[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

ТАРДИС трясет сильнее обычного - ожидаемо сильнее необычного. Приходится держаться за все и ни за что одновременно, припоминая одно особенно буйное родео в шестьдесят восьмом году на Альдебаране, а ведь там гравитационное поле было нестабильно каждые пять метров! Доктор не жалуется, ни капли! Наоборот с особым задором рассказывает Секси об этом приключении - не то, чтобы она не знала этого и без нее, но приятно же разделить воспоминания. Доктора, конечно, удивляет, что ТАРДИС так сильно шатает, но возможно это было связано с тем, что она еще не до конца адаптировалась к новым деталям. Своенравная детка.

В тряске она едва не упускает вибрацию мобильного телефона. Впрочем, все, что связано с телефоном она довольно часто упускает - она вроде как до сих пор обещала перезвонить Бенедикту Камбербэтчу... упс? А еще смски от Торчвуда, чатик с ЮНИТ, инстаграмм иллюминатов... О до сих пор обижается, что Доктор отвечает невпопад - не слишком сильно, но достаточно. Возможно, это он сейчас? Доктор кое-как открывает телефон, и вместо знакомого оформления чата...

Телефон падает из рук.

- Ангел! - она достает из-за пазухи звуковую отвертку, направляет ее на телефон. Срочно отключить. Срочно!
ТАРДИС снова трясет, так, что выбивает из ее рук отвертку и отключает свет. Всего на мгновение - следом подключается аварийное освещение, но плачущий ангел уже у консоли. Быстрый! Очень быстрый.
И очень-очень опасный.

- Тебе лучше убираться из моей ТАРДИС, - на место недоумения и испуга приходить злость и решимость. Ангелы были опасны и умны, от того остерегались Доктора. Забирая из раз у Доктора самое дорогое, глумясь и издеваясь... Нет, она не позволит забрать свою ТАРДИС. Никогда. - Пока у тебя есть возможность.

В немигающем взгляде Доктора серьезность мешается с предупреждением. Ее предупреждение для Плачущего ангела не милосердие, не попытка решить все мирно, лишь попытка сдержаться, быть лучшей версией себя. Она не позволит забрать ТАРДИС, чего бы ей этого не стоило. Ей просто нужна была минута времени, чтобы придумать план.
ТАРДИС снова трясет - но Доктор улавливает в этом намеренную тряску, сбивающую с ног, заставляющую покатиться кубарем прямо к открывающимся дверями.

- ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? - вопит Доктор, прекрасно зная, что старушка в очередной раз старается ее защитить. Она даже не успевает ни за что зацепиться, выпадая на сырую землю. Глупая-глупая-глупая!.. Щемящая несправедливость и отчаянное возмущение переполняют грудь так, что на миг становится тяжело дышать. С трудом делая выдох, она примиряется с необходимостью действовать.
Это непохоже на координаты того места, куда она планировала изначально - и где тут старина Элвис? Было ли это координатами, которые в экстренном порядке переменила ТАРДИС или же насильно введенные ангелом? Вопрос. Доктор любит вопросы. С вопросами можно работать, не то, что с ответами.

- Итак, что у нас есть, - Доктор не может не размышлять вслух, делиться мыслями с окружающими было не столько привычкой, сколько неискоренимой частью натуры. Количество окружающих, которые стремилось к нулю, ее ни капли не смущает. - Время? - делает особенно глубокий вдох, пытаясь уловить его на запах. От каждой эпохи пахло совершенно по-разному, судя по сырости воздуха, двадцатый век. Нотки приближающейся экологической катастрофы даже приближали к концу шестидесятых-началу семидесятых. - Место? - она с легкостью припадает к земле, прислушиваясь к движению тектонических плит. Довольно хмыкает - как минимум, тектонические плиты были, уже больше, чем стоило надеяться. Она определенно улавливала что-то почти родное - не старушка ли Земля это? Точно же она. И мгновение спустя хмурится - звучит не так, как надо. Определенно не так.

Показания звуковой отвертки тоже будоражат. Вопросов становится все больше, и они даже начинают соперничать в ее плане за первенство с явной войной против плачущих ангелов за собственную ТАРДИС. Восхитительно! Ужасающе. Ужасающе восхитительно. После самых очевидных и первичных исследований следовало приступить к неочевидным - прогуляться по местности и осмотреть округу. Если смотреть глазами (которым не очень-то и стоило доверять!), то на вид и вовсе обыкновенная деревушка. Очень пустая, правда, но с кем не бывает?

