иногда хаякава смотрит на меч и думает о том, что он может быть использован не против демонов — против него самого. когда-то, заключая контракт, он согласился на то, что меч заберет часть есть жизни. когда-то, когда он заключал контракты, все выглядело не так пиздецово, как сейчас. а теперь аки думает только о том, как сохранить жизнь всем — на себя уже насрать.

насрать с момента, когда руки лишился, когда семья в детстве умерла. хорошо ли жить одной лишь месть? кишибе всегда говорил, что нет. он его учил не терять рассудок — а если потеряешь, то и демонов перестанешь бояться, но аки. он не позволял себе этого. и именно потому огребал в драках, именно потому один за другим уходили его напарники. он и от дендзи был бы рад избавиться по началу — пришел тут, облизывается на все и за макимой ухлестывает хвостом. он раздражал аки на уровне клеток собственного тела, а потом.

а потом притерлись, стали вроде даже близкими друг-другу. но каждый раз аки забывает о том, что дендзи рос совершенно иначе — он пришел сюда не от безысходности, его не вело чувство мести. дендзи шел за тем, кто его погладит по голове и даст поесть. а аки дал ему еще и крышу — пауэр тоже, если так подумать. она никак не вписывалась в его мировоззрение и желание уединенности, но теперь..

теперь все иначе. теперь у них кошмары одни на всех, теперь пауэр боится темноты и аки приходится быть таким же сильным, как и раньше, потому что стеб за человечность он точно не переживет. а хотелось бы, если честно. хотя бы потому, что он не может понять простого — как выбираться из этой ямы, куда сам себя загнал.

— жуй овощи давай, — он совершенно беззлобно подпихивает обратно овощи, а после ужина встает. жутко хочется курить. снова. и пауэр тянет играть дендзи и это значит, что у них все по-старому. исключая ноющее чувство в груди, которое он никак не может угомонить. страх расходится щупальцами, давит, заставляет чувствовать себя так, словно он тонет.

— окей, — он больше ничего не говорит, лишь слушает шум воды и звон посуды. и все внутри него содрогается, когда дендзи снова подает голос. ах, да. они не договорили, а аки признался в том, что не хочет их потерять — это и правда было бы самым тупым поступком, который он мог совершить. но ему, почему-то, отчаянно все равно.

на войне ведь нет места сожалению, правда?

— и вовсе я не раскис, — дергает плечом здоровым, заставляет рубашку слегка дернуться, потому что там больше ничего нет. как и внутри аки. — это будет совершенно иное, дурака ты кусок, — он не может признаться в том, что не доверяет: ни кишибе, ни макиме. так его учили. хотел бы он сказать, что да, конечно — это все будет прекрасной идеей и затеей, но.

— кишибе едва ли удастся одолеть его, ровно как и макиме. тебе, быть может, да. но меньшее, что я хочу — потерять вас обоих. — ему хочется припечатать как же ты не понимаешь, но это действительно не возымеет никакого эффекта. до дендзи кричи-не кричи, не дозовешься. он ведь уверен во всем; кое-как снова вспыхивает огонек и поджигается сигарета. аки затягивается дымом, что разъедает легкие, и усмехается.

— едва ли мне долго жить осталось.

Дарклингу нравилось думать, что он впервые явился к Алине не по собственной инициативе, а просто решил откликнуться на ее зов. На самом деле, причинно-следственные связи их первой встречи выглядели весьма туманно, на тот момент даже он не понимал механизм ее работы, и почему он неожиданно очутился подле упрямой девчонки. Не то, чтобы он этого не хотел… Однако Морозов был уверен, что хотел он этого не так рьяно, чтобы первым спровоцировать их подобную встречу.
— Конечно, — наслаждаясь ее легким замешательством, спокойно произнес Александр, едва заметно горделиво вскидывая голову, словно существующей разницы в росте ему было недостаточно. – Ты взывала ко мне и раньше, поэтому я приходил, — он по-прежнему был в этом не уверен, но в голосе не прозвучало и нотки сомнения, что инициатива всегда принадлежала Старковой, а он всего лишь соглашался ей поддаться. – Так что, я ждал, когда ты сама осмелишься прийти. Это был всего лишь вопрос времени, — пожал плечами Дарклинг, по-прежнему смотря на Алину изучающе, с легким любопытством и непременной толикой триумфа. Так или иначе она скучала по нему. Возможно, не так, как ему бы того хотелось – как ему бы это польстило, но она тянулась к нему даже сейчас, через сотни километров и с десяток невысказанных упреков, вереницу отнятых жизней и целую пелену обмана и предательства.
Морозов презирал в людях слабость, но главным образом – в себе. Она представлялась ему болезнью, которой он переболел когда-то очень давно, еще в детстве, и уже долгое время имел к ней устойчивый иммунитет, но нет. Он ощущал ее где-то в груди, слишком отчетливо замечая, как сердце замерло и внезапно пустилось галопом наверстать упущенное за эти краткие доли секунды, пока кварцевые глаза с жадностью всматривались в знакомые черты. Она не изменилась, и в то же время перед ним стояла вовсе не та девочка из Керамзина, с благоговейным ужасом и страхом, смотрящая на него снизу-вверх в его шатре. Чувствовала ли Алина эту слабость, смотря на него? Было ли ей страшно от того, что ее глупое, горячее сердце может биться по монстру, коим она его считала, а их связь – противоестественной и навязанной против воли? Он впервые не мог прочесть ответ в чужих глазах.
— Не ожидал от тебя столь наивных вопросов, — мягко и снисходительно улыбается Дарклинг, лениво осматриваясь по сторонам. – Ты могла бы попробовать догадаться? Например, по пейзажу за окном, — словно бы говоря совершенно очевидные вещи, почти со скучающим видом предлагает Александр, прекрасно зная, что теперь она не может увидеть, что у него за спиной, как ни старайся, покуда он стоит достаточно далеко, чтобы для Старковой все выглядело разноцветным, мутным пятном. Генерал Второй Арамии не питал иллюзий, что это простое знание на долгое время останется его маленькой тайной – Алина была крайне смышленой, наблюдательной девушкой с незаурядным умом, чего Дарклинг изначально вовсе не ожидал от сироты из Керамзина. За свою долгую жизнь он уже успел понять, что какими бы ни были природные данные, любому камню нужна верная огранка, будто то знания, или предел силы. Он не ожидал многого от Старковой, не считая ее чем-то большим, чем сосуд для света, предавший забвению столь великий дар, однако она умела удивлять, день за днем заставляя его принять мысль, что он мог ошибаться и определенно ошибся на ее счет.
— Твой вкус вызывает сомнения, — с пренебрежением хмыкнул Морозов. Он изначально не мог понять, что такая, как Алина, делает рядом с этим отказником. Более того, ему казалось странным, что на него охотно обращали внимания и другие девушки – Дарклинг оказался случайным свидетелем встречи Зои с этим следопытом; та всячески улыбалась ему своей самой очаровательной улыбкой в явной попытке привлечь внимание. А вот Штурмхонд… Было в нем что-то, что заставляло людей сплотиться вокруг него, слушать, выполнять приказы, и вовсе не потому, что так было должно по статусу, а потому что они искренне считали его своим лидером. Это редкое качество. Опасное.
Разумеется, Старкова язвила, с легкостью отбивая его выпады, говоря ровно то, что способно вывести его из некогда непоколебимого равновесия. Александр не верил, что свое свободное время она скрашивает тем, что водит за нос двух мужчин, забываясь в объятиях одного из своих кавалеров темной непроглядной ночью. Он не питал иллюзий о ее трепетной невинности или излишней скромности – в конце концов, Алина не была чопорной дворянкой, или кисейной барышней. Она состояла в Первой Армии, одна из тех немногих девушек-картографов в окружении большого количества молодых людей. Морозов давно перестал видеть в плотском искушении нечто запретное и порочное – изначально это был просто интерес, познание себя, желание ощутить вкус вожделения, не более того. Было бы странно, если бы Старковой это было незнакомо, и все же он не видел в ней легкомысленную особу, крутившую романы с любым, кто окажет ей внимание.
— Ты могла бы составить мне компанию, но предпочла вонзить нож в спину своим предательством и оставить умирать в Каньоне, так что, — Александр развел руки в стороны, безмолвно говоря «имеем, что имеем». В его голосе не чувствовалось сожаления, лишь взвешенный сарказм, призванный скрыть шрамы, куда более глубокие, чем те белесые полосы, нарушившие безупречность его бледной кожи. То, что было на тех чертежах, едва ли стало бы предметом совместного обсуждения, будь Заклинательница Солнца подле него – доверие надо заслужить, если это вообще возможно.
— Я ищу следопыта, который ищет третий усилитель, — поправил Старкову Александр, в свою очередь наслаждаясь ее мимолетной растерянностью и потаенным страхом за судьбу близкого ей человека. Признаться, он не ожидал, что Алина так быстро догадается, что было третьим усилителем, даже обнаружив пропажу своей книги. На его лице на мгновенье проскользнуло искреннее изумление, затерявшись на дне темных глаз – тьма быстро поглотила его, и Дарклинг вновь напустил на себя собранный, невозмутимый вид, прикрываясь маской скучающей заинтересованности.
— А ты способная ученица, Алина, — его губы медленно расплылись в прохладной улыбке. – Но вернемся к следопыту. Я уверен, даже если ты не отправила его на поиски сейчас, то сделаешь это в ближайшее время, прикрываясь тем, что тебе нужна вся доступная тебе сила, чтобы одолеть тирана в лице меня, — он демонстративно делает шаг ей навстречу, с нескрываемым удовольствием впившись взглядом в карие глаза с высоты собственного роста. – Как удобно, не так ли? – улыбка становится шире, ярче. – Ты же ничуть не лучше меня, и ты это знаешь. Используешь близких тебе людей ради достижения собственных целей, и тебя ничуть не заботит, кто пострадает в процессе. Как насчет людей с того скифа? – об этом было так хорошо не вспоминать, не мучить собственную совесть, но Морозов был рад «помочь». От его внимания не укрылась новая окова, украсившая тонкое и изящное запястье маленькой святой – браслет из чешуек русалье. Не столь искусный, каким он мог бы стать, если бы за дело взялся Давид, но вполне достойная работа фабрикатора.
— Твои руки уже в крови, Алина? – потянувшись к ее руке – той, что лишь жаждала почувствовать мощь третьего усилителя, спрашивает Александр. Как жаль, что он пропустил этот момент. Попытается ли она ему солгать или скажет правду?
Его пальцы почти с нежностью сомкнулись вокруг ее запястья, поглаживая подушечкой большого пальца выступающие костяшки.
— Чувствуешь пустоту здесь, — и это был не вопрос. В этом своеобразном видении она могла ощутить лишь отголоски силы, вспыхивающее всякий раз, стоило ему к ней прикоснуться, заставляя солнечный свет с новой силой заструиться по венам.

