Беллатрикс и Рудольфус в поисках третьего владельца стекольного завода. Ну и ПС будут рады красавчику)

РАБАСТАН ЛЕСТРЕЙНДЖ |RABASTAN LESTRANGE

tom hughes

---

28-29, чистокровен, хозяин дуэльного клуба, устраивает гонки на метлах, мастерски изображает душечку в обществе. Пожиратель смерти

---

Общая информация:

Тёмен закат и будто от крови вязок,
пыль десяти столетий слепит глаза....
если мы только тени из старой сказки,
значит, пора её заново рассказать..

У тебя в Дармуте —  море — чистая лазурь, фениксовые слезы — оно зализывает раны на руках шершавым своим языком. У тебя в прошлом— карьера медика — придурь, не иначе. У тебя где-то альбомы с колдографиями, где мы заразительно хохочем в Шотландских горах. Их хребты, подернутые льдами — твоя броня, собранная в котомку воспоминаний.
У тебя почерк резкий, с наклоном влево. Ты пишешь матери раз в полгода: «Все хорошо, мама», — и наливаешь тут же очередной стакан... Потому что себе не соврешь, от себя не сбежишь...
У тебя голос —  бархатная хрипотца, симфония до Мажор, легкий акцент — дуновение теплого ветра. У тебя повадки хищника, мота и щеголя, и абсолютно обезоруживающая улыбка... У тебя под руками черные костяшки клавиш рояля,  говорят, твои руки не могут причинять боли, да только я видела, как легко они ломают шейные позвонки...
У тебя почти черный «Мавруд», подогретый настоящим пламенем, не в бокале — в тонкой чашке, что так удобно ложится в ладони — почти венозная кровь, от которой перестают стучать зубы и мерзнуть пальцы. У тебя — прав на меня еще меньше, чем у меня на тебя, и мы сами в этом виноваты, Рабастан. Только мы, и никто другой.
У нас на двоих: игра? Люди всегда играют в игры. Или нечто большее? Что угодно — только не любовь. Ее не существует. И мы не будем в этом друг друга разубеждать. Она никого до добра не доводит.

были мы злом, что бродит в руинах древних,
были и теми, кто побеждал в бою,
теми, кто мог друг друга поднять с коленей
и в темноте шептал ему «не боюсь».

Как же мы сблизились? Видно все прошло слишком незаметно, если не появляется даже желания придумать какое-нибудь начало, а затем, со свойственной воображению легкостью, самой уверовать в него. Да, все прошло слишком незаметно. А жаль. Может, это и стоило того, чтобы остаться в памяти…
Почему? Кто знает. В тебе ведь не было ничего особенного, но так легко и весело мне не было ни до, ни после тебя. Мы придумывали себе игры взрослых детей, проверяя друг друга на прочность, каждый раз подходя все ближе и ближе к краю.
Я сижу в захламленной комнате, все еще пытаясь удержать злость и усталость, накопленные за время встреч и расставаний. Мы сами довели себя до этого, точнее, просто утомили друг друга постоянными условиями и придирками, доходящими часто до абсурда. Каждый выдумывал правила, которым не следовал, но соблюдения которых добивался от другого. Казалось, эта ненормальная связь никогда не прекратится. Большей частью оттого, что мы сами боялись порвать то, что так долго и заботливо копили в себе и, что так сильно тяготило нас самих. Замкнутый круг, который постепенно сузился настолько, что пришлось вернуться к исходной точке, к тому, что началось несколько лет назад – к двум идиотам с неустойчивой психикой, с ярко выраженным комплексом Бога…Безумцы снова сбиваются в стаи. Так жить веселей.

кто не страшится смерти, огня и стали,
пусть никогда об этом не говорит.
только взгляни, какой высоты мы стали,
как глубока теперь чернота внутри.

