Ведьма чувствует себя так, словно перед ней насыпано битое стекло, по которому ей должно танцевать весь вечер, не ступив ни шагу в сторону. Она думает, что безопаснее всего будет смотреть на Алатара, не смущенная ни грамма искренним недоумением, плещущимся в его глазах, но взгляд то и дело соскальзывает на Тегейриан. Демоница на фоне отца выглядит совсем крохой — тоненькая фигурка, прямая спинка, бледные руки. Почти неловко видеть её такой, с пышущими тьмой глазами, длинными ушами с черными кончиками, с хвостом, осторожно снующим из стороны в сторону. Неожиданно облик, не скрытый чарами, кажется чужеродным, примеренным лишь на вечер, тогда как «человеческий» с безрогой головушкой, хрустально голубыми глазами и бессменным комплектом из жевательной резинки и коротких джинсовых шорт, давно уже сросся с той Тиган, которую она знает. Если знает, конечно, вообще. Ведьма проглатывает комплимент, предназначенный им с Уинстоном, не подавившись, с вежливой улыбкой, едва тянущей губы. В эту секунду кажется, что между девушкой и её властным отцом куда больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд. На Сараби вдруг накатывает усталость, сменяющая тихую ярость, связанную с бессовестным появлением деймоса в этот вечер. Она нехотя отводит взгляд от демоницы и переводит его на массивную фигуру инкуба. У Сараби для него только пуд презрения и тлеющий гнев. И немного подозрительности — Асторат выглядит так, точно знает о чувствах своей дочери, считывая безупречно её легкую растерянность, прикрытую вежливостью, её легкую печаль при взгляде на Уинстона, обнимающего жену. Имеющего на это право.
Короткая перепалка лишь отчасти будоражит чувства. Сараби, все еще слишком остро ощущающая темноту глаз Тегейриан, сама смотрит только на оборотня. Тот кажется расслабленным, отчаянно заигрывает, будто не было секундами раньше этого гортанного, почти волчьего, рыка. Касается нежно, смотрит с любовью. И Сара улыбается ему, приникая на миг к надежному плечу, — она бы умерла за него — и чувствует себя до странного плохо. Потому что знает, от чего пробежала дрожь по его спине, укрытой плотной тканью пиджака. Потому что может догадаться, о чем думает Тиган. Потому что Асторат своих мыслей даже скрыть не пытается, они у него в глазах светятся. Сараби вдруг кажется, что они будут ненавидеть её все — рано или поздно. Демону не нужны дополнительные причины: он считает кошку виновной во всех его бедах, полтора века страсти, нежности и доверия смыло сокрушительной волной разочарования и колючей злобы. По лицу Тегейриан легко прочитать, что пусть она знала о том, что Сараби замужем, о том, что ее первой любовью был её отец, сейчас явно не готова лицезреть ведьму в окружении этих самых мужчин. Уинстон... Уинстон, милый Уинстон. Разочарует ли она и его тоже, когда однажды оборотень осознает, что жизнь с Сараби — выбор череды случайностей и горячих привязанностей, выросших на пепелище его прошлых чувств к инкубу..?
Сара непринужденно откидывает корпус назад и ловит еще один бокал шампанского с пролетающего мимо подноса — этого недостаточно, чтобы захмелеть, но, возможно, хватит, чтобы немного расслабить напряженное, точно перед броском, тело. Её собственное и еще одно, поменьше. Сараби бросает короткий взгляд на химеру, затем на мужа, а после, не глядя на инкуба, выбирает путь наименьшего сопротивления.
— Первый раз в Орионе? — ведьма ведет в воздухе ножкой бокала в сторону юной демоницы, отчаянно игнорируя стук каблуков беловолосой ведьмы, направляющейся к их компании в ритме боя военных барабанов. Сараби недолюбливает Китаур, но неизменно вежлива с ней при встрече. Сновидица, кажется, ни к кому не испытывает теплых чувств, её болотные глаза утягивают в бездну всякого, кто в них смотрит.
Кончик хвоста, продолжающего обвивать ногу, плавно покачивается из стороны в сторону, пока тёмные кончики пальцев тянутся навстречу предлагаемому бокалу, сжимаясь вокруг тонкой ножки, с той нежностью, с которой обычно держат цветок. Принимает его с безмолвным кивком благодарности, старательно глядя лишь перед собой и никак не на отца; с полным намерением проигнорировать любой его взгляд, как и эмоцию, что могла бы сейчас в нём вспыхнуть. Свой шанс он уже упустил, и ликование от чужого провала было едва ли не слаще собственного триумфа. Даже, если речь шла о родном отце.
— Вы правы, первый. Не находилось прежде поводов посетить, — да и кто бы ей подобное позволил.
— И как тебе? Нравится? — Сара не знает, сколько фальши в этом странном разговоре, когда еще недавно они лежали на узком диване в до боли знакомой квартире даунтауна, закинув ноги на спинку дивана и обсыпаясь чипсами, смотрели телевизор.
Тегейриан чуть кривит своим маленьким носиком.
— Я ожидала чего-то более… впечатляющего, — но, будь здесь даже всё и в её вкусе, демоница всё равно бы ответила так же. Просто потому, что это Орион. Впрочем, сверкнувшего озорством взора она от ведьмы не скрывает.