─ Соглашусь, сейчас нас легко различить, ─ с нынешним положением Пирс, принять ее за Елену можно было с трудом. Вампир, на котором не может быть синяков и ссадин, не существует в данной природе. Именно так Кэтрин и выглядела. Если раньше она могла прикинуться Еленой, то сейчас Гилберт может прикинуться своим двойником. И то только внешне.
─ Будь ты на моем месте, ты бы столько бы врагом нажила. У меня никого не было. Я потеряла семью из-за Клауса. Став вампиром, я была одна. Это у тебя и Елены есть поддержка в лице Стефана и Деймона. А у меня была только я! ─ Кэтрин помнит те времена, когда она только пыталась свыкнуться с мыслями, что жизнь не будет прежней. Она видела бездыханные тела своей семьи. Жить тогда не хотелось. Но ее сделали вампиром и все ради Клауса, она была ему нужна. Она научилась выживать, не смотря ни на что.
Сколько бы врагов у нее не было, как бы трудно ей не было, но в отличии от своего двойника, она никогда не отключала человечность. Она боролась со всеми трудностями, что вставали у нее на пути.
─ Потому что ты единственная кому я могу доверять. К кому мне еще идти? К Стефану или Деймону? Они встанут на защиту Елены и лично меня убьют, а тело отдадут Сайласу. К Елене? Она только меня убьет за смерть своего брата, хоть тот и жив уже. Каждый мне желает отомстить. Давай, у тебя есть отличный шанс убить меня прямо тут! ─ После столетий жизни, смерть не казалось такой уж страшной. Сколько всего она пережила, видела. Сколько раз она претворялась, что ее убили. Даже Деймон как-то верил, что бедная Кэтрин лежит в гробнице, иссушенная и дожидается «принца на белом коне». И вот сейчас она стоит перед Кэролайн, готовая принять смерть от рук блондинки.
─ Ты думаешь, что я найду в себе силы что-то устроить? По моим венам течет лекарство, я человек. Спустя столетия я вновь человек, я забыла, какого это. Я от всего устаю. Я проклинала все на свете, добираясь досюда, ─ Пирс была несказанно рада, что вампирша разрешила ей остаться. Теперь у нее есть временное жилье. Если бы ее враги увидели Кэтрин в таком положении, они бы не поверили своим глазам. Девушка, что всегда добивалась своих целей, чуть ли не по щелчку пальцев, теперь унижается лишь бы не оказаться на улице. ─ С этим будет проблема. У меня нет денег, чтобы покинуть город. Кто захочет бесплатно подбросить меня до ближайшего города? Никто. С внушением было намного легче, ты должна понимать. Так что, ничего не обещаю, ─ скрывшись за дверьми ванной комнаты, девушка без замедлений нырнула в душ, сбросив испачканную одежду. Еще никогда она не была так рада горячей воде, что лилась из душа.
Вернувшись обратно в комнату, Пирс переоделась в одежду своего двойника. Как бы ей не нравился вкус Гилберт в одежде, выбора у нее не было, стоило сказать спасибо хотя бы за это. ─ Буду признательна, если скажешь где Елена хранит талоны на ему. Я жутко голодна.

http://nostresscross.rusff.me/viewtopic.php?id=24&p=3#p67211

● Wyll Ravengard ●
● baldur's gate ● партнёр по танцам, герой-мечтатель, оберегающий клинок ● лучший glow up этого поколения
     
original

● о тебе мне нашептали звёзды ●

Уилл - сын одного из самых влиятельных людей Врат Балдура, герцога Ульдера Рейвенгарда, маршала Пылающих Кулаков. Не будучи благородным по происхождению, его отец всего добился своим упорством и трудолюбием, завоевав всеобъемлющую народную любовь. Сын, которого Ульдер воспитывал в одиночестве, при всем своём рвении и таланте был далеко не самым лучшим кандидатом для служения в Пылающих Кулаках, но присоединился к ним, следуя воле и примеру своего отца. Разумеется, придворная жизнь также не обошла его стороной - где бы ещё он научился так умело танцевать и качественно разбираться в сортах вин?..

