бумага под пальцами мягкая, еще не жирно-гладкая, как обычно бывает после того, как много раз читаешь одну и ту же страницу. нет, этот выпуск "ежедневного пророка" свеженький. меда все еще продолжает выписывать это дерьмо, лишь потому что лучше знать своего врага в лицо, нежели пребывать в счастливом неведении. и пусть фамилия "блэк" не появлялась на первых полосах вот уже как двенадцать лет (по разным причинам, легче сказать, кто из их благороднейшей и древнейшей семейки не отличился в своё время), в один прекрасный день её дражайший кузен решает изменить традициям.
просто берет и сбегает из азкабана.
просто так играючи, будто прокричав этому миру: "не ждали? забыли обо мне?".
андромеда уж точно забыла (или она так себе повторяет раз за разом).
андромеда — неизвестная сирота без предков. неродовитая беглянка, спрятавшаяся в мире магглов и отринувшая все былое. у нее нет братьев, нет сестер. она не приходит к беллатрисе на открытое заседание визенгамота, чтобы попрощаться. не ищет могилу регулуса, некогда ухоженную и помпезно загроможденную свежими цветами (только не сейчас). не пишет письма нарциссе — единственному светлому пятну в её детстве — превратившуюся со временем в серую моль и послушницу своего идиота-мужа. не навещает сириуса в его холодной стылой камере, надеясь что тот сдохнет там, счастливо (нет) встретив свой конец.
андромеда жестоко ошибается.
все их семейство обречено на жалкое влачение своего существования, дабы сохранить хвалебную голубую кровь чистокровных. лишь бы ни капли грязи не примешалось. на что только блэки не идут. впрочем, не только блэки — многие семьи волшебников, помешанные на своём статусе, будто тот даёт сотню отчов к форе перед прочими. на самом же деле — НИЧЕГО, кроме собственного эгоизма и гордыни. им вырождение кажется достойной платой за их благородное происхождение, привилегии и права (которых нет, у всех права одинаковы), коими они обладают с рождения.
смешно.
андромеда не смеется.
андромеда пытается устроиться в кресле (бессонница — давний друг), сминая светло-сиреневые кое-где потрепанные подлокотники и стараясь не разбудить теда, что полчаса как поднялся наверх. хотелось бы ударившись головой о ближайший косяк заработать амнезию, но такой роскоши жизнь не предоставляет. спустя шестнадцать лет она не может забыть // выкинуть из головы: друэлла бы не одобрила.
матушка бы кричала что-нибудь о достойных волшебниках, в чьих жилах течет чуть ли не святая святых. что они наследники священных родов, и связываться с отбросами общества им не пристало. её так и растили: через боль и насилие. андромеда же благодарно принимала все то, чему её обучали, впитывала с молоком матери, будто что-то вечно должна. должна всегда. лишь смириться не смогла, что права выбора нет.
сириус тоже всегда противился. рвался из цепи, опутавшей их души, связывающей их вместе, оставляющей раны и шрамы. сломленные судьбы — вот их истиная плата. у него в отличии от меды другой путь, такого она принять не может, поэтому продолжает втайне от теда шептать последние пару дней защитные заклинания по ночам, оберегая от напастей.
когда мерное тиканье часов прерывает тонкий сигнал о чужаке на территории, меда хватает кочергу (волшебная палочка осталась наверху в спальне) и прячется в тени. презрительно скривив губы, мать бы не преминула отметить эти маггловские замашки. время не стоит на месте ни для одного из блэков, однако эту насмешку и визгливый тон из головы не прогнать самой крепкой метлой.
посмеялся бы над ней сириус?
наверняка.
он итак с ухмылкой трогает колдографии над камином, еле передвигая ослабевшими ногами — так сильно исхудал, что грязные лохмотья висят на нём мешком. где же славный чистокровный лоск, присущий их семейству? меда не чувствует ни единого укола жалости, ни капли сострадания (вряд ли их вовсе кузен хочет видеть). с отвращением она наблюдает, как этот нежеланный гость оставляет свои следы в её доме, в её крепости, где ему нет места. в доме, куда его не приглашали.
кузен? когда-то давно.
сейчас — совершенно чужой человек, что также ощущает её присутствие. выжидает время, чтобы нанести удар. меда надеется, что только лишь по самолюбию. звук разбитой рамки действует, как сигнал к появлению из своего импровизированного убежища. с прямой осанкой она выходит из тени, зная, что мир никогда не даст спуску. если чего-то хочешь (безопасности) — возьми.
— в чём дело, сириус? так замучила ностальгия, что первым делом решил навестить дальнюю родственницу? или думаешь, тебя кто-то ждал? смею предположить, что ты заблудился, и не могу не помочь подсказкой: лондон в другой стороне.
площадь гриммо, его дом — там. да и на улице вроде как не проливной дождь, чтобы "проходить мимо" и просто так зайти в гости. вряд ли сириус уйдёт, если его вежливо попросить, поэтому остаётся лишь смиренно ждать причину, по которой тот заявился на порог. она ведь есть, правда?
что там нужно недавно сбежавшему заключенному? чистая одежда, еда, деньги. безопасное место. или портал, чтобы до этого места добраться. не рассчитывает же он поселиться у тонксов.
— чаю не предлагаю. и не пачкай ковёр, — можно перевести, как "ни в коем случае не чувствуй себя, как дома".
меда неприятно морщится, крепче сжимая металлический прут. старается не дергаться, когда упоминают теда.
— но ты, конечно, не останешься надолго, — никто не позволит, — и лучше тебе не угрожать моей семье.
тон ее спокойный, напускной. но предупреждающий. в прихожей в кармане мантии нимфадоры поджидает своего часа оповещатель в министерство, которым можно пользоваться в чрезвычайных ситуациях. она считает шаги до заветного спасения и просчитывает пути отступления. преступник — он и есть преступник, и ей плевать, насколько правдивы обвинения для кузена.
андромеда не спускает с сириуса надменного взгляда и не знает: проклинать или благодарить судьбу, что дочь сегодня не на дежурстве и ночует под крышей родного дома. но точно знает, что таким гостям не рада.
