День выдался вполне себе плодотворным, даже несмотря на то, что на стажировку в клинику спешить не нужно было с утра, раз уж на дворе законный выходной после непростой весьма смены. Но и дома хлопот в выходной с лихвой хватило по хозяйству, чтобы пчёлкой трудолюбивой порхать весь день, прервавшись лишь на наскоро сготовленный обед. Шутка ли — и стирка накопилась, и уборка хотя бы минимальная в виде стирания пыли и подметания пола, и ужин сам по себе вкусный для мужа не приготовится никогда. Муж... Пару дней ещё они с Тедом ухитрились не то, чтобы разругаться вдрызг прямо, но поссорились ощутимо. И ведь из — за пустяка ссора вышла, по сути -то.  Тед ведь прав, котёнка заводить сейчас не время, раз уж они целыми днями пропадают на работе и приходят лишь ночевать зачастую домой после смен. Бедному животному целый день одному находиться явно будет не очень — то комфортно. И надо же было Меде вместо того, чтобы согласиться с мужем и признать его правоту, сердито надуться и заявить, что Тед просто не хочет прислушаться к её желанию завести питомца из вредности!  Вот и получила — муж обиделся закономерно, так что даже разговаривает все два  дня сухо, предпочитает вечером уткнуться в газету или иное занятие молчаливое найти себе.  Так что теперь надо срочно с любимым мириться наконец, просить прощения за глупую обиду и резкие слова.  А проще всего найти путь к примирению с мужем с помощью вкусного горячего праздничного почти ужина вечером.  Благо, готовить Андромеда научилась уже вполне себе прилично, и безобразие в виде пригоревшей яичницы или тостов сгоревших в прошлом осталось благополучно. А всё свекровь, добрейшая женщина, и рецепты ей вкусных блюд подкидывает, и практические советы по кулинарии даёт ненавязчиво.  Да и просто окружает теплотой и добротой при встречах, как дочь родную почти что. Уж точно от родной матушки Меда такого тепла и доброты такой сроду не видела никогда.
Наконец хлопоты по дому закончились успешно. Бельё постирано и культурно висит в саду на верёвке у чёрного входа, дом прибран и чист, на ужин запекается в духовке курица по — берлински с горчицей и картофелем на гарнир. А сама Андромеда, после трудов праведных по хозяйству понежилась с удовольствием в горячей ванной (последний раз явно, беременным ведь горячие ванные категорически запрещены. вообще — то),  и уселась с большой чашкой зелёного чая с мятой и книжкой на любимом диване в гостиной. Только вот мысли от книжки, лежащей на коленя, были очень далеки. Ребёнок, через полгода всего они с Тедом станут родителями!  А ведь мечтали они, что малыша родят только когда встанут на ноги хоть немного и оба закончат стажировки свои. Закончили, как же!  Семь месяцев всего прошло со счастливого для них с Тедом дня свадьбы, и вот уже ребёнка носит она под сердцем.  Как — то Тед на такую новость отреагирует?  Будет безумно счастлив, что станет отцом скоро, или же испугается того, что ребёнок предполагает дополнительные расходы и ответственность?  Впрочем, конечно же, обрадуется. ведь это их общий малыш, пусть и неожиданный немного. Да, беременеть так рано, в самом начале стажировки, Меда не совсем планировала, хотя о детях и мечтала всегда, но раз уж получился такой сюрприз, нужно радоваться ему всячески. И как это сама Андромеда, женщина и целитель, раньше не догадалась, что носит ребёнка под сердцем? А ведь все признаки беременности на лицо были уже пару месяцев как — и перепады настроения, и отсутствие «дамских неприятностей», и сильная тошнота по утрам, и слишком бурная реакция на привычные до этого запахи, вплоть до рвоты, и мигрени. А сегодня и вовсе в обморок ухитрилась прямо на рабочем месте свалиться, хорошо хоть не на пол прямо, а до кушетки в ординаторской доползти смогла.
Руки сами собой легли на пока ещё плоский абсолютно живот.  Да, с ребёнком будет тяжко, но ведь они с Тедом любят друг друга, и трудностей не боятся никаких!  Тем более что ребёнок, такой желанный уже и любимый,  лично Андромеде дорог безумно уже сейчас.  И вдруг рядом совсем раздался голос Теда, испуганный, встревоженный, как будто.  Неужели полагает, что Меда сейчас, прямо с порога, станет ворчать, как тогда, два дня назад? Глупый, глупый!  Поднявшись быстро с дивана, Андромеда подошла к мужу и прижалась губами к его щеке с отросшей слегка за день щетиной:
— Привет, дорогой, как ты неслышно вошёл, я даже не услышала!  Ужин уже готов, скорее беги переодеваться и мыть руки, я пока соберу на стол.
Вот только выглядел Тед каким — то очень уж усталым, что ли. Сложная смена, наверное, вымотался любимый муж совсем. Стоп, а откуда у него на лбу царапина огромная,  и почему рукав тёплой мантии висит лишь на честном слове?  Мерлин, неужели Тед на задании каком — то был на работе с наставником и пострадал?  Вот этого ещё не хватало!  Испуганно прижившись к груди мужа, Андромеда аккуратно провела рукой по царапине на лбу:
— Что стряслось, откуда эта царапина и порванный рукав?  Впрочем, и так знаю. Опасное задание, да?  Мерлин, и куда только твой куратор смотрел!  Очень больно?