Ульдер держал дела во Вратах Балдура под строгим контролем, но даже он не мог усмотреть за всем. Особенно ввиду того, что политические вопросы временами требовали его отъездов. В один из таких периодов отсутствия Ульдера в городе и пришла беда, грозившая уничтожить порядок во Вратах Балдура, если культистов немедленно не остановят... И это сделал Уилл. Не один, разумеется - но заручившись очень кстати (как всегда бывает) предложенной помощью камбиона Мизоры. Получив её силы, он быстро расправился с заговорщиками... но то, что ради благой цели Уилл продал душу дьяволу, стало причиной серьёзного разлада между ним и Ульдером. Уилл покинул город, чтобы найти себе новое место в жизни - твердо убежденный, что даже если бы ему дали второй шанс, он снова поступил бы точно так же, чтобы спасти город ценой своей души.

Его новой судьбой стала защита людей вдали от Врат Балдура, на границах с другими землями. За свой героизм в этой стезе Уилл был поименован "Клинком Фронтира" - и носит этот титул с гордостью, хоть и без лишнего зазнайства. Хотя мнения на этот счёт разнятся.

И хотя душа Уилла до сих пор в когтях у Мизоры, держащей его на поводке своей власти, а выколотый глаз заменен "посыльным камнем", сквозь который камбион может отслеживать местонахождение своего "щенка", - но это не исчерпало его веру в идеалы и добродетельность, его желание не допустить в мире большего зла, даже если сам он этим злом заклеймлён и связан. 

Совершенно особой частью этой догмы защиты до настоящего времени являлась погоня за однорогой демоницей Карлах, которую Уилл по научению Мизоры считал злом во плоти и клялся уничтожить. Он не предал своей клятвы даже тогда, когда в погоне за Карлах сквозь огонь Авернуса запрыгнул на борт подбитого наутилоида... где был пойман и заражён личинкой, оказавшись на грани ожидания, что не сегодня-завтра необратимый процесс цероморфозиса превратит его в монстра со щупальцами, лишенного свободы воли. Стоит ли говорить, что в реальности с Карлах всё оказалось совсем не так, как описывала "хозяйка" Уилла...

● нужнее воздуха ●

...и об этом тоже, думаю, будет что сыграть. Как и о том, какой станет жизнь Уилла после того, как Мизора в наказание за пощаду Карлах превратит в тифлинга его самого. Каково ему будет с этим жить?..
И безусловно, персонаж ищется не только в приключенческую и философскую игру, но и в романтическую линию - для игры о том, как идеалы и мечты, романтика и надежда могут выживать даже в самые тёмные и сложные времена. О том, как рука об руку, сплетя ладони доверием, пройти сквозь любые испытания к победе и свободе. О том, как можно найти друг друга там, где никто из нас не ждал, и о том, чего будет стоить нам эта борьба за счастье. Твоё и моё.

! Пожалуйста, не берите персонажа -дцатым твинком, за которого вы будете писать мне раз в месяц. Я хочу прожить эту историю динамично и получать хотя бы пост в неделю. Сможете чаще - буду только рад и не заставлю ждать ответа.

Посты пишу по 2-5к, по ситуации, отвечаю в среднем раз в неделю или чаще, в зависимости от загруженности на работе. Буду благодарен за отбивку абзацев пустой строкой для удобства чтения и классическое книжное оформление. Не понимаю всякие игры со стилями текста, отступами и разноцветными буквами. В обсуждении сюжета предпочитаю спонтанный формат «вот ситуация, вот персонажи, поехали». А там уже куда кривая выведет.)

узнай мою историю на этих страницах

— Флинн! Эй, Флинн! Да, я про тебя! Не делай вид, что не понял!..

Какую бы задумку в отношении Ринн не таил в своих намерениях мужик, за потрёпанным алкоголем и возрастом лицом которого уже было не узнать того бравого стражника, которым он когда-то был, — но звонкий, придирчиво резкий оклик  с другого конца проулка заставил его помедлить. Его стирр, брылястый массивный пёс, держащий пастью за шею крепко зафиксированного песца, озадаченно глянул на хозяина в поисках указаний.

— Ну вот, как замечательно, что я нашёл тебя, а то с ног уже сбился по улицам бегать, ты не поверишь! — всё также преувеличенно-бодро и довольно громко сыпя словами, навстречу им шёл, раскинув руки в стороны, смуглый худощавый парень в тёмной одежде. Длинные чёрные волосы его были затянуты в хвост, и с левой стороны под смело выстриженным виском вызывающе торчало в сторону длинное эльфийское ухо.

— Джига мне всё твердит и твердит, знаешь, чтоб нашёл да долг назад потребовал, а я всё думаю, да где ж я тебя искать-то буду, Флинн, пройдоха ты эдакий! А тут гляжу — опа, и сам ты, своей персоной, взял и явился!..

Что недоуменно опешивший мужик далеко не самым приличным образом сжимает лапищей предплечье девушки, эльф, казалось, не замечал совершенно, показывая зубы в крайне прохладной улыбке. Парнишка был не старше самой Ринн — хотя по эльфам и не поймёшь порой, с таким же успехом ему могло быть и прилично за двадцать: пока жизнь не потреплет, не разберешь. И судя по кинжалу на поясе, этому эльфу было что той жизни ответить.

И только стоило мужику открыть рот, чтобы возразить — никакой он не Флинн, и что ты вообще несёшь, тьма остроухая, — как эльф, за болтовнёй с небрежно, расслабленно открытыми руками подошедший совсем близко, сделал короткий выпад вперёд и хлопнул в ладоши прямо перед его лицом. Из прорези в его правой полуперчатке вырвался клуб белесого не то дыма, не то пара, и с легким дуновением ветра вдоль переулка это облако окутало голову мужика, заоравшего и отпустившего Ринн, чтобы яростно потереть лицо, шатнувшись в сторону с кашлем и попытками отплеваться. Но на руке её тут же сжались уже другие пальцы.

— Бежим, — выдохнул эльф, одним движением поднырнувший под облако и не дающий девушке времени ни опомниться, ни вдохнуть едкую взвесь, утаскивая её за собой по проулку — рассчитывая на то, что у неё было время догадаться отозвать своего стирра из пасти «сторожа».

— Ссука, блядь! Прибью! Акхх-кха-кха-кха! — негодование взбешенного мужика резало визгливыми нотками в ругани, но Фьоль только ухмыльнулся во все зубы, оглянувшись через плечо. Стирр неудачливого грабителя подвывающе залаял, подпрыгивая на месте, и наконец рванул с места за убегающими, быстро настигая.

— Сюда! — моментально сориентировался эльф, и за руку вдёрнул девушку налево, в приоткрытую дверь в какое-то тёмное помещение, следом же резко захлопывая хлипкую дверь прямо перед носом у пса, который набросился на ту с лаем и грохотом. Помещение оказалось каким-то складом — и парень, не обращая внимания на окрик грузчика снаружи, потащил Ринн дальше — вверх по лестнице, на второй этаж, где было немного светлее от прорубленных в стенах окон. Тормозить было некогда — если пёс сам не догадается отковырять лапой дверь, грузчик откроет её ему очень быстро. А значит — через окно и на черепичную крышу навеса; эльф выпрыгнул сам и помог побыстрее перелезть Ринн, когда мастиф уже загрохотал лапами по доскам лестницы. Вот только прыгнуть в окно без хорошего разбега ему было не по силам — и глухо отрывисто загавкал, вскидывая морду.