А потом в воздухе вдруг вспыхивает нечто цвета Силы. Уинстон, склонившись к уху супруги, коротко передает то, что Китаур прошептала на ухо старейшине. Занятно.
Сараби хмурится, окидывая тёмно-каштановым взглядом мерцающий бирюзой рунный камень, невольно цепляясь пальцами за горячую ладонь мужа. В программу прошлых лет подобные развлечения никогда не входили, признаться честно, и сейчас все официальные игры праздника мирских благ уже окончены. И камушек кажется чьей-то нелепой шуткой. Затем появляется второй, и ведьма хмурится еще сильнее. Что за странный способ напомнить гостям об алфавите пандема? «Х» и «А», как ха? Насмешка над теми, кто остался..? Сара не решается произвести ритуал опознания колдовства, пока рядом трется Китаур. Помощница Рианнон либо в курсе того, что происходит, либо, даже если нет, имеет приоритетное право использовать подобную магию. А Алатар, как ближайший к их группе старейшина, пусть и способный разве что отсвечивать в сиянии зала своей красивой постной миной, имеет приоритетное право командовать этим представлением. Сара, кончики пальцев которой зудят от Силы, заканчивает с шампанским и отправляет пустой бокал по воздуху прямиком на поднос уже виденного ею официанта.
И лишь тогда Сараби встречается с ошеломительным, выворачивающим внутренности, взглядом инкуба. Ножами невысказанных обвинений он вспарывает безупречную до сего момента маску непринужденности Сары. И она всё понимает. В мыслях, конечно, бьется истеричное «нет, этого не может быть, просто совпадение», но Биллимур не упускает случая добавить:
«Асторат считает, что ты хочешь раскрыть его истинное имя всему Ориону... Интересно, моя душа упокоится, если твоя тоже, ну... Упокоится.»
Ведьма игнорирует ввинчивающийся в виски голос мёртвого некроманта и лихорадочно соображает, что ей делать дальше. Она не может рассказать никому из присутствующих, в чем причина ее бессильной ярости и липкого страха, опутывающего с ног до головы, ибо это лишь усугубит ситуацию. Но просто стоять и ожидать появления — или не появления — третьего камня, чтобы осознать, причина ли это ее собственной гибели или всего лишь отсрочка? Невыносимо. Страшно до дрожи в слабеющих коленях. Сараби опирается на руку Уинстона, цепляясь за него, как за единственный островок безопасности в бушующем океане, сознавая, что не может даже дать ему объяснений, которых он заслуживает. В последний раз так омерзительно она чувствовала себя в тот день, когда Асторат пришел к ней домой в поисках Уинстона, а она шипела ему в лицо, впиваясь тигриными когтями в плечи, разбрызгивая черную демоническую кровь по мостовой.
Теперь хочется кричать в лицо Асторату, так, чтобы горло сорвало до хрипа. Это ты подверг меня опасности, поддавшись слабости своей любви. Меня и моих близких. Нарушил запрет, который демоны впитывают с материнским молоком.
«Ведьма, соберись», — голос некроманта в мыслях настойчив и шероховат, как наждачная бумага. — «С твоим списком неоконченных дел из тебя выйдет скверный призрак.»
Сараби выдыхает, медленно обводя взглядом узкий круг присутствующих. Свидетели её минутной слабости. Никто из них не знает, что если Сара и Асторат правы в их общей догадке, банкет нужно сворачивать, как газетку в трубочку, которой шлепнут по заднице кошку. Чем меньше орионцев здесь будет в тот миг, когда всё пойдет по одному месту, тем целее будут они и их семьи.
— Алатар, если вы позволите небольшой ритуал, — с сожалением отпуская опору в лице её оборотня, Сараби делает пару шагов в сторону Китаур, развязывая тесемки блестящей сумки, доселе болтавшейся на запястье. Не касаясь маленького алого пера и мышиной косточки, воспаривших на уровне груди, ведьма разводит ладони в стороны и предметы обращаются в мерцающую пыль. Не глядя, Сара удерживает серебристое облако перед собой и тянется на носках, чтобы шепнуть на ухо блондинке нечто, непредназначенное для чужих ушей. Короткая абракадабра из неясных названий заканчивается почти шутливым «Уинстон, не подслушивай», а сновидица медленно кивает. Потом еще раз, для убедительности. Опыта у помощницы Рианнон куда меньше, чем у Сараби, но ритуалистка из нее явно более талантливая, иначе бабуля не держала бы её под боком. Щелчком пальцев ведьма разделяет пыль на две части и отправляет её в крохотные танцы вокруг массивных светящихся камней. Глаза Китаур заволакивает белой пеленой, она шепчет беззвучно слова распознавания.
— Это не магия ведьм, — спустя минуту произносит Сараби, когда пыль разлетается по залу и вихрем проносится мимо каждого из оставшихся гостей. — И она не вредоносная.
— Колдовали не здесь, никто из присутствующих. Никто из... — Китаур склоняет голову, как птичка, глаза медленно возвращают прежний цвет. — ...орионцев. Заклятие наложено давно. На какой-то предмет или существо, что активирует процесс... чего-то. Невозможно распознать цель заклятия, но оно может быть наложено лет сто назад. Магия действительно не вредоносная. Примитивная и потому трудно деактивируемая.
