когда весь свет померкнет, а мир поглотит темнота, то будут коротать свои дни лишь два вечных существа; будь то недели или года, из омута бесконечности им не выбраться никогда. они будут впиваться в пульсирующие вены друг друга, да выгрызать мышцы и сухожилия в телах неподдающихся. никто из них никогда не поднимает знамёна сдаюсь, и в их руках судьба если не всего мира, то отдельной страны, утерявшей всякую
надежду.
она рассыпается пеплом, песком меж пальцев щекочет, да насмехается над людом простым — где-то в подземелье гниёт и последняя из них; для равки, для народа. как бы иронично это не звучало, но некогда создавший непостижимое (ты говоришь больной и сумасшедший, они скандируют гениальный) сейчас тот самый свет в конце бесконечной тропы, украшенной трупами смердящими. а потом будут течь кровавые слёзы — так было несколько сотен лет назад; так повториться вновь. с губ девы, утратившей всякую надежду, слетает опрометчивое название тёмному существу, давно уж не отсчитывающему все прожитые дни. она единственная называет его спасением, проглатывая вперемешку с вязкой слюной последнее королевское достоинство.
александр морозов всегда был хитрым, древним существом;
ты готовишь чёрную-чёрную корону из колючего терновника ему в подарок,
а себе выкапываешь глубокую яму вдали от родных мест.
когда рассеивается мнимая тьма, а сами тени перестают вальсировать на каменных стенах, предстаёт пред взором твоим лицо знакомое (изрезанное тобой в грёзах не одну тысячу раз). тебе кажется, что спящий доселе дракон поднимает медленно огромную голову, чтобы поприветствовать равного себе: он делает это с неохотой ясной, да с толикой презрения. точно также делаешь и ты, повинуясь своему внутреннему могущественному существу: медленно смаргиваешь морок и шумно выдыхаешь, будто стряхиваешь окутавший тело спустя столетия слой пыли. и всего на секунду со стороны может показаться, что в зрачках чёрных напротив вспыхивают отголоски давних воспоминаний и осознания; пока твои суживаются и по-звериному смотрят на нарушившего покой (это одна из сказок: про святого и старого дракона; помнишь? — она стала для тебя реальностью
и проклятьем одновременно).
— всегда приятно видеть своего учителя в до-о-бром здравии, — растягивая пару слов из сказанного, запечатываешь этот минуту в свой кладенец свои воспоминания. когда александр стоит пред тобой не-сломленный; когда в его глазах беснуется та сила, ввергающая в ужас всех, кто когда-либо слышал о чёрном еретике. ты и сама до сих пор отчётливо помнишь сказ с родного города и завораживающую интонацию голоса старой учительницы, повествующей детишкам о ужасном каньоне в один из великих равкианских праздников; ты повторить готова любое из описаний повелителя тьмы, молвой разносящейся (только шёпотом; святые, помилуйте!) по всем домам новокрибирска и дальше.
меж губ невысказанное: «... когда луна зайдёт за облака и мир погрузиться в тьму...
ne moi mrachnoi tsar!»
пленник не торопится отвечать на поставленные вопросы; ты смиренно ожидаешь продолжения. даёшь ему погрузиться в себя, в пучины одиночества и безысходности — ожидаешь подвоха в любую секунду; разве можно иначе? пред тобой дражайший наставник, ты просто не имеешь права торопить его в таком деликатном вопросе. и когда он начинает говорить, твоё сердце пропускает тревожные отголоски из прошлого. два-стук-три-стук-пять.
на такие вопросы не отвечают столь примитивно, знаешь?
желание уйти, закрыть навсегда за собой все двери и ставни; его слова по открытым ранам, разрывая тонкий бледно-розовый слой регенерировавшего пореза остриём. не ждать — зоя из потерянного города сжимает пальцы до образовавшихся кровоточивших ран от ногтей, потому что девочка эта в глубине души всё ещё надеется на встречу со лилианой и племянницей; не полагаться — когда все жизнь зоя, истекающая кровью на снегу, полагалась лишь на собственные силы, а потом обрела настоящих друзей и верную опору. ты — воплощение всего непредсказуемого, неподдающегося объяснениям стоишь с оголённой пред ним душою и упрямо хмуришься. твердишь себе, что неправ; а в мыслях лишь 'замолчи замолчи зачем я пришла сюда'.