По сильно наклоненной крыше идти следовало маленькими шажками — и Фьоль крепко-крепко держал Ринн за руку рядом с собой, плечом к плечу, почти не оставляя ей шансов поскользнуться. Отпустил только в самом конце, легко перескочив на стоящие внизу бочки и обернувшись с протянутой рукой, чтобы помочь спуститься и девушке...

http://nostresscross.rusff.me/viewtopic.php?id=24&p=3#p73244

● ALISTAIR THEIRIN ●
● dragon age ● венценосная головная боль ●

original or your choice

● о тебе мне нашептали звёзды ●

Leliana: "There are many great tales of lost kings who return to their lands to reign in glory..."
Alistair: "I am not lost. Nor, for that matter, a king. And there is nothing glorious about me."

[indent] "Добрый, но наивный малый", - познакомившись с Алистером, подумал прагматичный до мозга костей Амелл. "Такие долго не живут", - чуть погодя добавил он, снова про себя, тем временем радушно улыбаясь и пожимая чужую крепкую руку в почтительном жесте. Тогда, в злополучный день Посвящения в Серые стражи, он еще не знал, сколь многое предопределит это знакомство и как сильно изменится его отношение к вчерашнему храмовнику. Амелл понятия не имел, что однажды положит жизнь на то, чтобы увековечить их общее наследие для потомков.
[indent] Дайлен, привыкший непрестанно бороться за собственное место под солнцем, отвык расслабляться и просто получать удовольствие от жизни, даже если через пять минут они вновь схлестнутся в бою с порождениями тьмы не на жизнь, а на смерть. Алистер показал и научил его этому в своей неподражаемой и обворожительно-добродушной манере. Тейрин любил тешить себя несбыточными надеждами, был идеалистом и никогда не боролся за то, что имел, - за что, на что имел полное право по рождению. Близкое знакомство с Серым стражем изменило это досадное упущение.
[indent] На поверку Алистер оказался не таким уж непробиваемым дураком, каким хотел казаться, а Дайлен - не той бездушной и расчётливой тварью, охочей лишь до своего благополучия, каким его считали многие вокруг. За время совместных странствий по охваченной моровым бедствием стране они оба изменились в лучшую сторону и помогли измениться друг другу. Друзья в миру, братья по оружию и... в самый счастливый момент они споткнулись о треклятую корону Ферелдена, напрочь спутавшую им всем дальнейшие планы на жизнь.
[indent] Любить в рамках ордена - дело одно, но при полном злых глаз и сердец королевском дворе - задача едва ли посильная даже для изворотливого Амелла. Двое стражей отважились испытать судьбу на прочность, и у них это получилось. Конечно, слухи ходили всякие, начиная от банальной недееспособности короля, его излишней привязанности к своему канцлеру и заканчивая куда более походящими на действительность пересудами о том, что Герой Ферелдена - зажравшийся властью малефикар, околдовавший запретными чарами их доброго и податливого сюзерена. Подобные сплетни неизменно забавляли Амелла и Алистера, их выслушивание вошло в привычку и стало своего рода традицией, последний, правда, даже в солидном возрасте продолжил заливаться краской, когда дело доходило до особо пикантных народных домыслов.
[indent] Годы же неумолимо шли вперед, и под чутким правлением Алистера разоренный мором Ферелден восстановился и окреп. "Новый золотой век", - воодушевленно шептались разномастные придворные, видя вспаханные плодородные земли, умиротворенный простой люд и покорную престолу знать. "Ни один золотой век не длится вечно", - печально отмечал "соправитель" Тейрина, как за глаза стали называть Амелла некоторые фривольные орлесианские дипломаты. Они оба серые стражи, вдоволь нахлебавшиеся порченной крови в своей юности. Век их братьев и сестер и без того недолог, а их обещал быть и вовсе коротким - суровая расплата за право быть величайшими из живущих героев. 
[indent] Секреты Авернуса сильно замедлили этот процесс у Дайлена, как и само его старения. За десятилетие совместного правления он едва ли постарел хоть год, лишь отпустил бороду и усы, чтобы не смущать Алистера, который заметно сдал позиции - дело ли то в царственном бремени или пагубном влиянии скверны, до какой-то поры чародей не мог разобраться, но когда однажды коснулся того во сне, то понял окончательно - его королю осталось жить не так долго, как им обоим того хотелось бы. Коварный мрак Амарантайна, бесценная помощь Авернуса и крики отъявленных негодяев, так кстати оказавшихся в королевских застенках. Магия крови тоже может служить на благо человеку. 
[indent] И вот посвежевший Алистер с новыми силами возвращается к обязанностям, но уже без своего верного канцлера. Амелл бесследно исчез той темной ночью, когда Зов Древних Богов стал столь отдаленным и незначительным, каким не был никогда прежде. На руке короля хищно сверкает кольцо с рубином - рубином ли? - а меж безвольных пальцев зажата записка со скупой парой слов от любимого: "Ушел по делам ордена. Не ищи". За мили от Денерима на руке Дайлена скалится темной магией кольцо-близнец, от которого тянутся вверх вереницы иссиня-черных вен. Он впитает в себя как можно больше чужой скверны и даст Тейрину шанс прожить чуточку дольше отведенного ему Создателем срока.
[indent] Они оба прекрасно понимают, что темпераментный Алистер не станет сидеть сложа руки. Он обязательно найдет пропавшего стража, даже если для этого придется иссушить моря до дна и обратить в прах Морозные горы. Амелл бы с радостью взял его с собой, если бы мог, но Тейрину лучше не знать тех мест, куда он держал свой тернистый путь, и тех людей, к которым он отправился за помощью для исцеления их общего смертельного недуга. Авернус, Морриган, Архитектор, кто станет следующим? Ни одна цена не станет для Героя Ферелдена непомерной, ведь собственную порочную душу он продал еще тогда, много лет назад, чтобы победить Архидемона Пятого Мора и выйти из этой схватки живым.

● нужнее воздуха ●

[indent] Вышло что-то странное, скорее описание их общей и желаемой мной истории, хотя я планировал сотворить оду Алистеру, но уж как есть,) Пара Алистер и Амелл напоминают мне чем-то тандем Мэрик и Логейн, с тем лишь исключением, что у Амелла обаяние не как у холодной стены. Все представленное выше - абстрактный набросок, который совместно можно превратить в насыщенную игру. Поиграть, признаться, можно все - от многострадальческих путешествий во время мора до политических дрязг в последующее десятилетие, все из этого постоянно приправлено любовными разборками. Кто-то скажет, что настоящее место Алистера в стражах, а не на престоле, но, как по мне, персонаж наилучшим образом раскрывается именно при выборе этой игровой опции. Хватит быть ребенком, милый, возьми себя в руки и будь наконец мужиком.
[indent] Не хочу, чтобы у вас создавалось ложное впечатление, что это пара из того разряда, где Алистер ведомый, а Амелл его поводырь. Тейрин действительно постарался стать достойным короны человеком: он самодостаточен и может быть независимым, хоть это и не исключает того факта, что Амелл имеет на него колоссальное влияние, которым, прошу отметить, не злоупотребляет (ну лишь иногда, когда надо сделать грязную работу, к которой Тейрин не привычен). Это равноправный союз между двумя взрослыми людьми, которые сильно любят и ценят друг друга. Они долго, упорно и не без драм шли к этому взаимопониманию. Вы ведь не думали, что Алистер просто так сбегал из Денерима на разборки в Киркволл и в Тевинтер на поиски отца? Амелл, конечно, не подарок, и он не Анора, но с ролью ежистой ночной королевы справляется прекрасно. 
[indent] Я впервые в жизни пишу заявку на Алистера, поэтому особых предложений по внешности у меня нет, как и строгих требований, кроме как знания и любви к чудесному канону ДА. Пишу посты в среднем +5к, ожидаю грамотность и вовлеченность. Если вдруг соберете пропасть, то оставьте весточку, я сам занятой человек - проебщик по всем фронтам в реале - и не стану строить из себя брошенку, обиженную судьбой. Общение вне форума приветствуется, как и чувство юмора вместе с обменом тематическими и не очень мемами. Пожалуй, на это все. Найдись, мой король, я обещаю быть паинькой - до поры до времени, разумеется, ведь лекарство от скверны само себя не найдет и не сделает.

