Дарклингу нравилось думать, что он впервые явился к Алине не по собственной инициативе, а просто решил откликнуться на ее зов. На самом деле, причинно-следственные связи их первой встречи выглядели весьма туманно, на тот момент даже он не понимал механизм ее работы, и почему он неожиданно очутился подле упрямой девчонки. Не то, чтобы он этого не хотел… Однако Морозов был уверен, что хотел он этого не так рьяно, чтобы первым спровоцировать их подобную встречу.
— Конечно, — наслаждаясь ее легким замешательством, спокойно произнес Александр, едва заметно горделиво вскидывая голову, словно существующей разницы в росте ему было недостаточно. – Ты взывала ко мне и раньше, поэтому я приходил, — он по-прежнему был в этом не уверен, но в голосе не прозвучало и нотки сомнения, что инициатива всегда принадлежала Старковой, а он всего лишь соглашался ей поддаться. – Так что, я ждал, когда ты сама осмелишься прийти. Это был всего лишь вопрос времени, — пожал плечами Дарклинг, по-прежнему смотря на Алину изучающе, с легким любопытством и непременной толикой триумфа. Так или иначе она скучала по нему. Возможно, не так, как ему бы того хотелось – как ему бы это польстило, но она тянулась к нему даже сейчас, через сотни километров и с десяток невысказанных упреков, вереницу отнятых жизней и целую пелену обмана и предательства.
Морозов презирал в людях слабость, но главным образом – в себе. Она представлялась ему болезнью, которой он переболел когда-то очень давно, еще в детстве, и уже долгое время имел к ней устойчивый иммунитет, но нет. Он ощущал ее где-то в груди, слишком отчетливо замечая, как сердце замерло и внезапно пустилось галопом наверстать упущенное за эти краткие доли секунды, пока кварцевые глаза с жадностью всматривались в знакомые черты. Она не изменилась, и в то же время перед ним стояла вовсе не та девочка из Керамзина, с благоговейным ужасом и страхом, смотрящая на него снизу-вверх в его шатре. Чувствовала ли Алина эту слабость, смотря на него? Было ли ей страшно от того, что ее глупое, горячее сердце может биться по монстру, коим она его считала, а их связь – противоестественной и навязанной против воли? Он впервые не мог прочесть ответ в чужих глазах.
— Не ожидал от тебя столь наивных вопросов, — мягко и снисходительно улыбается Дарклинг, лениво осматриваясь по сторонам. – Ты могла бы попробовать догадаться? Например, по пейзажу за окном, — словно бы говоря совершенно очевидные вещи, почти со скучающим видом предлагает Александр, прекрасно зная, что теперь она не может увидеть, что у него за спиной, как ни старайся, покуда он стоит достаточно далеко, чтобы для Старковой все выглядело разноцветным, мутным пятном. Генерал Второй Арамии не питал иллюзий, что это простое знание на долгое время останется его маленькой тайной – Алина была крайне смышленой, наблюдательной девушкой с незаурядным умом, чего Дарклинг изначально вовсе не ожидал от сироты из Керамзина. За свою долгую жизнь он уже успел понять, что какими бы ни были природные данные, любому камню нужна верная огранка, будто то знания, или предел силы. Он не ожидал многого от Старковой, не считая ее чем-то большим, чем сосуд для света, предавший забвению столь великий дар, однако она умела удивлять, день за днем заставляя его принять мысль, что он мог ошибаться и определенно ошибся на ее счет.
— Твой вкус вызывает сомнения, — с пренебрежением хмыкнул Морозов. Он изначально не мог понять, что такая, как Алина, делает рядом с этим отказником. Более того, ему казалось странным, что на него охотно обращали внимания и другие девушки – Дарклинг оказался случайным свидетелем встречи Зои с этим следопытом; та всячески улыбалась ему своей самой очаровательной улыбкой в явной попытке привлечь внимание. А вот Штурмхонд… Было в нем что-то, что заставляло людей сплотиться вокруг него, слушать, выполнять приказы, и вовсе не потому, что так было должно по статусу, а потому что они искренне считали его своим лидером. Это редкое качество. Опасное.