- ЭЭЭЭэээйо! - клич Фредди работал всегда. А, точно. Если это семидесятые, то небольшой спойлер. Доктор особого стыда не испытывала, Квины людям семидесятых определенно понравятся. - Здесь кто-нибудь есть?

Доктор решает пойти по-старинке - вломиться в первый же попавшийся дом. Тем более, что все равно вокруг было темно и ночью бродить в потемках без фонаря было делом неблагодарным, фонари же такие прикольные!

- Меня зовут Доктор, я оказалась здесь нечаянно, тяжелая посадка, и... - и звуковая отвертка делала любую закрытую дверь открытой. Конечно, можно было дождаться того, чтобы кто-то открыл ее, но зачем, если можно проявить чудеса самостоятельности? Внутри дома горит свет, а значит внутри кто-то есть, а значит весь ее разговор далеко не в пустоту! - Ривер?

Доктор застывает.
Вопросов становилось так много, что удерживать их в голове становилось все сложнее, они превратились в рой гудящий и жужжащих пчел, хаотично и быстро перемещающейся внутри. Но вместе с тем присутствие Ривер все прекрасно объясняло - не объясняя ничего вообще.

...Уиллоуби Блейк никогда не был смелым. Никогда не был рыцарем. Даже ради самого себя не старался, не пытался хоть раз да навсегда отстоять свою честь, чтобы больше к нему заводилы с дурацкими шутками или придирками не лезли и не дергали. Только фыркал с вялым раздражением, отмахивался да спешил ретироваться прочь к чертовой матери. Другой бы на его месте давно показал бы зубы, клыки... Но Блейк был... наверно, пессимистом. Заранее уверенный в провале, он считал нелепым начать драку и зря подпортить смазливую мордашку - раз силы в тонких руках было не ахти как много, то зачем рисковать лицом, которое потом можно использовать с хитростью? Нет, писанным красавцем он себя не считал и порой даже наоборот, весь его внешний вид его жутко злил до рвотных позывов. Но больше ему, как он сам считал, попросту ничего не оставалось.
С годами ситуация ухудшилась, а обиды и ярость да презрение к себе накапливались и обращались в острые твёрдые иглы внутри сердца и лёгких да пропитывали кровь ядом. Он сам себя загонял в угол и был нелепым во всех смыслах. Так ему по крайней мере казалось самому. Блейку чудилось, что он сходит с ума, что кровь в жилах застоялась, что он застрял в капкане и металлические зубьями вот-вот переломят враз тонкие хрупкие кости заячьей ноги, а то и всю тушу [и душу] пополам, терзая и превращая в окровавленные тряпки, остатки никчемного существа, безвольной тряпичной куклы.
Но что-то в Диппере Пайнсе его оживило и вызвало импульс. Ток расходился по телу жарким иногда кусачим теплом, постепенно пробуждая странные инстинкты, которых по мнению Блейка у него быть не могло. Весь он, с радостью увлекшийся учёбой, вообще не ведущийся на конфликты, был чем-то честным и чистым и вообще не вязался с блядской Бойней со всей ее фальшью и красивой обёрткой элитарности. На нем не было налёта фальшивой позолоты, он умел искренне улыбаться и смеяться, говорить. Прожившему несколько лет в стенах Бойни Блейку такое явление казалось наивной сказкой, но ему хотелось в нее поверить. Потому что попросту в его прежнем мире уже не было ничего, во что можно было бы и стоило бы верить.
Диппер Пайнс был святым гостем этого поганого прогнившего гнезда змей. Так что пусть Мэттью Клегг проваливает нахуй и сдохнет в куче своего редкого дерьма. Он не имеет права даже взглянуть, не то что оскорблять и руку на Пайнса.
Вероятно, вдумайся Блейк хоть на миг и попытайся разобрать свои ощущения и мысли рядом с Диппером Пайнсом - он бы начал догадываться, что именно вообще чувствует к нему. И начал бы бояться этого ибо в Бойне всегда найдётся тот, кто уничтожит Уиллоуби за такие наклонности. Да только Уиллоу пока задумываться не собирался.
А в этот миг, когда его в закрытом кабинете прихвостни Клегги то пинали, то держали, чтоб Мэттью мог сам врезать, ему вообще было точно не до мыслей о любви или влюбленности в парня из чужой страны. Боль заполняла тело, прямо там под одеждой наверняка на нем уже живого места не осталось. Перед глазами мутилось, а вязкая нить бардовой слюны вместе со сгустками крови струилась из уголка рта по подбородку и шее, за ворот белой рубашки, марая все на своём пути. В раскалывающейся голове не осталось никаких мыслей и идей, лишь тяжёлый свинцовый туман. Разбитые губы горели. Казалось, челюсть совсем изломана, впрочем, это было скорее чисто физическое ощущение. Грудь тяжело вздымалась и казалось, что сердце вот-вот остановится, каждый удар его, который должен бы быть чем-то естественным - отдавался в самом органе тягучей болью. Клегг почти ласково в фальшивой нежности провёл по его щеке [размазывая кровь], потом по макушке ладонью... а после запустил длинные пальцы в копны тёмных волос и сильно дёрнул, заставляя запрокинуть голову и посмотреть живодёру в лицо. Клегг что-то еще мерзкое говорил о Диппере. Уиллоуби не мог разобрать слов толком, но стало рассмеялся и... плюнул Клеггу в лицо. Тот на миг сначала оторопел от такой наглости, смертельно побледнев... а потом с гольфистского размаха почти ударил тростью в грудь, заставляя завалиться на спину. И уж хотел было приложить подошву ботинка к блейковскому лицу, а может, и разможить его голову к чертовой матери в припадке ярости, но тут двери аудитории распахнулись и на пороге оказались Диппер и мистер Хаусман. Не повезло мудаку. Хотя кто его знает...
Диппер быстро оказался рядом с Блейком и наклонился над ним, наверняка с ужасом замечая все последствия воспитательной работы старост. Он что-то говорил, кажется, извинялся, но Блейк ничего не мог понять, потому что в висках, в ушах дико громко стучала кровь. Уиллоуби только слабо улыбается непонятно чему, пытаясь рассмотреть лицо Пайнса сквозь густую пелену тумана. Бессмысленно.