узнай мою историю на этих страницах

[indent] - До нас продолжают доходить отзвуки Адаманта, Ваша Милость. Представляю вам дело лорда Ливиуса Эримонда из Вирантиума, по-прежнему хранящего верность Корифею, - звучным и нейтрально-дипломатичным голосом известила собравшихся людей посол Монтилье, когда двое стражников, облаченных в сверкающую до невозможности броню Инквизиции, ввели в главный зал Скайхолда упирающегося тевинтерского магистра и поставили его на колени перед Вестником Андрасте. Взгляд каждого сейчас был прикован к Инквизитору и его подсудимому, как и острый взор глаз-бусинок иссиня-черного ворона, удобно устроившегося на одной из балок под самой крышей. Непрошенный гость, но такой ли непрошенный, если его пригласили, пусть и без ведома Лавеллана? Грациозно спикировав вниз, он плавно приземлился на плечо тайного канцлера, которая стояла на помосте с другими высокопоставленными советниками. Несмотря на общую неуместность, никто не обратил на Лелиану и ее очередного посыльного должного внимания: все были слишком увлечены речью Жозефины.
[indent] - А на улице ты не мог сделать это? - с явным укором прошептала женщина ворону, на что тот лишь высокомерно гаркнул, явно подразумевая, что, нет, конечно, не мог. Вспомнив его любовь к пафосным появлениям, она лишь почесала тому за шеей и шикнула, призывая строптивую птицу слушать дальше. - Он был схвачен живым после оказания яростного сопротивления, которое, видимо, было вызвано тем, что Орден затребует его голову. Как минимум, - не останавливалась посол Монтилье, излагая все новые и новые подробности рассматриваемого на суде дела. И тут ворон вновь встрепенулся, расправил свои крылья и вспорхнул вверх, принявшись кружить над арестованным тевинтерцем и пронзительно каркать, будто подтверждая догадку Жозефины, озвученную чуть ранее. На весь этот спектакль Лелиана лишь картинно закатила глаза, когда же остальные советники Инквизитора и собравшиеся придворные уставились на нее в полном замешательстве.
[indent] На мгновение в зале внезапно стемнело, и единственным источником света стала вспышка насыщенного алого цвета, объявшая возмутившего всеобщее спокойствие ворона. С каждой секундой она росла и ширилась, быстро превратившись в кровавое облако, в котором вскоре показался человеческий силуэт. Стоило пугающей колдовской дымке рассеяться, как взорам присутствующий предстал молодой человек, одетый в дорожную мантию серого стража. К сожалению, известие от Лелианы пришло столь не вовремя, что Амелл не успел надлежащим образом подготовиться к встрече со двором Инквизитора. Впрочем, в дорогих тряпках он давно не чувствовал нужды: привыкший повелевать, а не подчиняться, он являл самим собой живое воплощение властной уверенности. Быть может, Дайлен и выглядел моложе многих собравшихся, но холодные голубые глаза, сверкающие коварством и проницательностью, давали ясно понять, что он значительно старше своих лет.
[indent] - Ваша Милость, - обратилась к Инквизитору Лелиана, в голосе которой угадывались нотки раздражения от учиненного Амеллом представления. - Позвольте представить вам Дайлена Амелла, моего старого друга и серого стража, - кратко, но информативно изложила она, но, поймав на себе красноречивый взгляд мага, явно недовольного тем, что его внушительную титулатуру столь бездарным образом сократили, продолжила без особого желания и должного выражения. - А также Героя Пятого мора, Стража-Командора Ферелдена, Защитника Редклифа, эрла Амарантайна и тэйрна Гварена, - одобрительно качая головой в такт каждому из озвученных званий и титулов, Амелл сдержанно улыбнулся и пристально посмотрел на Инквизитора. Кланяться мужчина не собирался - перед ним не король и даже не Верховная жрица, да упокоит Создатель ее душу, а легитимность новоявленной организации по-прежнему вызывала у него большие вопросы. Впрочем, не за тем он здесь.
[indent] - Не могу не согласиться с послом Монтилье, Орден жаждет получить Эримонда и провести над ним собственный суд, - не размениваясь на любезности, приступил к сути своего визита Страж-Командор. Магистр же, почуяв, что дело совсем худо, взвился ядовитым змеем в руках солдат Инквизиции. - Я не признаю этого судебного разбирательства. У вас нет права судить меня! - совершенно очевидно, что тевинтерец, член Венатори, у которых были шпионы повсюду, знал об Амелле достаточно, чтобы бояться стать его пленником. - Ошибаешься, у меня есть полное право судить тебя за твои преступления против Ордена Серых Стражей, но раз уж я здесь всего лишь гость, то с радостью предоставлю эту возможность Вестнику Андрасте, - ледяным тоном сказал чародей, а затем повернулся к Лавеллану. - Я уповаю на ваше благоразумие, милорд Инквизитор. Орден Серых Стражей принял тот факт, что вы взяли под личный контроль наших орлесианских братьев и сестер, но снисходительности по отношению к этому человеку мы не потерпим.

Здесь и прежде было тихо, особенно в этой комнате. За обеденным столом мы часто беседовали о том, о чем иные мужья посчитают за неприличие говорить с женой. За этим же столом я сижу теперь на его месте. Оставшись вдовой, я унаследовала все имущество, вопреки грабительским законам, завещавшим дом, хозяйство,суконную мануфактуру и даже меня его ближайшему родственнику по мужской линии. Незадолго до смерти Стюарт оставил пространную, заверенную городским советом и судьей бумагу, по которой давал мне все возможные свободы. Его брат, живший в Шотландии и числившийся в составе добровольческой армии, ни коим образом не претендовал на оставшееся от Стюарта имущество. Смерть. Сколько ее обличий я встречала за минувшие годы. Сколько масок сменила преславутая старуха с клюкой. У этой неумолимой силы не было ни предвестников, ни ангелов, ни огненных знаков в небесах, ни кровавых росчерков на входной двери дома. Стюарт Уорвик был пречищен перед смертью, рукоположен в отпущение грехов, завернут в саван и упрятан в деревянный гроб. Я ничего не могла сделать. Никак не могла помочь, облегчить его страдания или вовсе уберечь от скоропостижного конца. Я, прожившая уже не одну жизнь была проклята, созерцая собственную беспомощность и вновь оставаясь одна. Стюарта сожгла болезнь, которая уничтожила в бытность свою на первой волне, не одну сотню тысяч людей. Чума, так согласно заявили лекари, осмотревшие его с ног до головы на этом самом столе. Они стучали деревянными молоточками, открывали рот и оттягивали губы, веки, разминали пальцы, выворачивали колени. Тогда мне хотелось крикнуть им — нет, слепцы, нет, коновалы, это не та черная оспа, которая говорила с людьми своим окровавленным ртом, прежде, чем сожрать их души! Нет! С этой "черной ведьмой" я была названой сестрой, мы испили друг друга до края, в те дни, когда мое тело было предано водам в те дни еще не обмелевшей Сены. Мы из одного ребра и эта ведьма не посмела бы коснуться моего мужчины. Качая головами врачеватели подписывали рваными каракулями бумаги, где значилось, что Стюарт, сын Уорвика умер от чумной лихорадки в возрасте 31 года, не оставив после себя наследников и отписав все свои владения жене. Мне.