Разумеется, Старкова язвила, с легкостью отбивая его выпады, говоря ровно то, что способно вывести его из некогда непоколебимого равновесия. Александр не верил, что свое свободное время она скрашивает тем, что водит за нос двух мужчин, забываясь в объятиях одного из своих кавалеров темной непроглядной ночью. Он не питал иллюзий о ее трепетной невинности или излишней скромности – в конце концов, Алина не была чопорной дворянкой, или кисейной барышней. Она состояла в Первой Армии, одна из тех немногих девушек-картографов в окружении большого количества молодых людей. Морозов давно перестал видеть в плотском искушении нечто запретное и порочное – изначально это был просто интерес, познание себя, желание ощутить вкус вожделения, не более того. Было бы странно, если бы Старковой это было незнакомо, и все же он не видел в ней легкомысленную особу, крутившую романы с любым, кто окажет ей внимание.
— Ты могла бы составить мне компанию, но предпочла вонзить нож в спину своим предательством и оставить умирать в Каньоне, так что, — Александр развел руки в стороны, безмолвно говоря «имеем, что имеем». В его голосе не чувствовалось сожаления, лишь взвешенный сарказм, призванный скрыть шрамы, куда более глубокие, чем те белесые полосы, нарушившие безупречность его бледной кожи. То, что было на тех чертежах, едва ли стало бы предметом совместного обсуждения, будь Заклинательница Солнца подле него – доверие надо заслужить, если это вообще возможно.
— Я ищу следопыта, который ищет третий усилитель, — поправил Старкову Александр, в свою очередь наслаждаясь ее мимолетной растерянностью и потаенным страхом за судьбу близкого ей человека. Признаться, он не ожидал, что Алина так быстро догадается, что было третьим усилителем, даже обнаружив пропажу своей книги. На его лице на мгновенье проскользнуло искреннее изумление, затерявшись на дне темных глаз – тьма быстро поглотила его, и Дарклинг вновь напустил на себя собранный, невозмутимый вид, прикрываясь маской скучающей заинтересованности.
— А ты способная ученица, Алина, — его губы медленно расплылись в прохладной улыбке. – Но вернемся к следопыту. Я уверен, даже если ты не отправила его на поиски сейчас, то сделаешь это в ближайшее время, прикрываясь тем, что тебе нужна вся доступная тебе сила, чтобы одолеть тирана в лице меня, — он демонстративно делает шаг ей навстречу, с нескрываемым удовольствием впившись взглядом в карие глаза с высоты собственного роста. – Как удобно, не так ли? – улыбка становится шире, ярче. – Ты же ничуть не лучше меня, и ты это знаешь. Используешь близких тебе людей ради достижения собственных целей, и тебя ничуть не заботит, кто пострадает в процессе. Как насчет людей с того скифа? – об этом было так хорошо не вспоминать, не мучить собственную совесть, но Морозов был рад «помочь». От его внимания не укрылась новая окова, украсившая тонкое и изящное запястье маленькой святой – браслет из чешуек русалье. Не столь искусный, каким он мог бы стать, если бы за дело взялся Давид, но вполне достойная работа фабрикатора.
— Твои руки уже в крови, Алина? – потянувшись к ее руке – той, что лишь жаждала почувствовать мощь третьего усилителя, спрашивает Александр. Как жаль, что он пропустил этот момент. Попытается ли она ему солгать или скажет правду?
Его пальцы почти с нежностью сомкнулись вокруг ее запястья, поглаживая подушечкой большого пальца выступающие костяшки.
— Чувствуешь пустоту здесь, — и это был не вопрос. В этом своеобразном видении она могла ощутить лишь отголоски силы, вспыхивающее всякий раз, стоило ему к ней прикоснуться, заставляя солнечный свет с новой силой заструиться по венам.

