Он не ждет какой-то особой реакции от Лань Ван Цзи. Он не надеется на неловко слетевший с языка комментарий и уж тем более не желает, чтобы вновь между ними вспыхнул конфликт, имеющий в последнее время только одну едкую почву, но все же словно бы — и выходит это вовсе не намеренно — сам напрашивается на словесную перепалку. Вэй У Сянь лишь наблюдает за отточенными, плавными, в какой-то мере даже красивыми движениями Лань Чжаня и стремительно рассекающим противника и мертвеца мечом. И в коротком моменте словно бы заключены послания «я могу сам за себя постоять» и «Путь Тьмы все же неприемлем». Особенно последнее так явственно сверкает, что, кажется, будто бы оно отражается в светлых глазах Хань Гуан Цзюня.
Вэй Ин коротко усмехается, обращает свой взор к разгорающейся битве и вновь начинает играть на флейте.
Сквозь толщу океана невыносимых хаотичных звуков, смешивающихся, сплетающихся между собой, прорывается короткий крик Лань Ван Цзи — он окликает его [Вэй Ина]. Вэй У Сянь прекращает играть, моментально вскидывает голову и видит — в то же мгновение яростное багровое пламя в неистовом порыве охватывает рощу. Удушающе явственно огненная стихия в безумном припадке рвется на свободу, отчаянно тянется к кровоточащим небесам, словно бы в надежде отыскать у них спасение. Бешеная, сумасшедшая скорость распространения, одна лишь секунда — и очередное, прежде цветущее и дышащее жизнью, дерево поглощает пламя; оно выжигает на темно-малахитовых листьях гневные поэмы, испещряет лихорадочно пляшущими огненными всплесками каждую ветвь и ствол. Оно [пламя] истошно кидается на утомленную, медленно гниющую траву, на уснувших вечным сном заклинателей и свирепых мертвецов, метающихся из стороны в сторону, рвущих, грызущих своих врагов — их не волнует пламя, ведь боли они не чувствуют, и потому они, движимые слепой злобой, лишенные сознания, продолжают лишь повиноваться приказам — и угасающими постепенно от жестоких объятий огня.
Все тонет в пламени.
Он видит безжалостно раздираемую огнем рощу, и легкая, едва заметная дрожь скользит по кончикам его пальцев, и ощущается неприятная сухость во горле, ползущая куда-то вниз, распространяющая эпидемию — песчаную бурю — по всему телу. Он видит это — и вместе с тем в агрессивных, судорожных танцах пламени Вэй Ин замечает отражение иной картины. Ее отчетливо вырисовывающиеся очертания заставляют вновь кровоточить лишь начинающие заживать болезненные раны. На тонкой бледной коже вновь проступают глубокие, карминовые порезы, и боль растекается по телу, отравляя его, будто яд. Перед глазами вспыхивает объятая пламенем Пристань Лотоса; перед ним — бесчисленное множество трупов с безмолвными, обескровленными лицами с явным отпечатком смерти, отрицания существования; перед ним — обретшие покой в гибели Цзян Фэн Мянь и Мадам Юй, чьи лики в последний раз отразились в убийственной огненной стихии. В ослепительных вспышках отражается и лицо Цзян Чэна — вначале искаженное гневом, затем — пустое, почти мертвое.
Ему действительно кажется [всего лишь секунду], что он видит это.
Однако он прикрывает на мгновение глаза и, вновь открывая их, теряет связь с жуткой фантасмагорией. Однако в пламени нет ничьих лиц, нет никаких отражений воспоминаний, нет ничего из того, что кажется неестественным, нереальным, это всего лишь жестокая стихия, сокрушительная мощь которой испепеляет все, что попадается ей на пути. Однако наваждение остается лишь одним из бесчисленного множества воспоминаний где-то в далеких закоулках сознания, неясным сном, приснившимся давным-давно кому-то, от кого остались разве что бледные осколки.
Незримая кровавая пелена, замутившая взор Вэй У Сяня, испаряется, возможность видеть реальность в ее подлинном виде возвращается, и он понимает — это ловушка. Тактический ход, не часть стратегического планирования — так кажется на первый взгляд. Наспех ли придумана и осуществлена — вполне возможно, продолжительные приготовления для того, чтобы провернуть подобный трюк ни к чему. Но очевидный факт — это то, что ловушка — порождение отчаяния, отсутствия объективной способности адептов Ордена Ци Шань Вэнь сражаться успешно и на равных против них — и по большей части из-за армии лютых мертвецов Вэй Ина. И явственно видно — их план действует отточено, эффективно, мгновенно. Охваченные всепоглощающим огнем мертвецы, заклинатели, единственный выход для которых — это подняться на мечах в воздух, где по ним запросто можно ударить, лишив любой возможности дать достойный ответ на их действия.
Решение, принятое в порыве глухой надежды, слепой уверенности в истинности повторяющихся вновь и вновь в мыслях патетических речах, произнесенных когда-то почитаемыми заклинателями из клана Вэнь, отдает тошнотворной гнусностью, оставляет лишь кисловатый осадок на душе. Верное в той же степени, что и неверное, но как ход во время изнуряющей, опустошающей войны — идеальное.