Блейк каким-то чудом оставался в полусознании, пока Диппер пытался доставить его до их комнаты. Даже каким-то совершенно непостижимым образом умудрялся переставлять ноги. Но тело было словно не свое собственное. Хотелось что-нибудь сказать, но пока что язык заплетался, а рот наполнился слюной и кровью, так что Блейк решил, что будет лучше как можно крепче стиснуть челюсти...

...Уже стемнело и стало порядком прохладно, а парни даже не взяли куртки и перчатки. Их лица и руки щипал холод и из носов и ртов вырвались облачка воздуха. Луна бледно освещала слабо протоптанные тропинки. Они слишком задержались на своей прогулке, и это в любом случае не привело бы ни к чему хорошему: меньшим из зол было бы, если бы до них всего лишь докопался староста Джерард, и пошли бы слушки об их романе. Это забавно, с учётом того, что при всей странной сильной симпатии к Даки, Уиллоуби старался не компроментировать его перед Клемси. В конце концов, Уоллес был важен ему, как единственный реально хороший друг в этой жизни, и подставлять его под удар местной гомофобной шелупони Блейк не собирался. В новом Слотерхаусе тоже имелись не очень элегантные ребята, хотя до уровня бешенства Клегга вае же сильно не дотягивали. И все же Уиллоуби беспокоился, как бы на Даки не начали нападать с насмешками, посему не смел претендовать на его сердце, тем более, раз уж друг встречался с девушкой. Хотя самого Дона это словно вообще никак не волновало.
- Чего ты так взбеленился из-за этого мемориала, Даки? Там разные имена будут, - с одышкой спросил Уиллоуби, чуть не споткнувшись об корень.
- Имена жертв. А Клегг не жертва. Ради бога, разве тебе не противно от этой тупой лицемерной болтовни Хаусмана? Мы думали, его убили слизни, а он приехал и блеял как обычно виновато и неловко. Разве тебе не противно, что они хотят выгравировать там имя Клегга, которого должны были еще до моего приезда засудить за доведение Сеймура до самоубийства? Не противно после всего, что Клегг сделал с тобой? Он свёл тебя с ума и я уверен, что ты еще не все, о чем ты мне даже не рассказал,  что он с тобой творил. Он подстрелил этого идиота Хаусмана, а тот и сказать ничего не может. Держу пари, он никому не рассказал, кто выстрелил ему в бедро. Уилл, ты блять обязан разозлиться и поднять шум, а не смотреть потом на... Ай! - на этом моменте Дон, по всей видимости, наступил в ямку и чуть не упал, но Блейк схватил его за шкирку и поставил обратно. И спрятал взгляд. Это все было как-то неловко. Большинству окружающих Уилла людей было плевать на его чувства. А Дон злится за него так, будто за собственные унижения. Честно говоря, Блейк даже не до конца понимал и не до конца верил, что такое возможно. Да, он верил Донни, но это каким-то странным образом не мешало ему не очень верить, что в этой жизни нашёлся кто-то, кому не наплевать на него. Даже Сеймур бросил его: игнорировал после раскрытия, психовал и в итоге покончил с собой. Не пытался поделиться с ним и словно винил Уилла одного в том, что из-за их связи семья Сеймура его возненавидела и пригрозила лишить наследства. Уилл, конечно, тоже себя ненавидел, но... Лучше б тогда виконт убил самого Блейка. По крайней мере, так он думал весной, когда все случилось.