Всю жизнь Эймонд думал, что вот уж кто, а папочка и вовсе не погрешим. Едва ли кто-то его мог упрекнуть в супружеской неверности, а придворные до сих пор с улыбками вспоминали о трепетной любви бывшего короля и его первой жены [словно и не было никакой второй], от чего внутри вспыхивал гнев, подкрепляемый обидой за мать. Может она и королева, но ее продолжали сравнивать с Эйммой [даже собственный муж в беспамятстве от болезни несколько раз называл ее чужим именем]. Мать заслуживала лучшего, чем до конца его дней быть тенью. В любовь между ними никто не верил — политика, удобство, выгода, множество наследников, что угодно, но только не чувства. Эймонд и сам едва избежал женитьбы на одной из дочерей Баратеона, но, видят Семеро, был к этому готов, лишь бы заполучить влиятельного союзника. И все же, при взгляде на Дейенерис сама собой по венам разливалась жгучая ненависть. Иногда принцу даже казалось, что Рейнира вызывает у него намного меньше гнева [хотя именно она была причиной всех несчастий, что случились с их семьей].  В любом случае, бастард Визериса хотя бы не может претендовать на престол. Тем более, не признанный.
В том, что Дейнерис действительно Таргариен сомнений не было — те же светлые влосы, те же глаза с фиолетовым оттенком. Наверно, будь она чьим угодно бастардом [хоть потомком дитя Эйгона Завоевателя], то Эймонду было бы принять это намного проще. Лучше, чем знать, что она его ровесница. Они с Эйгоном упрямо избегали общества ново обретенной сестры — хватало и той, что уже метила на Железный трон. И, наверно, было бы проще избавиться от Дейенерис в том лесу, где ее нашел брат, если бы не одно но — у девчонки был дракон — и это меняло все. В мощи Вхагар ему сомневаться не приходилось, но еще один «зеленым», как их прозвал народ, вовсе не помешает. Эймонд не мог сдерживать в себе все те слова, что так хотелось высказать, и ограничивался лишь тем, что и вовсе не замечал существования сестрицы. Ничто не могло лишить их нового дракона. Будь Рейнира с Деймоном мертвы, то и церемониться бы не приходилось. И все же, принца упорно терзал вопрос о том, откуда она взяла драконье яйцо — Дрогон был достаточно мал и спокоен для того, чтобы быть кем-то из диких с Драконьего камня.
Эймонд снова и снова вчитывался в слова письма, что прислал один из лордов ближайшего поселения. Чертов дракон, оставшийся без наездника, подрывал и так шаткое положение дел. Нет, конечно, в Королевской гавани еще было достаточно еды, но уничтоженные зерновые поля и расхищенные отары овец, могли обернуться чем-то непоправимым. Эйгон Завоеватель использовал похожу тактику, чтобы склонить перед собой и сестрами Дорн. Принц сжал в кулаке бумагу прежде, чем бросить письмо в пламя камина. С этим нужно было что-то делать пока Эйгон опять валяется пьяный в компании служанок, несмотря на полученную корону.
По ушам снова бьет драконий рев, что за последние дни стал почти что привычен. Дрогон упорно искал свою наездницу, и впервые подобрался так близко к Красному замку. Стоило бы оседлать Вхагар и решить проблему как можно скорее, но дракон все еще был нужен.
Дейнерис обнаружилась в богороще, куда Эймонд почти что не наведывался [впрочем, как и в септу]. По ее задранному к небу лицо было понятно, что сестрица тоже слышала рев [хотя его было сложно не услышать] и теперь высматривала его источник. Принц подошел ближе, но Дейнерис его, казалась, не замечала и при других обстоятельствах его это лишь обрадовало бы.
- Поднимайся, - прозвучало как приказ, но Эймонд именно этого и хотел. Участь бастардов всегда было не завидной, а уж они с Эйгоном, в те моменты когда тот был не пьян, весьма постарались, чтобы жизнь Дейнерис в Красном замке стала хотя бы каплю невыносимее, пока мать притворно расшаркивалась перед ней в присутствии подданных и других лордов, - Ты оглохла?
Злость вскипела мгновенно. Эймонд и сам был не восторге от того, что придется выпустить Дейнерис за ворота, но игнорирование его слов выводило из себя. Словно он тут никто, а не почти что регент пока Эйгону не до правления.
- Если не хочешь, чтобы я расправился с твоим драконом, то ты пойдешь со мной.