Вэй У Сянь чувствует легкий [неестественный, но почему-то приятный] порыв прохладного ветра и видит рядом с собой бесшумно — звук тонет в треске пламени, заунывном вое мертвецов и металлическом лязге — спрыгнувшего с дерева Хань Гуан Цзюня. Белизна его траурных одежд режет глаза, и без того страдающие от слепящего огня, а слова, срывающиеся с губ, вызывают неприятное, тягучее чувство и легкое покалывание в солнечном сплетении.
— Суй Бянь... — молниеносно по его лицу проскальзывает едва уловимая тень, на секунду [всего лишь] в его глазах словно бы что-то немного искривляется и в пепельной мгле вспыхивает тусклый свет — дрожащий отпечаток мысли, имеющей горький, трагичный привкус. Он слегка хмурится, поджимает губы и признается: — У меня нет с собой меча.
Лгать нет никакого смысла. Это и вправду до смешного бессмысленно, и что важнее — слетевшая с языка ложь вскроется моментально. Она станет очевидной практически сразу же, стоит лишь бросить взгляд на фигуру Вэй У Сяня, не приметить на его поясе меча и припомнить, что лишь в крайнем случае — и участие в битвах вовсе не относится к нему — заклинатель может спрятать свое оружие. Явственно бросающееся в глаза отсутствие меча порождает большее внимание к Вэй Ину, сотни взглядов обращаются к нему, в них читается осуждение и непонимание не только того пути, по которому он идет, но и отказ носить с собой свое же оружие. Меч — продолжение заклинателя, его собственная плоть; лишиться меча — это все равно что потерять конечность, не брать его с собой, особенно если участвуешь в нескончаемой войне, — тотальное неуважение к нему, безмерно глупый и вызывающий поступок. Цзян Чэн не молчит и говорит, что тот должен не забывать про свой меч, носить его с собой, даже если в этом нет прямой необходимости, но Вэй У Сянь лишь улыбается и отмахивается, будто бы игнорируя все его слова.
И на самом деле он просто не может носить с собой меч.
Взгляд невольно скользит по оставшимся живым людям, окруженным хаотично извивающимся пламенем — и кажется, словно они посреди какого-то химеричного празднества. Неясные тени существования лишь сверкают слабыми бликами на фоне пожара, назвать их точное количество — невыполнимая задача. Однако Вэй Ину удается понять, что среди них еще остались адепты Ордена Ци Шань Вэнь, их не меньше пятнадцати — и лишь по лицам некоторых из них кажется, что они знают про эту ловушку, что их предупредили заранее или же они сами участвовали в ее подготовке, на других же отпечатывается явное непонимание, страх, паника. Часть из них продолжает сражение, все еще наступает, повинуясь, возможно, одному из тех бесчеловечных приказов, которые отдали им еще до всего этого хаоса, или же какому-то немому чувству, зародившемуся в их груди; другие же готовятся покидать рощу.
Их главная проблема вовсе не в разразившемся пожаре, а в тех остатках клана Вэнь, что, пользуясь ситуацией, пытаются лишить жизней еще неопытных адептов Ордена Юнь Мэн Цзян, в тех, кто покинет рощу и бросится преследовать бегущих от разъяренной стихии заклинателей. К ним — и это вполне возможно — могут присоединиться и другие члены Ордена Ци Шань Вэнь, и в этом случае уйти живыми точно не удастся.
Моментальное решение — необходимо вступить в сражение с оставшимися адептами Ордена Ци Шань Вэнь. Ликвидировать или просто задержать — не имеет значения, но для союзников тотально необходимо выиграть время для того, чтобы те смогли покинуть рощу.
— Уходи вместе с Цзян Чэном и остальными, — говорит Вэй У Сянь. — Некоторые новобранцы из моего Ордена еще не умеют парить на мечах, так что кому-то придется взять их с собой, либо же необходимо искать другой способ отхода. Я разберусь с оставшимися псами из клана Вэнь и присоединюсь позже.
Он не дожидается ответа. Ему он не требуется — и он даже почти наверняка [на интуитивном уровне] знает, что скажет Лань Ван Цзи. Вэй Ин отворачивается, решительно подносит к губам Чэньцин и начинает играть. Мелодия — зловещий хохот, ледяная, испещренная шрамами жестокости, с сочащейся из открывающихся ран кровью и гнилью. Менее яростная, менее безумная, менее ожесточенная, но вместе с тем — более омерзительная, тошнотворная. Даже его самого слегка мутит от нее, чувствуется легкое головокружение, а сердце как-то неприятно сдавливается.
С обугленной, пропитанной кровью земли поднимаются мертвецы, те самые псы из клана Вэнь, которых умертвили совсем недавно, не остывшие от душного существования, тепловатые, но не менее жуткие. Еще не тронутые пламенем, уже способные двигаться и рвать на части все, до чего могут дотянуться их омертвевшие, бледные руки. Они бросаются в людскую массу из неловко копошащихся адептов Ордена Ци Шань Вэнь, вынуждают их вступить в схватку, несмотря на захвативший рощу огонь, начинающий [быть может, это всего лишь иллюзия?] приобретать легкий изумрудный оттенок. Они пресекают попытки других врагов помешать заклинателям из Ордена Юнь Мэн Цзян покинуть местность. Они рвутся в свой последний бой.
И в бушующем пламени расцветает кровавая смерть.
