род. 1912 // переводчица, мемуарист, поэтесса, художник, политзаключённая;
ты помнишь детство как хронику самых зверских преступлений: холод, грязь, детские слёзы и - голод. в Кунцевском приюте морят голодом, не меняют постельное, и вы с сестрой на одной кровати цепляетесь за жизнь, как за соломинку. но ты знаешь установку, правило, неукоснительное и самое важное: одна страница написания в день - героизм, высшая ценность. и ты пишешь - потому что ты герой (во имя всех нас, чтобы быстрее встретиться, чтобы ты никогда не пропала, слышишь, мой вундеркинд), а мама не признаёт слабость. Ирина - слабое звено, она развивается медленно, слишком медленно для Эфрон-Цветаевых, поэтому ты должна быть ответственной (я ведь даже не знаю, что в приюте нет ничего, кроме сушек и чечевицы). ты стараешься, держишься, превозмогаешь, пока не признаёшься себе - это невозможно вынести. и ты берёшь порцию сестры. тебе самой совсем мало лет, но, кажется, это ты делаешь осознанно - никто не узнает. здесь всем наплевать. и только взрослея, понимаешь, что натворила - но это была не ты, это была какая-то другая Аля, которая боялась умереть от голода. ещё много лет потребуется, чтобы ты призналась себе и в другом: ты не любишь писать, хотя твои переводы и проза - бесподобны (нельзя быть лучше Марины). а у тебя способности к рисованию, твои рисунки принимает редакция модного журнала. ты находишь себя. ты обещаешь, что жизнь наладится, но ты разочаровываешься в матери, тянешься к отцу - едешь за ним в союз, наивная, обнадёженная лучшим будущим (пока в Париже едва перебиваемся стишками и переводами). но в Москве ты попадаешь в застенки. и снова - голод. худшая пытка, которую ты боишься выносить. отцу подписывают расстрельный приговор, а ты не помнишь, откуда твоя подпись на всех обвинительных показаниях. это была не ты. это моя вина. | род. 1893 // публицист, литератор, офицер Белой армии, первопоходник, агент нквд;
когда я впервые увидела тебя в белой рубашке на скамейке у моря, ты был так неправдоподобно красив, что мне стало стыдно ходить по земле. Уже через час с нашего знакомства ты понял, что любишь меня, а я не могла поверить, что это не шутка. мои пухлые ноги и щеки, несуразные очки, натянутые на веснушчатый нос. ты казался Орфеем (и был созвучен), а я же — даже при всех усилиях не была бы Эвредикой. впрочем, я и не старалась. а сказала: выйду за того, кто угадает мой любимый камень. в тот же день ты принёс с пляжа мне сердоликовую бусину. твоему образу мыслей и творчеству никогда не было свойственно пустословие. ты был похож на меня в одном: вечные духовные поиски и несбыточные мечты о гармонии; но разочаровались быстрее, чем ожидали (вечное правило: один любит — другой позволяет себя любить); из всех добродетелей — смирение подходило тебе лучше всего, и свою роль Атланта, держащего на своих плечах наш брак/мою жизнь/идеалы, ты мужественно доиграл до конца. пусть ты не был моей первой любовью, но это не помешало нам любить друг друга всю жизнь, пройти через ад. прожил ты не дольше меня, выходит, верными мы оказались той единственной принесённой нами клятве "пока смерть не разлучит нас". наверно, ты всегда лучше меня знал, чего я хочу. ты позволил сиять человеку, которого любишь, и отодвинул в тень собственную карьеру. за это я везде пойду за тобой - как собака. мы всегда обращались друг к другу на "вы". наш брак не похож на обычный брак, что я совсем не чувствую себя замужем; только при тебе я могу жить так, как живу — совершенно свободная. я не отпущу тебя. не дам ни развода, ни освобождения, без тебя я — не я. без тебя меня нет. я могу потерять любого, но не тебя. мы — поспешившие дети, кресты друг друга. приходи и сыграй со мной в декаданс. |
