Прежде чем отправиться в путешествие для познания дикого Сумеру, что обещало стать концентратом информации, не фильтрованной и наглядной, Кэйя решил в первую очередь добраться до одного из местных городов, дабы понять общую ситуацию, правила и понятия, а там и до столицы. Просто чтобы знать, каковы тут проблемы, кто основные сумасшедшие, что есть легально и, конечно же, во имя ознакомления с основными действующими группами: по обе стороны как закона, так и власти. Что, с учётом социальных навыков, ума и способностей бывшего капитана в целом не заняло много времени. При условии же, что на местных своей внешностью Альберих походил куда больше, чем в Монде — это стало ни то намёком о том, куда копать, ни то знаком, мол, не зря приехал.
Что Академики — типы мутные, понятно стало почти сразу, и дело даже не в прежнем опыте собственного бытия в системе управления (т.е. её подноготной, везде одинаковой). Потому что ценность информации — вполне себе в духе Кэйи, он этого не оспаривал, вот только местный подход... сомнителен. Ограничен. Не слишком рационален. Полный иерархии и ограничений, которые не преодолеть. А ещё походило на сохранение власти с фильтрацией информации, а не простор, полноценное развитие и работу с наслаждением. Впрочем, иного не ожидалось: народы, в каком угодно виде следовавшие за архонтами, их творениями и наследием, по определению обречены на заблуждения и неуспех. Обратно просто не бывало. И тем не менее, сие являлось реальностью Тейвата и тем, с чем Кэйе приходилось неизменно иметь дело и, собственно, жить-уживаться. Иного более просто не осталось. Настоящее величие и свобода мысли похоронены и разрушены за успех.
Задумка Акаши могла показаться самой по себе полезной и, вроде бы как, подразумевавшей некое равноправие и развитие людского ума, но... Разумеется, ничем подобным не оказалась. Очень масштабная и интересная идея, ведущая к столь сокровенному и абсолютному знанию — звучало величественно. Но ведь абсолютное знание — это то, за что Селестия карала и показывала своё истинное лицо. Значит, даже если речь шла об Ирминсуле, на всё это наложены ограничения и некий градус конкретного взгляда, ведь ни один архонт — из семи точно — не являлся единственно-всесильным, способным принять в себя и взвалить Ирминсул на плечи. Даже если речь шла о столь огромном и когда-то могущественном месте, как Сумеру. Или Кэйя всё-таки ошибался? Что же, не стоило винить его в однобокости: исправить ситуацию и попытаться изменить своё мнение об Акаши он правда пытался. Просто так получилось, что не получилось.
У местных ведь тоже имелось некое заболевание, приводившее к постепенной деградации. Кэйя встретил несколько подобных людей, однако информация от них всех разнилась: ответы, поговаривали, мелись в джунглях, в то время как города, информационное поле которых в основном контролировалось Академией, в этом смысле не очень полезны, если только не уметь налаживать контакты (Альберих умел, спасибо). Что-то не то с Древом или около того — запомнит, проверит, подумает, а важно ли данное знание для его дела в принципе. Однако может ли быть так, что Акаша не сработала потому, что Кэйя тоже болен? Не тем, чем местные, но тоже вполне себе проклятьем от чего-то извне. Неподконтрольного Семерым и-или Селестии, а оттого с ходу "схлопывающимся", сталкиваясь с тем, что потенциально опасно или непонятно? Ведь его "болезнь" — это не проклятие Селестии и не болезнь самой системы или Ирминсуля, но нечто иного порядка, дарованное не ими. Или дело в том, что за всеми следила Академия, вручную ограничив доступ для Кэйи? Или Акаша улавливала неверие? Что-то ещё? Альберих не имел достаточно информации, чтобы быть способным делать выводы или точные предположения; что раздражало, но было как было. По факту, к примеру, те же капсулы знаний его в самом деле заинтересовали, от них могла бы быть польза и всё такое. Но если Акаша отказалась работать, не вызывая ничего, кроме подташнивания и гула в голове, словно Кэйя выпил дешевого некачественного вина — так тому и быть. Приходилось обходиться без неё, в каком-то смысле имитируя бытие пустынным человеком, где Акаши также не использовали, насколько мужчина понял по разговорам. И ничего, что до пустыни ещё не добрался и даже там не бывал ни разу: туда надо в последнюю очередь, ведь вся самая древность и, кажется, наиболее продвинутые цивилизации пошлого, возможно даже со следами Родины, скрывалась в песках. Кэйя ещё не дорос; ему стресса и вызовов хватало и здесь.