Воздух давно потерял былые оттенки, вернее отсутствие всяких оттенков, ныне в нем всегда тлеет присутствие чего-то зеленого. На ощупь это могло бы быть похоже на мягкий мох, приляг и заснешь в знойный, удушливый день, среди влаги лесной чащи. И ты ложишься, убаюканный колыбельной потоков зеленого тумана, ты ложишься, пока тело все еще бодрствует, подобно кукле на тонких веревках поддаешься мановению невидимых рук. Икарус сомневается, Икарус оставляет след от зубов на большом пальце, закусывая его нехотя, очередной нервный жест или непонятная воля навеянная первозданной непостижимостью или чем-то вроде. Его взгляд блуждает, встревоженный не от того, что чей-то мелкий ублюдок больше не дышит, но от того, что кто-то вот так просто может сделать это с кем-то в их доме. Вернее в доме Розье, здесь ему рады никогда не были, никогда и не будут, сколько бы он не старался, сколько бы не пытался доказать Мерлин знает кому, да хотя бы себе, что он в состоянии позаботится о своей семье. Но даже с собой выходит хуево, когда стоит продрать глаза и в тебя летят претензии, в духе, что эта за шлюха. Самое неприятное в этом то, что, сколько бы шлюх у него до этого не водилось, но эта то к нему отношения не имела, ладно бы обвинения были оправданными. Может стоит с ней развлечься, чтобы все это хотя бы имело под собой почву? Что терять то?

Взять хотя бы Сольвейг, можно ли ее потерять, если там и терять то уже нечего. Есть ли смысл в коробке со спичками, если внутри пусто, если огонь обречен быть лишь вспышкой воспоминания, тлеющей в горстке пепла. Этот пепел на манер песка влетает ему в лицо, когда Соль повышает голос, заставляет сморщится от ее голоса. Это вроде четко отработанного плана, он уже знает как реагировать: успокоить, сказать, что все это нереально, провести ладонью по голове. Только вот обычно он куда более уверен, в том, что говорит, а сейчас и сам сметен, едва не поддаваясь ее настрою.

- Это не ты, это туман, - он решает не спорить с тем, что ребенок умер. Пожалуй, лучше дать ей смириться с произошедшим, - Может, в этот раз он кричал слишком сильно? - Огден пару раз заставал Сольвейг за тем, как та накрывает его одеялом слишком плотно, как сжимает руками слишком сильно, он даже думал, что той все же хватит духу расправиться с ним, но каждая такая сцена вовсе не оканчивалась логичным финалом. Младенец продолжал требовать внимания, Соль искала методы дать ему это внимание наиболее эффективно, а Икарус смотрел на это и думал: какого хуя его жизнь похожа на сранный цирк.

Он игнорирует локти, которыми Соль пытается его оттолкнуть, сжимает ее плечи крепко, пока ребенок переходит из рук в руки, усаживая на кровать, склоняясь над ней. Все это наопминает какое-то бесконечное дежавю, он уже и не понимает, где его начало, а где конец, Икарус уже и во снах видит, как жена пытается убить то себя, то его, то очередного домовика. В этих снах, однако, и ребенок есть и даже живой, в отличии от того, что обмяк мешком картошки в руках домовика, который немногим больше того тела, которое держит. Огден не силен в том, чтобы успокаивать правильно, он делает это всегда по-своему, стихийно, обходя всякие лекала, которые бы не помешали. Ведь и спросить некого, что делать, если твоя новоиспеченная жена долматин с бешенством, те, кто мог хотя бы немного помочь - покоятся в могилах или просто не хотят его видеть. И Огден это почти понимает, почти, но не до конца, чаще побеждает эгоизм, отчаянье, в котором его бросили, будто в кочан с ядовитой жидкостью.