александр был неоспоримо прав лишь в одном — ваших знакомых больше нет.
неужели тебе надоела твоя вечная жизнь? — твердит в унисон старый друг в твоей голове, не скрывая ни толики издёвки; вам слишком тесно в одном теле, сила прежде мощнейшая пожирает изнутри, словно гниль. теперь тебе уж невдомёк на чьей стороне твои внутренние святые монстры. выслеживаешь каждый шаг морозова: он встаёт и сокращает расстояние; теперь совсем неясно хищник ты иль жертва?..
твой смех внезапный совсем некстати; только остановиться нет сил.
— druskelle, помнишь? — охотников на ведьм ты называешь на их же языке; это не почтение и вовсе не дезертирство. просто с твоих уст их язык звучит более оскорбительно, ты нисколько не жалеешь. — они не оставят в живых никого из нас, — (читай меж строк: они уничтожат всю равку и всех гришей). и тем более не пощадят уникального заклинателя теней и тем более живого дракона — очередные эксперименты над ведьмовским кланом, пусть и над сильнейшими из.
ты смеёшься до тех пор, пока не до этого становится;
и когда нутром ощущать начинаешь опасность, веселье всё замирает где-то на подступе изо рта. всего на мгновение — тебе до сих пор знаком привкус железный на кончике языка, когда просыпаются создания его первозданные. ты именуешь их детищами морозова; ничегои рвутся наружу, как и твой старый друг. пока он приглашает тебя присаживаться и чувствовать себя как дома, ты скрипишь зубами и делаешь шаг твёрдый к нему навстречу, чтобы перехватить мёртвой хваткой запястье его правой руки. по венам твоим струится стихийный гнев — приглядись и увидишь мерцание молний ярко-голубых не только в радужке ведьмы штормовой, но и по коже пущенное.
— не шути со мной, мой старый друг, — отвечая разменной монетой на его слова; никогда не считала его таковым. один из твоих умнейших врагов и лучший из врагов — отдаёшь честь его стойкости и уму. напоследок надавливаешь большим пальцем в самый центр сжатого запястье и брезгливо отталкиваешь от себя руку; от нападения до освобождение всего минута, но слишком многое читается открытой книгой:
пока он возрождается чёрным фениксом,
ты сгораешь в безысходности гневливой.
прекрати, назяленская.
ноздри дракона вздымается от негодования; юрис пробуждается после длительного затишья. их голоса сливаются воедино. они твердят наперебой, что он прав-прав-прав; мотаешь головой, отмахиваясь будто от назойливых насекомых, жужжащих на ухо. тебе не нравится это признавать, но все же...
так и есть. в его словах крупица правды.
ты остаёшься неподвижно на своём месте и после приглашения; перед долгим разговором следует прояснить нечто важное.
(они просят остановиться ; не спрашивать ;
а ты увиливаешь от прямого ответа, набираешь в лёгкие воздуха побольше)
— неужели ты никогда не хотел разделить вечность с ней? можешь ли ты назвать себя освобожденным после всего этого?
вторишь его ухмылке — наслаждаешься; некогда великая ученица наконец перегнала своего учителя. видишь, морозов, что делает вечность с такими как ты? с такими как я.
— ох, александр. ты не выйдешь отсюда, покуда дышу я. как же ты будешь проживать свою вечность тогда?
иногда тебе кажется, что сменившиеся вышивки на кафтане напоминают вовсе не солнечный символ, а затмение; серебренные нити с каждым годом темнеют и выгорают. серый цвет вот-вот приобретёт более мрачный оттенок. вам следовало бы разделить терновую корону и чёрные одеяния напополам.
не такие уж вы и разные, зоя.
отрицать неизбежное — слишком поздно.
| красное солнце сгорает до тла, день догорает с ним; на пылающий город падает тень
. |