- Спасибо. Ты... кхм... хочешь закурить? - откровенность - это не про Уиллоуби. На него редко такое находило, желание рассказывать что-то, или рассыпаться на сантименты. Так что да, ему проще предложить лучшему другу закурить. Дон скептически приподнял бровь, глядя на него. О, он отлично понимал, по крайней мере, некоторую часть мыслей Уилла. Они знакомы всего-то три месяца, но Уоллес научился понимать, хотя сначала считал, по всей видимости, что его сосед не более, чем пиздопротивный вечно угашенный нюхательным табаком придурок. Но сейчас он смотрел меланхолично, в некотором смысле, вполне мягко. Достав из кармана фирменного пиджака мятую пачку сигарет, Уоллес поделил две последние штуки между собой и Уиллом, который в свою очередь достал зажигалку и поджёг обе сигареты:
- Я хотел дать свою, но как пожелаешь, - произнёс он, запуская свободную пятерню в отросшие тёмные волосы. Донни затянулся, следя взглядом за его жестом как-то особенно внимательно:
- Ты решил стать Рапунцель? - беззлобно усмехнулся русоволосый, выпуская облачко дыма. Блейк фыркнул, хихикая, но ничего ответил, только тоже сделал затяжку.
- Похоже, мы слишком далеко ушли в лес, Даки.
- Видимо, да. Извини, мне надо было развеяться.
- Я это видел и поэтому и потянул тебя прогуляться, так что не извиняйся.
Их любую возможную дальнейшую беседу обозвали вой, человеческие крики и стоны, а так же хруст веток. Уилл открыл было рот, как Дон сразу осёк его:
- Даже не заикайся про лис!
Уилл усмехнулся.
- Ладно. Пошли отсюда, а лучше побежали, мне все это не нравится.
И они побежали, но кто бы мог подумать, что почти на выходе из леса наткнутся на ужасающую картину? Нечто человекоподобное со светящимися жёлтыми глазами, все в крови, сидело в скрюченной позе над телом... явно местного студента. Чудище утробно урчало и рычало, облизываясь, и затем рвануло к ним, но как только увидело, что Уиллоуби встал между ним и Доном, затормозило, несколько секунд вечности посмотрело на них, развернулось и побежало прочь в лес.
- Какого... хрена?! - наконец выдохнул Уоллес и... толкнул Блейка в плечо [видимо, потому что не мог дотянуться, чтоб дать этому верзиле подзатыльник]: - Ты ебанулся? Оно могло тебя сожрать! Вечно ты пытаешься собой пожертвовать. Даже не смей так больше делать. Черт, чуть сердце не остановилось.
Уилл промолчал и подошёл к телу, попытался осмотреть его с помощью фонарика на телефоне.
- Слышь, это походу Джерард, - немного дрожащим голосом проговорил Уилл. - Трудно разглядеть, его голова разбита и лицо в крови.
Дон подошёл, наклонился и тут же отвернулся, стараясь победить рвотные рефлексы.
- Пиздец, господи. Он был хулиганом, но хотя бы меньшей мразью, чем Мэттью Клегг. Что это было за существо?
Уилл сморщился и отвернулся, выпрямившись.
- Я не знаю... я точно видел когти и клыки и эти жёлтые глаза... и кажется пару хвостов, но они были больше похожи на тень. А может, мне почудилось...
***
Не стоило рассказывать про когти, клыки, глаза и хвосты кому-либо. Все, кроме Дона, просто смеялись над ним. Некоторые начали шататься, что Уиллоуби и Дональд сами убили Джерарда, возможно, случайно в драке, из-за того, что он их доставал. Доказывать ошибочность этого дурацкого слуха у парней не было никаких ресурсов, и они старательно игнорировали шепотки.
Кто бы мог подумать, что через пару дней после происшествия в школу приедет агент ФБР?..