Отсутствие Акаши давало свободу, но и требовало изворотливости, ведь информацию получать-добывать всё равно надо было, как и взаимодействовать с окружающими. Но, в первую очередь, двигаться по намеченным потребностям, раз цель как таковую Кэйя, увы, пока не сформулировал. Доступ если не к данным Академии, оберегаемым от людей простых, недостойных, то к чему-то общественному, может даже не материальному, подсознанию, в конце-то концов, к Ирминсулю или его частям, раз на том держался дендро архонт — иметься должен. Приоткрытая дверь, что здесь ближе, чем в других местах, но не находившаяся во владении кого бы то ни было, как само Древо — или так. И если альтернативным способом приближения — с одной стороны — и обхода не работавших для Кэйи по неизвестным причинам механизмов — с другой — была необходимость, скажем, что-то выпить, покурить, наесться грибов или сделать всё и сразу — да будет так. В джунглях имелись спецы по этому делу, как выяснил, однако они же — выходцы оттуда и носители видоизмененных, но все-таки около практик — мелись и в городах, куда периодически возвращались, не отрывая себя от мира полностью. И даже на этом зарабатывая. Разумеется, вне стороны закона, что для Альбериха хорошо, ибо сбивать в подобном "плату" и быть убедительным — его талант, к коему ни Бездна, ни Глаз Бога не причастны.
Возможность приобщиться к альтернативному способу не нашлась сразу и потребовала некоторого времени и поисков, но кто ищет и старается, тот всегда найдёт и получит. Потому несколько интересных визитов, немного теории там же, пропущенной через внутренние фильтры скептицизма и аналитики, грибы в сомнительной пропорции с чем-то ещё более сомнительными, и вот в пригороде Сумеру Сити, в одном из арендованных окраинных домишек, развернулась целая процессия ни то на часы, ни то на сутки.
Настрой у Кэйи был серьезный, потому что он знал, чего искал и более не мог жить в вечных вопросах, мучивших его, что скапливались и стали грузом невыносимым, сколько бы много "поводов жить" и людей кругом он не приобретал. Потому скепсис, неверие — что угодно — могло остаться в голове, но вовсе не вело каэнрийца. В конце-то концов, его народ сосуществовал с Имрминсулеми тысячи лет, взаимодействовал, имел некое партнерство, черпал знания и оберегал. Туда возможно достучаться, точно ведь в курсе, и если информации о Кэйе не было у людей, у самой истории, как не имелось более и его Родины, то у Древа должно было иметься хоть что-то. Даже если и от него тоже Альберих был сокрыт на долгие пятьсот лет небытия (капитан полагал, что это могло стать одной из причин отказа Акаши работать: возможно, та попросту отказывалась воспринимать Кэйю, не зная, что он за часть системы, некая ошибка и сбой, и это подразумевало перекрытие и ограждение от системы).
В конце-то концов, сие не первая подобная "сессия" Кэйи, что прежде выходили очень короткими, едва ли запоминавшимся.
