажется, что Фредди Фокс крутой и что он очень подходит на Луга;
➤ Не будем преуменьшать степень проблемы: Луг в жопе. Как и весь кельтский пантеон, который даже собрать толком не могут, потому что источники по нему были, в основном, не писанными, а единого пантеона божеств не существовало вообще. Поэтому вера смертных в современности питает кельтов ничтожно мало, и Луг - не исключение. Исключение - Бригитт, которая умудрилась переквалифицироваться в Святую Бригитт и стать покровительницей всей Ирландии, но помогать Лугу или кому-либо еще из богов она не собирается, потому что эта женщина никогда и ничего не забывает, и твари позлопамятнее у кельтов стоит еще поискать. Луг смотрит на это философски, потому что считает, что пантеон виноват сам, а гнев Бригитт хоть и несколько растянулся во времени, все-таки справедлив во многом;
➤ Отсюда его закономерный интерес к печати, потому что перспектива получить для пантеона доступ к первозданному хаосу, который обещан только богам, открывшим печать, это возможность вновь стать великими и вернуться к позиции хозяев мира, а не каких-то там давно забытых вторичных существ на задворках мироздания. Увы, Бригитт против.

ПРИМЕР ПОСТА

- Все мы чем-то жертвуем во имя Ирландии, Бригитт, - Дагда смотрит на нее прохладным взором серых льдистых глаз, и во взоре этом – ни намека на сочувствие, сопереживание или тревогу от того, что он собирался отдать единственную дочь фоморскому выродку. И это злит девушку настолько, что пальцы невольно сжимаются на рукояти меча, который за время сражений стал продолжением руки. Вот только сейчас он ровным счетом ничем не мог ей помочь. Не поднять же ей его против трех Великих – Дагды, Луга и Нуаду, которого она сама вытащила с поля боя, когда он потерял руку, а вместе с нею – и власть над Ирландией.

- Но ты же жертвуешь собственной дочерью! – кричит она ему прямо в лицо, желая довести Дагду хотя бы до гнева. Хотя бы до искаженного в злости оскала рта. Хотя бы до суженных в ярости глаз, которыми он дал бы понять, что ему не все равно. Но Дагда есть Дагда. Отец всегда принимает все происходящее в его мерзкой неотвратимости, неготовый бороться ровным счетом ни за что. Земля переживала все – все династии, все испытания, все войны и всех узурпаторов. Он и был землей. И как земля, оставался спокойным и выдержанным, бесстрастным и безразличным. Ко всему, включая судьбу дочери, служившей всей троице верой и правдой столетия. Послужить она должна была и теперь, став женой нового короля и родив ему детей, которые будут уже лишь на четверть фоморами. Большего сделать она, с их точки зрения, теперь не могла.

- Нуаду, - она делает к нему всего один шаг, выдавая имя их прежнего короля на выдохе, почти с мольбой, - Пожалуйста, - произносит Бригитт одними губами. Нуаду, в отличие от отца, смотрит на нее с тревогой, затаенной тоской и виной, но обрубок руки, которую девушка не смогла вырастить заново, потому что никто бы не смог, говорит за него красноречивее любых слов. Он лишился сейчас не только своей власти, но и пока что – своей воли тоже. И он смотрит на нее беспомощным затравленным волком. Желающим помочь, желающим одним словом пресечь это безумие, но не имеющим возможности теперь этого сделать.

- Луг… - тянет она, обращая взор к светлоокому богу, который неустанно напоминал отцу, как много его дочь делала для них всех. И вот теперь этого было недостаточно, чтобы сохранить ее в безопасности и покое, потому что ни безопасности, ни покоя не было для них всех во всей Ирландии. Сама их страна была в опасности. И они делали то, что могли. Но Бригитт этого не принимала.

- Бригитт… - он выдает ее имя мягко, гулко и словно извиняясь за то, что должен сказать. Ступает к ней и берет лицо ее в свои ладони, заглядывая прямо в глаза, - Мне и самому это не нравится. Но я клянусь тебе, что это не навсегда, что тебе не придется вечность провести с этим чудовищем. Настанет день, когда я подарю тебе его вырезанное сердце, но сейчас… - он смотрит на серого, похожего на скалу Дагду, смотрит на потерянного и лишенного власти Нуаду, и думает, что этого достаточно, чтобы понять всю пагубность их ситуации, - У нас нет сил, чтобы продолжать сражаться дальше. Этот мир нужен, чтобы мы выжили. И ты тоже. Потому что для нашего племени не будет потери большей, чем ты. Да, ты станешь женой чудовища, но зато останешься жива, - он поднимает руку, прерывая ее попытку встрять со своими речами, - И ты будешь королевой. Это намного больше, чем любой из нас мог бы тебе дать сейчас или даже в будущем, - потому что никто из них, став королем, конечно же, не мог взять ее в жены. А вот Брес мог. И как говорили, желал.