Твоя удача скалит зубы, химерою, сервалом, свернувшимся на коленях в клубок – ты гладишь ее за ухом и она, утробно урча, рассказывает из темноты тебе самые красивые на свете сказки. И заходящее солнце, касаясь твоих волос, придает им медовый оттенок. Ты смеешься, и твоя шевелюра под моими руками становится медной проволокой, царапающей подушечки пальцев до крови. Ты мне —  ад и космос…, вытирающий кровь с лица подолом моей нижней юбки. Ты техничен, скор и абсолютно хладнокровен, в тебе, кажется, уже давно перегорела та лампочка, что отвечает за сочувствие и сострадание, в твоей душе – гранитные глыбы да останки призрачных фрегатов, но давно ли ты сам смотрел в свою душу?

может, столкнёмся снова среди сокровищ
в старой гробнице, что погружена во тьму -
быть же мне самым страшным из всех чудовищ,
быть тебе той, кто руку подаст ему

Ты красивый… Красивый настолько, что твою голову я согласилась бы держать у себя на коленях, даже будь она отрублена. Я закрываю глаза и вижу, как эта прекрасная голова запрокидывается, обнажая шею, на которой так не хватает тонкой красной полосы... У тебя руки по локоть в крови, как и у каждого мужчины семьи Лестрейнджей, но ведь любимцам фортуны и не такое можно, правда? Нас еще в школе учили про огонь в сосуде, но что же поделать, если я только сейчас поняла, как, в сущности, оскорбляла людей, отказывая им во взгляде внутрь. Помню, какой несправедливостью казалось, что ты, к которому я приходила только в темноте, из трепета перед совершенством, говорил мне: «Ты чудовище, Белла, ты думаешь только о себе», – а я рядом с тобой дышать боялась....

рушатся царства, ржавчина ест железо,
время течёт сквозь горло ко дну часов.
будет ещё однажды тебе полезным
сердце за дверью, запертой на засов

Давай, сыпь… В ладони мне битые стекла, что остались от «долго», «счастливо» и «навсегда». Может быть, с нами случится «умерли в один день»...
Давай, смотри… Смотри, как другой называет меня своей, по-хозяйски притягивая к себе. Смотри, прилепив маску безразличия к себе на лицо заклинанием вечного приклеивания, но только мы-то, мы с тобой знаем, что под кожей, в венах -горячая лава пузырится, и если ты не отвернешься, то я просто-напросто закричу, перепугав всех наших теперь уже общих (какая чудная ирония), родственников.
Давай, смотри… Как он сделает то, чего ты никогда уже сделать не сможешь - станет снова первым. Мы оба знаем, что случится ночью за закрытыми дверями спальни старшего из сыновей Лестрейнджей. Не по этому ли ты пьян, Рабастан? А мне, мне до чёртиков страшно от того, что он- не ты...
Давай, пей… Огневиски из горлышка, роняя запекшуюся кровь каплями на белые простыни. Оставляй отметины на моих ключицах.
И улыбайся. Улыбайся, Рабастан, потому что это все, что у нас осталось…
На твоих губах злая тень усмешки, и в антраците радужки – десять граммов свинца, твой взгляд- пуля, что оставляет маленькое круглое отверстие у меня во лбу в рассветный час, словно звезду.
Давай, говори! Что все это ровным счетом ничего не меняет, переиначивай, переделывай идиотскую, как двойка по истории магии на СОВ, правду о том, кто мы теперь друг-другу. Давай, режь, на кусочки, на клочки, как содранную живьем кожу, наше общее прошлое, зная, что не вытравить, не извести, что мы застряли в нашем «я всегда буду с тобой» глубже, чем финский нож под ребрами у дворовой шпаны…
Давай, скажи мне, что ты меня отпускаешь…

Давай, соври мне. А я тебе поверю...

Дополнительно:

Стекольный заводик имени Lestrange & co без тебя не функционирует в полную силу. Приходи к нам с Рудо есть битые стекла ложками, мы обогреем, заобнимаем и вот это вот все.