Я бесстрастно смотрела как служанки утирая слезы, заворачивают его бледные руки в саван, как конюх и двое мужчин из таверны перетаскивают его тюком в туго сбитый гроб. Мои ладони лежали на коленях, твердо вжатые в шероховатую ткань черного платья. Они не вздрагивали, вовсе были недвижны,  потому что иначе, этот дом уже бы полыхал зажженным факелом,  такой неутолимой казалась теперь тоска и горечь.  Я бы много отдала, чтобы положением рук снимать любые язвы, врачевать самые тяжкие болезни, как это делала во времена бессмертия моей когда-то спасенной души. Если бы я могла обратиться к иной силе, той, что моя названная тетка разделила со мной запретным знанием....
Сейчас она единственная, кто допущен в этот дом. Сидя передо мной в черном как воронье крыло платье, которое не снимала и отнюдь не по причине траура за родственником.
— Прости, что не смогла явиться раньше, я могла бы помочь...
— Проклятие, что бы не было его источником, было так сильно.... даже я ощутила всё лишь когда уже ничего нельзя было переменить — оправдываю общее бессилие, видя как она заламывает руки и закусывает губу в бессмысленном самобичевании. - Оставь словесные вериги, Стюарт умер, мой супруг, моя опора и защита, его более нет... никого нет - во мне нет и капли смирения, вложенного в смысл сказанных слов.
— Джин, девочка, я останусь с тобой, сколько пожелаешь, я...
— Не нужно — я не без труда наклоняюсь вперед и беру ее за руку, мне не хочется, это бессмысленно, и не дарит успокоения, но ей нужно. И я даю ей ощутить справедливость. Не она  отняла у моего супруга шанс выжить, оказавшись на другом краю острова, иного виновника я всем сердцем желала бы узнать, и вопреки христианской вере покарать. Ведь я одна знаю, что суда небесного дождется и заслужит не любая душа.
— Ты не плачешь... Это плохо, надо плакать, чтобы воскресить твой дар в его созидательной силе, ты же помнишь .... — она так много видит во мне, будто знает, что неведомо ни единой живой душе.
— Все, что я могу совершить сейчас... утратив контроль — поджечь амбар— я откидываюсь назад, и закрываю глаза, под веками печет внутреннее пламя отчаяния. - Идем, нужно все закончить — я поднимаюсь подобно древней старухе, и плетусь, накинув на плечи тяжелый плащ к выходу, где на узкой повозке лежит гроб. Несколько соседей, те, с кем Стюарт вел дела, все молчаливо выражают сочувствие, а я иду первой, за запряженной парой гнедых, повозкой, с которой сыпется солома.  Теперь не вижу никого и ничего, только узкий гроб, вздрагивающий на высоких выбоинах в мощеной камнем дороге.  Снова я лишь провожаю к холму того, кто не будет более со мной. Я хороню свою любовь, еще одну жизнь, которой может и не заслужила, но радовалась в каждом дне. Стюарт научил меня ценить свой дар, он презрел мое происхождение и вопреки родительскому слову взял в жены.  Не оставил он меня и тогда,  когда ни через год ни через два, ни через пять, "Бог не дал нам детей". Я пила травы, что присылала тетка с Азиатских гор, хотя и знала, что все напрасно. С трепетом последней, отчаянной надежды читала заговоры из ее гримуара, что хранился у меня пока она была в отъезде.
Ничего. Внутри меня было пусто, как в пологом овраге у дороги. Теперь туда заливалась грязь, смытая с обочины моей жизни скупыми слезами. Все желают проститься, мои ноги утопают в глине, земля вязкая и липкая. Когда большинство расходится я теряю этот стержень, моя тетка отходит от меня ровно в то мгновение, когда я падаю на колени у ямы, куда опустился гроб, юбка мгновенно мокнет, щекоча колени дождевой влагой, не впитавшейся до конца.

— Милый мой, отчего же так... Проклятье, я могла бы тебя спасти, я бы хотела тебя спасти, хороший мой — я зажимаю рот рукой, ощущая невыразимую во всей полноте тоску, покачиваюсь и обнимаю себя за плечо, но жжение причиняет боль. И это не боль утраты, не горечь одиночества, это мой дар, всколыхнувшейся под болью, жаждет свободы в своем новом воплощении. Я успеваю отдернуть руку и из центра ладони рвется ало-желтый шар, ударяя аккурат в ближнее надгробие семьи Стюарта. Я сжимаю руки в кулаки и отвожу взгляд. Монах... Вижу его сразу, они даже одетые в тряпье сразу заметны по цвету одежды мало отличаясь от дорожной грязи. Он видел. И ведь непременно доложит своим братьям, прикрывающимся божественным проведением, о том, что был свидетелем колдовской лихорадки.
Сейчас меньше всего хочу видеть подтверждение того, что я обладаю силой, которая представляет собой бесполезную обузу. Я не смогла спасти Стюарта.
— Надо его это... прикопать, леди— шмыгая носом, напоминает о своем присутствии могильщик. Я утираю слезы и поднимаю на него взгляд, а он вынуждено отшатывается, огонь в моих синих глазах сейчас полыхает более чем опасный, и любой смертный это чувствует, а здесь в британском захолустье, почти каждый второй считает меня ведьмой.
— Идем — Тетка крайне вовремя обхватывает меня за плечи, разворачивая спиной к открытой яме, где сейчас должен был навечно сгинуть мой возлюбленный муж.

Если бы можно было... — Нельзя — она жмет меня крепче, ощущая суть промелькнувшей мысли — нельзя глупая, они посадят тебя в подвал и ошкурят за такое. Сожгут!
— В твоей книге — хрипло отзываюсь я, вызывая в памяти многие страницы ее гримуара, где в точных красках описаны различные обряды и тот, для которого мне придется украсть сердце в лазарете при церкви. - Не смей, - требует она, покидая мой дом, следующей ночью, я скупо киваю и с трудом захлопываю тяжелую дубовую дверь, успев заметить фигуру в плаще на другой стороне улицы.
- Если Святой Орден узнает, они казнят меня и я так и не увижу моего Стюарта— рассуждаю я, добавляя нужную траву в ароматное питье, бурлящее на огне. Рукой в слабом пламени я пепелю тонкий стебелек беладоны, а через 20 минут выношу сонное, дурманное зелье "сторожевому псу".
— На помИн господина— без иных пояснений говорю я протягивая кружку, пусть думает, что это тризна для бедняка. Он молча пьет коротко кивнув, не может выдать себя отказом, а через пол часа спит, сидя на лавке у закутка бакалейщика. Я же улучаю момент, пробираясь в лазарет церкви.
Ощущаю себя исчадием ада, ведь нынче я свершу святотатство. Но этот грех уже ничего не значит, он не переменит того, что душа Марии Магдалины однажды отринута небесами. И если  Джин Уорвик может вернуть счастье пусть на время, на час, я желаю эту возможность, закладывая душу, которая из бесценного дара стала ненужным беременем.Да я вижу здесь смерть почти всюду, но к одному сегодня она ближе прочих.