- За это время мы наберемся сил, соберем войско, найдем более достойного короля. И я собственными руками сделаю тебя вдовой прямо в Таре. Обещаю тебе. Клянусь, - он выдыхает, а затем прижимает девушку к своей груди, позволяя ей зайтись в рыданиях, которые нужны были ей для того, чтобы принять собственную участь. И все они знали, что участь эта была ничуть не лучше, чем любого из них. И Луг, хульдра задери их всех, чувствовал себя отчаянно-паршиво от того, что они перекладывали злой рок судьбы и собственную слабость на плечи девчонки, которой придется пожертвовать собой не единожды, умерев в бою, с мечом в руках, а жертвовать собой все те дни, что она проведет в браке с фомором. Если бы он знал, что они доживут до дня, когда будут прикрываться Бригитт, как щитом, он бы предпочел броситься на свой меч. Но теперь Дагда был прав. У них не было другого выбора.

- Позволь мне послужить вам иначе, - шепчет она между всхлипами, - Позволь умереть, сражаясь с Бресом, а не становясь его женой. Дай мне войско, открой врата Тары, и там будет знак, который мне суждено явить, - умоляет она единственного, кто готов ее слушать. И Луг слушает. Качает ее в своих руках, как качал, когда она была совсем ребенком, и ждет, когда поток всхлипов и просьб иссякнет, потому что они оба знали, что она просила о том, чего никогда не будет.

Она прибывает в Тару за неделю до дня летнего солнцестояния – в этот день должен был прибыть Брес, в этот же день их должны были поженить и короновать у камня Фаль. И хотя мысли Бригитт мрачны, древняя крепость Ирландии умиротворяет ее, пусть сочувствующие взгляды все еще кажутся до крайности раздражающими. Здесь будущей королеве не нужно делать ничего особенного: ей уже собрали штат придворных дам, а сама Тара жужжала и искрилась в подготовке к принятию нового короля. Как если бы фоморы были в состоянии оценить всю полноту красоты и богатства Ирландии и правящего в ней племени Туата де Даннан.

Саму Бригитт то и дело таскают по замку, объясняя особенности церемониала, как если бы она могла их не знать; примеряя на нее бессчетное количество платьев: одно – на встречу фоморов, другое – на свадьбу, третье – на коронацию, четвертое – на свадебный пир; спрашивая, какими она хотела бы видеть покои королевы. Больших усилий стоит держать себя в руках настолько, чтобы не начать кричать от гнева и отчаяния. Не потому что это не подобает королеве и дочери Дагды. А потому что она не хочет доставлять такого удовольствия фоморам. Они не узнают ее ужаса. Не насладятся ее отчаянием. Не узрят ее боли.

Ее боль, отчаяние и ужас зрит только камень Фаль. Каждый вечер Бригитт выходит к нему и тупит об него меч, до изнеможения лупя его, как самого жестокосердного врага. Она будто бы ждет, что из него выйдет сама Дану, давно потерянная для их племени, и защитит его от предстоящего кошмара. Но сколько ни колошматит девушка проклятый камень, ничего не происходит. И на рассвете дня летнего солнцестояния ее находят сидящей прямо у него в ожидании неизбежного.

Служанки суетятся вокруг, усаживая ее в ароматную ванну, а придворные дамы мажут сбитые руки целебными мазями. Муж, конечно, не должен видеть ее такой. Хотя вообще-то он никакой ее видеть не должен, потому что она не может быть женой фомора. И пока Бригитт облачают в тонкий шелк платьев, она думает о том, что сможет задушить его подушкой во сне в первую брачную ночь, а затем возглавить войско Туата де Дананн и умереть с должным достоинством. Эта мысль почему-то утешает богиню. И на встречу она идет почти в хорошем настроении, впрочем, не отказывая себе в том, чтобы продолжать про себя проклинать фоморов самыми страшными словами.

Ветреный холм неподалеку от Фаля дает увидеть процессию фоморов и поднятые их флаги задолго до того, как удается рассмотреть лица, каждое из которых должно быть ужасным. Но когда тот, кто ведет себя, как король и кого называют королем, спешивается и подходит ближе с тем, чтобы поприветствовать старших богов, дыхание Бригитт перехватывает.
И не от ужаса.
По всему выходило, что за всю свою жизнь она ни разу не видела таких красивых мужчин.