Когда-то в прошлой жизни клон маршал-коммандер Коди гордился тем, что верен Республике и борется за правое дело. Ведь это то, для чего их создали — стать величайшей армией на защите граждан.

Вопрос о том, почему они вообще должны это делать Коди старался не то, что не задавать, вообще не думать. Клоны умирают потому что для этого рождены. Он лично отправлял дезертиров под трибунал! Все, что предатели-джедаи говорили о личности — бред. Клоны могут выбрать себе только имя, прическу и пару татуировок, вот и вся индивидуальность.

Империя отобрала у них даже имена. Яркий оранжевый 212 батальон обесцветился, как и остальная галактика. Имперский штурмовик КК-2224 больше не может делать вид что он — бездушная боевая машина. Он не дроид, не может отключить “мыслительные процессы”, не может думать о правильности выбора.

Бывший маршал-коммандер становится бывшим штурмовиком, собирает личное имущество в виде брони, винтовки и красиво дезертирует в неизвестность.

Это вторая ошибка, которую он совершает своих расчётах.

Первая была в том, что он остановился до того, как увидел мертвое тело джедая, которого ему приказали убить.

Вторая — он недооценил свои заслуги и значимость. Бывшего коммандера просто так не отпустят.

А потому Коди буквально через три порта взяли под руки его же vode, помогли понести броню и со всей нежностью проводили до карцера. Никакого трибунала устраивать не стали, пересадили из тюрьмы на корабль, где братьев заменили натборны. Этим с клоном говорить было не о чем. Вероятно, это было и к лучшему, хотя Коди был бы не против узнать, что с ним собирались делать дальше.

База, на которую привезли его и еще девятерых клонов была ему неизвестна. Броню так и не вернули, а собранная серьезная женщина-ученая только отдала приказ подготовить их к введению в анабиоз. Звучало как что-то сомнительное, с чем его братья — такие же пойманные дезертиры как и он — согласились. Терять было нечего, а потому они решили напоследок взять с собой стольких, сколько смогут. А там, гляди, полягут не все и кому-то удастся сбежать.

Последнее, что Коди помнил — это выстрел ему в лицо. Последними его мыслями было сожаление о том, что выстрел оглушающий.

Первым, что Коди увидел, было расплывчатое красное марево, с каждой секундой приобретающее все более твердые очертания. Даже заторможенный едва выведенный из долгого сна разум понял — их затея не увенчалась успехом, он попался. Но где персонал? И почему камера не открывается? И красный свет… наверное это плохо.

Путь на свободу приходится буквально выбивать. Подача воздуха прекращается, он чувствует, как легкие начинают гореть и до бесславной смерти остаются считанные минуты. Краснеет то ли от тревоги, то ли от его крови на сбитых руках, то ли от недостатка кислорода. Наконец, стекло поддается, достаточно для того, чтобы на пол хлынула часть жидкости. Коди срывает маску и пытается отдышаться в воздушном кармане. Странно, что до сих пор никто не пришел.

Дальше проще. Время в запасе есть, красная подсветка оказалась только в капсуле, значит тревога, оптимистично думает Коди, не из-за того, что они скоро взлетят на воздух. Заклинившая крышка никак не поддается, удается только расшатать ее еще немного и пытаться протиснуться в узкую щель. Его ноги едва касаются пола, а он уже старается оценить обстановку. Поворот головы, с обеих сторон камеры, такие же как и его, но в одной из них…

Первые шаги даются с трудом, поэтому на камеру с братом, который пытается выбраться Коди буквально падает.

— Я сейчас!

Он не разбирается в этой технологии, поэтому поступает как солдат — хватает валяющуюся железку и бьет ею по стеклу капсулы. К моменту, как он его пробивает, брат уже не дышит. В остальных капсулах тишина. Вот теперь у него точно полно времени.

Железкой оказывается рука отвалившаяся рука медроида. Сам он валяется, придавленный перекрытием. Хорошо просело, аж верхний этаж видно. Десять камер, в каждой из них, не считая камеры Коди лежит по клону. Две камеры пострадали от обвала потолка, причем так давно, что тела успели мумифицироваться. Ни в одной из девяти нет признаков жизни.

Где, звезды, весь персонал?

Коди не знает что хуже — все же стать частью неизвестного ему плана той ученой или оказаться на брошенной базе. А то, что ее забросили сомнений не вызывают, чего стоит только один только печальный вид обстановки. Но кто тогда включил тревогу? В медотсеке он этого не узнает. Из оружия удается раздобыть только снятый с медроида скальпель, но на этом его удача заканчивается — двери медотсек не поддаются никаким манипуляциям.

Коди с сожалением смотрит на дыру в потолке.

— Не так я себе представлял жизнь после ухода из армии, — бормочет он под нос, чтобы немного разрядить себе обстановку.

Ничего, справится. Выбраться из медотсека. Найти центр управления базой. Понять, кто включил тревогу. Не умереть. Ничего сложного.