— Тихо спит лесная дичь, и тебе не больно добрый Митч,— склонившись над мужчиной, дышащим все реже и реже, я вонзаю кинжал ему в грудь, он и в самом деле не кричит. Кровь орошает простынь, он умер бы меньше, чем через час, но сейчас его сердце в моих руках — заговариваю, заворачиваю в куль и выбегаю, и не думая перекреститься в отпущении грехов. Я спасу, верну моего любимого. На кладбище безлюдно. Его могила одна из свежих. Без сожаления я рассекаю свои запястья, оба по очереди и орошаю кровью замершее сердце, которое тут же вздрагивает начинает биться, развернутое на небольшом холмике, под которым погребена эта моя жизнь

Всю жизнь Эймонд думал, что вот уж кто, а папочка и вовсе не погрешим. Едва ли кто-то его мог упрекнуть в супружеской неверности, а придворные до сих пор с улыбками вспоминали о трепетной любви бывшего короля и его первой жены [словно и не было никакой второй], от чего внутри вспыхивал гнев, подкрепляемый обидой за мать. Может она и королева, но ее продолжали сравнивать с Эйммой [даже собственный муж в беспамятстве от болезни несколько раз называл ее чужим именем]. Мать заслуживала лучшего, чем до конца его дней быть тенью. В любовь между ними никто не верил — политика, удобство, выгода, множество наследников, что угодно, но только не чувства. Эймонд и сам едва избежал женитьбы на одной из дочерей Баратеона, но, видят Семеро, был к этому готов, лишь бы заполучить влиятельного союзника. И все же, при взгляде на Дейенерис сама собой по венам разливалась жгучая ненависть. Иногда принцу даже казалось, что Рейнира вызывает у него намного меньше гнева [хотя именно она была причиной всех несчастий, что случились с их семьей].  В любом случае, бастард Визериса хотя бы не может претендовать на престол. Тем более, не признанный.
В том, что Дейнерис действительно Таргариен сомнений не было — те же светлые влосы, те же глаза с фиолетовым оттенком. Наверно, будь она чьим угодно бастардом [хоть потомком дитя Эйгона Завоевателя], то Эймонду было бы принять это намного проще. Лучше, чем знать, что она его ровесница. Они с Эйгоном упрямо избегали общества ново обретенной сестры — хватало и той, что уже метила на Железный трон. И, наверно, было бы проще избавиться от Дейенерис в том лесу, где ее нашел брат, если бы не одно но — у девчонки был дракон — и это меняло все. В мощи Вхагар ему сомневаться не приходилось, но еще один «зеленым», как их прозвал народ, вовсе не помешает. Эймонд не мог сдерживать в себе все те слова, что так хотелось высказать, и ограничивался лишь тем, что и вовсе не замечал существования сестрицы. Ничто не могло лишить их нового дракона. Будь Рейнира с Деймоном мертвы, то и церемониться бы не приходилось. И все же, принца упорно терзал вопрос о том, откуда она взяла драконье яйцо — Дрогон был достаточно мал и спокоен для того, чтобы быть кем-то из диких с Драконьего камня.
Эймонд снова и снова вчитывался в слова письма, что прислал один из лордов ближайшего поселения. Чертов дракон, оставшийся без наездника, подрывал и так шаткое положение дел. Нет, конечно, в Королевской гавани еще было достаточно еды, но уничтоженные зерновые поля и расхищенные отары овец, могли обернуться чем-то непоправимым. Эйгон Завоеватель использовал похожу тактику, чтобы склонить перед собой и сестрами Дорн. Принц сжал в кулаке бумагу прежде, чем бросить письмо в пламя камина. С этим нужно было что-то делать пока Эйгон опять валяется пьяный в компании служанок, несмотря на полученную корону.
По ушам снова бьет драконий рев, что за последние дни стал почти что привычен. Дрогон упорно искал свою наездницу, и впервые подобрался так близко к Красному замку. Стоило бы оседлать Вхагар и решить проблему как можно скорее, но дракон все еще был нужен.
Дейнерис обнаружилась в богороще, куда Эймонд почти что не наведывался [впрочем, как и в септу]. По ее задранному к небу лицо было понятно, что сестрица тоже слышала рев [хотя его было сложно не услышать] и теперь высматривала его источник. Принц подошел ближе, но Дейнерис его, казалась, не замечала и при других обстоятельствах его это лишь обрадовало бы.
- Поднимайся, - прозвучало как приказ, но Эймонд именно этого и хотел. Участь бастардов всегда было не завидной, а уж они с Эйгоном, в те моменты когда тот был не пьян, весьма постарались, чтобы жизнь Дейнерис в Красном замке стала хотя бы каплю невыносимее, пока мать притворно расшаркивалась перед ней в присутствии подданных и других лордов, - Ты оглохла?
Злость вскипела мгновенно. Эймонд и сам был не восторге от того, что придется выпустить Дейнерис за ворота, но игнорирование его слов выводило из себя. Словно он тут никто, а не почти что регент пока Эйгону не до правления.
- Если не хочешь, чтобы я расправился с твоим драконом, то ты пойдешь со мной.

Вообще-то Харли Квин умела затыкаться. Не любила это дело, потому что у нее вообще-то есть свое веское мнение на любую тему, даже ее не касающуюся. Но. Как девица не такая уж и глупая, а чуть умнее той маски, в какую было раскрашено ее лицо, Харли знала, что иногда стоит прикусить язык и наблюдать. Впрочем, свои наблюдения она не прекращала никогда, ни на минуту, можно считать это проф деформацией, сформированной еще задолго до того. До того как. Впрочем, это уже другая история, а в этой от взгляда Харли не укрылось, что мистер-пуля-в-боку-фигня выбрал из всего разнообразия ту бутылку, что была запаяна. Вот значит как: не доверяет ей? Это, разумеется, было правильным. Только хотелось спросить: а доверяет ли мистер Пит вообще кому-либо?

Оставим это до второго свидания.

На этом арлекинша осознала, что пришло время познакомиться поближе. Когда отстрел неугодных, вытаскивание пули и уход от погони позади — самое время узнать друг друга чуть лучше. По крайней мере с некоторой точностью прикинуть, стоит ли вспороть друг другу горло или же можно продолжать... ну, общение наверное. И доехать вместе хотя бы до ближайшего города. Или куда там еще. Поэтому мисс Харли Квин заткнулась и стала слушать, раз суровый мистер наконец был достаточно в духе, чтобы ответить на ее вопросы.

— А, ясненько, — кратко резюмирует она ответ на первый вопрос. Значит, ему никто не платит. Значит, он сам по себе. Харли не задает другие уточняющие вопросы, просто кивает головой — дескать, ага, поняла. Только делает это не как прежде: клоунская улыбка полная оптимизма внезапно сползает с ее бледного лица. А это вот «ясненько» звучит с горьковатым привкусом, будто ожидала услышать что-то другое.

И действительно ожидала. Будь он наемником все было бы проще. Окажись он солдатом без совести и нравов, а лишь выполняющим вслепую задания Правительства с тлетворной надеждой сделать мир лучше — было бы просто отлично. Но ни один из вариантов не оказался верным. Пит был сам по себе, а Харли Квин, к сожалению, слишком хорошо знала такой типаж. Они были самыми опасными. Самыми непредсказуемыми — о, да, — и это заключение от той, что несколько лет была рука об руку с Джокером. Харли вообще не из тех, кто выбирает для себя лучшую компанию, и вот, кажется, снова вляпалась. Оказалась с тем редким видом, которые проецируют свое личное понятие совести и правильности; которые направляют весь свой потенциал на то, чтобы «очистить мир», становясь и обвинителем, и судьей, и палачом.