Он не считал, сколько прошло времени, да и если верить тем практикам, что теперь испытывал на себе, оно очень быстро переставало иметь всякую ценность или важность. Что оказалось правдой: даже если дело в токсичных свойствах настойки, они имели место быть и по факту работали над тем, чтобы очистить голову от лишнего; т.е. почти от всего, даже от части когнитивных и пространственно-воспринятийных функций, видимо. В какой-то момент ощущения начали проявляться более интенсивно и становиться странными, в самом деле напоминая ни то транс, ни то глубокое опьянение, ни то некий выход из тела, при том что от него не отрывался. Та_другая часть Кэйи в этом всём затаилась, замерла и крепко вцепилась когтями, однако не сопротивлялась и проявляла голодное любопытство, страстно желая добраться и зайти дальше. И когда сначала запахло каменными цветами, после сырой землей, а затем и холодом совершенно пустой пещеры, словно бы воплощавшей зарождение ветра — непонятно (прежние несколько медитаций где-то на этом моменте и обрывались). Кэйя разве что обнаружил себя в странном, но величественном месте, так похожем отчасти на Сумеру, но во многом — на Родину.
Корни, коим разве что полагалось быть сверху вниз, шикарная крона — это казалось безумно знакомым, хотя и сильно отличным от той исконности, которую сейчас словно бы вытрясла память, заработавшая судорожно, подобно самой быстрой из имевшихся технологий. Как было в памяти и что оказалось сейчас — мылось, размывалось, путалось. Однако ощущения, исходившие тогда, как и те, имевшиеся сейчас — они такие схожие, что каэнриец словно нырнул в собственное прошлое. Наголову ледяная вода, куча мыслей, за которые не схватиться, и... совершенное отсутствие паники. Словно ты там, где и должен быть, куда приходил время от времени, и вот снова. Словно тебя ждут каждый раз, и ты знаешь, зачем ждут и зачем ты приходишь. Вот только Кэйя не знал. И вообще-то здесь прежде не был. Он просто искал ответов, вот как раз об этом самом, потому и...
Взгляд спустя целую вечность смог оторваться от величественных корней, забрасывающих в ностальгию того, что запомнил детский мозг, и отдаления этих самых корней, когда всё кругом провалилось в бесконечные звезды, куда более яркие, чем в Тейвате, в темноту куда более выразительную, чем ночное небо. Лишь только спустя какое-то время бывший капитан кавалерии обнаружил себя на том, что испытывал ощущение чьего-то (чуждого) присутствия. Что заставило его всё-таки отвлечься от немого, вызывавшего некоторое онемение лицезрения, и отвести взгляд одного лишь неприкрытого глаза на то, что здесь также было. Как оказалось — это "кого", не "то".
— За тобой недосмотрели взрослые? — обратился с некоторым удивлением к босой девочке, также оказавшейся здесь. Что-то внутри отозвалось на неё настороженностью и отторжением, но... в подобном месте, вернее, в галлюцинации, сне или чем бы оно там являлось, просто так не оказаться. В смысле... откуда-то же этот образ Кэйе надумался, да? Практика говорила, что это место, в котором лишь счастливчик сумеет оказаться, будет весьма конкретно, а значит в какой-то из перспектив там можно повстречать кого-то ещё, наверное. Но... ребёнок? В это время? Вот так? Здесь?
Альберих присел на корточки (в Монде, да и не только, дети его обожали, а с Кли провёл достаточно времени, чтобы адаптироваться к обращению и общению с мелкими), дабы оказаться "видным-равным", а не длиннющей недосягаемой фигурой на фоне девчонки, пускай между ними и имелась некоторая дистанция.
— Ты тоже ждёшь, когда проснёшься? — едва уловимая приятная улыбка.
На самом деле, Альберих без понятия, сон ли это или что. Но если ребёнок практикующих родителей случайно чего-то надышалась, то она вполне могла оказаться в панике или около того. Тогда стоило убедить её в том, что это скоро закончится (в принципе или пробуждением), успокоить и расположить к себе. Кэйя ведь без понятия, как это место-но-не-место способно отреагировать на негатив и панику, выбросить ли тогда отсюда; его нутро и без того ощущало сейчас слишком много иррационального, особенно та его часть, что скрывалась в глазу под повязкой.
Выкачивание анимы из грешных душ и в клад их в более подходящую инвестицию. 