Чтобы выбраться приходится передвинуть стол и положить его прямо на пол-потолок. Стол шатается и с грохотом отъезжает, отрезая путь к отступлению — падать обратно будет больно, остается только напрячь мышцы и подтягиваться, подтягиваться будто от этого зависит жизнь Коди. Вообще-то да, буквально зависит. Он просто в отвратительной форме. Надо двигаться вперед.

Все, что он может себе позволить, так это немного полежать на полу — теперь уже точно на полу — да выплюнуть зажатый зубах скальпель. Ему надо двигаться дальше. Без карты — это чистое самоубийство, но другого варианта нет. Хорошо бы наткнуться на склад, если его не обчистили перед уходом, а то ходить мокрым в одних трусах удовольствие сомнительное.

Все происходит слишком резко. Опять. Коди не ожидал, что не встретит на базе вообще никого, но последнее, о чем он вообще мог подумать, так это о мандалорце, с которым он сталкивается в одном из бесконечных коридоров! При полном параде, в сияющем бескар’гаме и даже с реактивным ранцем за плечами. У Коди нет ни шанса.

Коди нападает первым, собирается выгрызать свободу зубами. Получает он будь здоров, но на боль отвлекаться некогда. В конце концов, он оказывается на коленях перед врагом, так близко, что может одним точечным ударом прорезать плотную ткань штанов и вонзить скальпель в бедро. Хах, при должной сноровке можно расколупать и мандалорца!

Скальпель он “меняет” на вытащенный из сапога вибронож.

И убегает.

Ему нужно немного прийти в себя и перегруппироваться, иначе пункт “выжить” Коди провалит по всем фронтам.