Значит, Пит явился туда, чтобы выжечь из Лимбо зло. И не убил ее — которую следовало бы положить на тот же залитый кровью пол, что и всех остальных — лишь по чистой случайности. По стечению обстоятельств. Значит, сердце его еще не заросло окончательно непробивной броней. Пока еще нет.

Харлин стало грустно: не за себя, она ведь знала, на что обрекает собственную жизнь, когда переступила черту. Тоска накрыла ее за Пита; за те тяжелые события, которые привели его к этой вот одиночной борьбе за справедливость. От хорошей жизни к такому не приходят. Но Квин не уточняет детали, он ведь не ее пациент. Вместо этого она вновь тянется к чизбургеру, откусывает большой кусок и жует. То ли оттягивая необходимость отвечать самой, то ли переваривая внутри себя какие-то мысли.

— Вообще-то я врач, — без особой хитрости отвечает она, пожимая худым плечом. Смотрит на Пита открыто и ясно, словно к этой исчерпывающей формулировке не нужно дополнение. Снова откусывает от чизбургера и не собирается продолжать. Сейчас она врач, снова. По факту, она была им всегда, ведь невозможно отказаться от своего прошлого, какое платье не надень и как не разукрась лицо.

— Просто все пошло не по плану, — Харли не хочется вспоминать. Реально же: все пошло по звезде, и ей необходимо какое-то время на перезагрузку. Что она знала точно, так то, что абсолютно честна с Питом: Харли Квин осталась там, в Лимбо, может быть прямо сейчас бьется в предсмертной агонии на полу от схваченной в перестрелке пули. Харли Квин необходимо притормозить, осмотреться, обдумать как так она докатилась до Лимбо и до недели — мать его, недели! — в том треклятом месте. Не тот опыт, который хотелось бы повторять.

— Меня зовут Харлин, — на лице снова расцветает улыбка. Быть серьезной Квин может, но не настолько долго. Пары минут хватает с головой. Она обтирает ладонь о свое платье и протягивает Питу в знак... а черт его знает в знак чего. Просто жест красивый. Ну и это, миролюбивый. Типа: не хочу тебя убивать, ты даже милый! Только голову тебе бы подлечить.

— Так значит, Пит, — решает подвести итог их маленького взаимного допроса Харли. — Ты отказался в нужном месте, в нужное время. Сделал то, что нужно. И... какой план дальше? Чего бы тебе хотелось?

https://nostresscross.rusff.me/viewtopic.php?id=24#p16361

● johanna mason ●
● the hunger games ● соулмейт, не меньше ●

Jena Malone

● о тебе мне нашептали звёзды ●

Человек-bitch-stare, победитель, ментор, трибут, солдат и вот это вот все.

Джоанна — мой друг, без дураков. Умная, проницательная, хитрая, а еще у нее всегда есть при себе дежурный фак для неугодных, а для тех, кто особенно бесит, у нее под подушкой прячется дежурный топор.

У нас с ней особенная легенда, и я испытываю особенно теплые чувства к этой feisty, и она офигенно нужна лично мне на грядущих 76 Играх, на которые уже заложен бюджет, то есть слиться не получится, нам уже выплатили часть гонорара.

Это будут самые скандальные Игры, у которых третья Квартальная Бойня максимум на разогреве. Дежурный топор уже отдали в починку, приходи, поиграем.

● нужнее воздуха ●

На самом деле у меня только одно пожелание - люби своего персонажа, не бери роль просто потому что, так мы с тобой революцию не сочиним.

узнай мою историю на этих страницах

— Ну а что мне, в самом деле, — Финник старается быстрее прожевать печенье, с набитым печеньем ртом говорить неудобно, — одному идти?

Энни печет вкусное печенье и не хочет участвовать в Играх. Дурацкая традиция, что всякий победитель впоследствии становится ментором, и до нее докатилась, Мэгз охотно брала эту не сказать, чтобы до хрена почетную обязанность на себя, но в этом году всем им не повезло — старушку разбил инсульт, уже второй за последние несколько лет, и спешно вызванный из самого Капитолия врач пока что только и делает вид, что строит умную рожу и разводит руками, мол, а что вы хотели, сами понимаете, возраст, в таком возрасте вообще наивно было бы надеяться на сохранение хотя бы пары процентов когнитивных функций... а Мэгз, пока доктор не видит, с самым заговорщицким видом подмигивает Финнику, дескать, молчи, делай скорбную мину, плати и молчи.
Хитрозадая бабка просто не хочет, чтобы ее в очередной раз вытащили на Жатву, а благовидного предлога для отказа придумать не может, попробуй откажи Капитолию — сам будешь ходить потом и умолять об инсульте, инфаркте и кровоизлиянии в мозг разом, лишь бы наше все понимающее правительство перестало трахать голову и давить на чувство вины и долга перед страной.
Как будто одна отдельно взятая победительница в возрасте хорошо за восемьдесят еще не все долги отдала.

Пока что с трибутами Финнику не особенно везет.
Повторить победу Энни, как ни старайся, не получается — то достанется самонадеянный придурок, мамина радость, папина гордость, защита и опора семьи, лучший студент Академии, которого угораздило на Жатве заорать «я доброволец» и который занятия в Академии, судя по всему, прогуливал, а оценки купил — так быстро он выкинул из головы вообще все, чему учил ментор, за что и поплатился. То девочка, набрала кучу баллов, но ничего не смогла противопоставить Габинии Линфорд из Второго. Наверное, плохо так говорить, но Финник все-таки надеется воспитать еще одного чемпиона, где-то в глубине души.
И желательно страшненького. Чтобы тот потом не сильно наезжал на своего ментора, который, по вполне себе понятным причинам, не будет ничего рассказывать трибутам о том, что случается после.
Да, определенно нужен страшненький. Беда в том, что резиденты Четвертого размножаются, как по учебнику, куда ни посмотри, все выбирают себе партнеров посимпатичнее, чтобы нарожать потом красивых детей.

А потом красивых детей или убьют на Играх, или продадут Капитолию.

— У нас сегодня креветки на ужин? — Энни не любит находиться в доме одна, часто зовет в гости его или Мэгз, в последнее время чаще всего — его одного, и Финник охотно соглашается. Энни вкусно готовит, с ней интересно поболтать, Энни умница и вообще здорово его отвлекает в последнее время, а кто откажется от креветок, которые готовит Энни, тот вообще осел и здороваться с ним западло. Другое дело, что через несколько дней после Жатвы нужно будет уехать в Капитолий, и Энни должна непременно поехать с ним.
Даже при условии менторства на Играх, что поделать. Никто не обещал, что будет легко.
— Давай сначала ты со мной на церемонию, а потом я с тобой в порт, — Энни так ловко сидит на столе, что хочется сесть с ней рядом, но это вообще-то ее стол, неприлично укладывать на чужой стол свою общедоступную задницу, поэтому Финник просто садится на стоящий рядом стул, локти ставит на столешницу, кладет подбородок на сплетенные в замок пальцы и внимательно смотрит на Энни снизу вверх, подняв брови. — Жатву нельзя пропустить, ты же знаешь, иначе потом... по башке получим. Ну и Мэгз... она все равно не сможет участвовать в Играх в этом году, так что придется поехать тебе. Я один двоих трибутов не вывезу, они же из меня всю кровь выпьют, — и мозг вытрахают своими капризами, поразительно, с каждым годом трибуты все более и более невыносимы, что будет в следующем году, на Квартальной Бойне — об этом вообще лучше даже не думать, иначе кошмар приснится.
Хорошо было бы, если бы на Квартальной Бойне запретили орать «я доброволец», придумали бы какое-нибудь особое правило, что ли, тогда игра была бы совсем честной.