[indent] Город, который никогда не спит. Город контрастов, укутанный неоновым сиянием. Целое государство, живущее по собственным законам. Сюда нетрудно попасть, здесь легко затеряться, но если захочешь выбраться - обнаружишь, что момент потерян и шансы покинуть это место стремятся к нулю. Элизабет надеялась, что больше никогда сюда не вернётся. И вот она здесь. В этот раз - на задании. Всё-таки есть свои плюсы в том, чтобы не прятаться по подворотням, как чумная крыса, а выполнять дело. Вот только Бэтси с самого начала была против этой затеи. Да, когда в поместье Брэддоков появился Фьюри, первым порывом было выставить его за дверь. Но этот чёрный засранец умеет уговаривать.
[indent] - Я на тебя не работаю, Фьюри. Не работаю на "Щит", не работаю на "Гидру". У меня тут своих дел хватает, - Элизабет потёрла висок, пытаясь сконцентрироваться на вещах, о которых размышляла до появления Ника Фьюри в ее гостиной. Новостная сводка пестрела статьями о ходе реконструкции здания парламента, о продвижении закона о регистрации мутантов, о падении акций «Брэддок Сайенс» после смерти Брайана и выдвижения Бэтси на пост нового Капитана. Пиксели на экране планшета уже расплывались в непереводимую галиматью, и Элизабет поймала себя на мысли, что читает одну и ту же строчку в пятый раз. А Фьюри все не замолкал.
[indent] - Каких? Решаешь споры фермеров? Пьёшь пятичасовой чай с королевой? – директор Щ.И.Т.а был в своём репертуаре.
[indent] - Да, так же, как ты уничтожаешь злобных рабовладельцев и их хлопковые поля. Будем дальше кидаться друг в друга стереотипами?
[indent] - Язва! - Фьюри хлопнул себя по коленке.
[indent] - Спасибо. У тебя научилась. Закончим на этом? – проиграв борьбу с чтением статьи, Бэтси устало отложила планшет в сторону.
[indent] - Сначала выслушай. Дело чрезвычайной важности, без телепата не обойтись.
[indent] - О, я как раз знаю парочку, номерок продиктовать?
[indent] - Они вряд ли были агентами "Гидры", - последний аргумент был явно лишним.
[indent] Бэтси шумно выдохнула, сжала кулаки. Сколько раз ей будут припоминать то, о чем она и так не может забыть? Если бы за каждое упоминание этой чёртовой организации на ней ставили клеймо, то уже не осталось бы места на коже.
  [indent] Стеклянная ваза, до этого стоявшая на столике у камина, а теперь подхваченная мощным телекнетическим потоком, впечаталась в стену и разлетелась вдребезги. Наверное, стоило швырнуть её во Фьюри, но тогда снова придётся разгребать последствия.
[indent] - Оставь мировые заговоры при себе. Не хочу иметь к этому никакого отношения.
[indent] - Эй, я же просил не копаться у меня в голове! Но раз уж ты там, то почему не ухватилась за мысль, что это поможет, в первую очередь, тебе? Я слышал, народ не очень-то доволен новым Капитаном. Если все пройдёт по плану, станешь для них героем, - парировал собеседник, таким тоном, будто это было само собой разумеющимся. Перфоманса с разбитой вазой он словно и не заметил.
[indent] - Ничто и никогда не идёт по плану, Фьюри, - вздохнула Элизабет.
[indent] Ничто и никогда не идёт по плану. Взять даже то, что имя напарника Бэтси сообщили только по приезде. Некто Баки Барнс. Видимо, очередной сверхсекретный протеже Фьюри. Ни досье, ни внятного описания к имени не прилагалось, только приписка, что он союзник Капитана Америки. Мог бы отправить хотя бы того, с кем ей доводилось прежде работать. Оставалось надеяться, что у этого Баки будет достаточно опыта для подобных дел.
[indent] - Я не поеду в Мадрипур.
[indent] И все же вот он, Мадрипур. Конспиративная квартирка в нижнем городе, обставленная так, будто здесь раньше размещали взвод мигрантов. Впрочем, скорее всего, так и было. Вид из окна чуть более, чем никакой: стена соседнего дома, расписанная граффити до самой крыши, да пара неоновых щитов. Чьи-то разборки под окнами, столь громкие, что звуки голосов долетают до четвёртого этажа и просачиваются сквозь закрытые окна. Словом, все выглядело так, будто Фьюри решил отомстить за слова про рабовладельцев. Приедь Бэтси сюда по своей воле, обязательно бы поселилась в верхнем городе, хотя бы потому, что там ей еще не доводилось бывать. А вот муравейник нижнего города был ей хорошо знаком.
[indent] Чужое присутствие Элизабет ощутила, едва темная фигура ступила на первый лестничный пролет. Вначале она не придала этому значения, мало ли кто живет в этой дыре. Весь вечер туда-сюда снуют люди, кто-то устраивает разборки, а кто-то напивается до отключки или улетает в метамфетаминовый рай, словом, ничего необычного. Но мгновения шли, а неизвестный поднимался всё выше. Вот уже из-за двери послышался скрип прогнивших половиц. И, странное дело, Бэтси никак не удавалось прочесть мысли незнакомца, словно что-то мешало ей проникнуть в его голову, разворачивало на полпути. Сегодня она ждала лишь одного гостя, своего напарника, но что если кому-то удалось её выследить? В Мадрипуре нет экстрадиции, а за убийство нового Капитана Британии экстремисты из Лондона и так обещали внушительную сумму. Бэтси уже приходилось иметь дело с придурками, проникшими в ее фамильное поместье, благо, те не до конца понимали, с чем пришлось бы иметь дело. В Мадрипуре же можно найти наёмников любого калибра и на любой кошелёк. Сделал дело – и концы в воду.
[indent] Шаги все ближе. Сконцентрировавшись на пространстве за дверью, освещённом тусклой лампочкой, Элизабет сформировала позади незнакомца астральную проекцию. Детали было трудно разобрать, но общих черт было достаточно. Рослая фигура, знакомая походка, плечи в напряжении. Бэтси без труда узнала его даже со спины. Кто хоть раз видел Зимнего Солдата, тот вряд ли сможет забыть. Если, конечно, остался в живых. А Брэддок доводилось с нем работать. Вот, значит, как всё обернулось. Фьюри посылает ей на подмогу какого-то незнакомца, а кто-то, жаждущий ее смерти, посылает за ней бывшего соратника. Потому и не удавалось прочесть его мысли. Умно. Чертовски умно.
[indent] Стук в дверь. Что ж, стоит открыть. Ему не составит труда вынести эту хлипкую дверку даже правой рукой. 
[indent] Сиреневый сгусток псионической энергии, охвативший кулак, осветил пространство вокруг себя. Элизабет не была намерена сдаваться без боя. Щелкнув замком, она распахнула перед гостем дверь.
[indent] - Думаю, ты догадываешься, что будет дальше, Зимний Солдат.