- Не знаю, - стоило бы сказать, что это не она, но почему-то Огден теряется, когда эльф так вопросительно на него глядит, когда все глядят на него в похожем ключе. Эльф хочет еще раз напомнить о том, что в доме никого постороннего не было кроме красивой дамы, но Икарус его сразу же прерывает, - Я понял. Можешь уже заткнуться? -  Огден боковым зрением замечает засохший след крови у младенца на шее и это кажется странным. Где-то между удержанием Сольвейг в пределах кровати и сведением бровей к переносице, он обнаруживает, что в районе предплечья саднит глубокая царапина, что наводит на странные мысли. Он натягивает рукав халата сильнее на запястье, отрицательно мотает головой на вопрос Сольвейг, - Нет, конечно. Мне что делать нечего убивать твои игрушки? - он говорит это без доли сожаления в голосе, ему не понять ее сетований по куску мяса, который связан со всем плохим, что произошло в их жизни за последние пару месяцев, - Послушай, Соль, мы найдем тебе нового. В каждой подворотне валяется по куче брошенных младенцев. Может, - он как будто ребенка утешает, чью куклу испортили. Примерно таким ему это и видится, -  он сам умер? Знаешь, дети они не такие уж и живучие. Ты же ведь не знаешь, что им нужно? Может не доел какой-нибудь капусты, - едва ли, конечно, младенцы питаются капустами, но откуда это знать человеку, для которого все знания о детях заканчивались на то, что те шумные и вечно в дерме, - Давай превратим ту девушку, - что сидит в соседней комнате в пробитой ногой, - в ребенка? Это ведь не сложнее пирогов из тарелок? - а когда она успокоится и перестанет быть потенциальной угрозой для всех, кто находится в радиусе пары метров, а может и больше, Икарус обязательно укажет ей доступный путь, который неизбежен в случае появления нового ноющего уебка.

Мерлин, только этого еще не хватало. Как будто они и так не забиты работой из-за вечных нападений пожирателей. Теперь еще и теракт. Все силы были брошены на то, чтобы зачистить память магглов и подлатать город так, как будто ничего не было. Только это одно, когда инцидент видело десять человек, а не тысячи.

Эсельд перебирает очередную пачку отчетов. На часах уже давно за шесть. И большинство бы разошлись, но их департамент в ответе за катастрофы, а сейчас как раз случилась КАТАСТРОФА. Женщина трет переносицу, и старается дышать. Плечи давно затекли и хотелось бы уже отдохнуть. Только как найти на все это время в этом бедламе?

Сегодня все как будто с цепи сорвались.

Пресс-конференция, координация департамента, и очень-очень много писем.

Эсельд начинает думать, что скоро просто слетит с катушек. Это, наверное, одно из самых больших происшествий за всю ее карьеру. Дверь в кабинет после стука открывается, после чего в кабинете появляется ее секретарь. Еще одно письмо от министра с указанием, что последующую работу нужно проводить с кооперацией с бюро магического сотрудничества. Мерлин. Ну хоть не с аврорами.

Шафик берет свою сумку и выдвигается в департамент сотрудничества.

- Мириам, я к мистеру Малфою, оставь остальные документы. Закончим завтра.

Эсельд проходит через свой отдел, дальше в лифт и вот она уже ступает на территорию другого департамента. Секретарь мистера Малфоя все так же на месте, он сообщает о ее прибытии.

- Абраксас, вечера, хотела бы я прийти по более приятному поводу.

Шафик присаживается на кресло перед столом Абраксаса. Папку с документами она кладет на стол.

- Как будто у нас было мало забот. Обливиаторы закончили со стиранием памяти большинства очевидцев, однако могут еще всплыть люди. Авроры, конечно же, все затоптали в лесу. Нельзя понять были ли там очевидцы.

Эсельд трет висок, ситуация не становится лучше. А послы уже явно оббивают порог Малфоя, по крайней мере она так думает.

- Что там наши иностранные коллеги уже в ярости? Драккл, как арворы вообще это допустили, разве они не должны были встречать делегацию?

T h e    d e v i l' s    d a n c i n g    t o e    t o    t o e w h e n   t h e   r e a p e r   c o m e s,   I' l l    b e    r e a d y to go [float=right][/float][float=left][/float]Ценность семейных традиций нельзя поставить на чашу весов.  А если бы Боунс и решился, то навряд смог бы вычислить, что перевесит по значимости – семейный ужин, поздравления  с днем рождения в полночь или может часы, как подарок на семнадцатилетние? В семье, где он вырос, как и во многих других, были свои традиции и не все они нравились родителям. Например, отпрыски четы Боунсов решили не прислушиваться к советам родителей и не следовать их четко намеченному плану для каждого ребенка. Только Амелия стала исключением, тем самым не разбивая родительское сердце после выпускных экзаменов Хогвартса. С тех пор как Эдгар вступил в ряды Ордена Феникса – а прошло почти десять лет – он неплохо справлялся со своим главным заданием – не вовлекать свою семью во все это. Тогда было легче, проще. Тогда война была почти незаметной, задания не были такими частыми и опасными, а на улицах ничего не взрывалось. Это было время, которое они - противостояние - упустили. Упустило его и Министерство Магии. Где-то надо было быть жёстче, где-то решительнее. Где-то прислушаться к советам Дамблдора и не бояться осуждения со стороны чистокровных сливок общества. Но Министерство выбрало идти путём наименьшего сопротивления, убирая на своём пути только очевидные преграды, а у Ордена не было достаточно силы и влияния, чтоб искоренить зарождающееся зло. Пока Орден Феникса поднимался на ноги, силы Лорда Волдеморта разрастались с удвоенной силой и сейчас, как и тогда, они не были на равных, но это ещё не значило, что кто-то собирался сдаваться и опускать руки. Нет, ведь вся суть сопротивления в том, чтоб вести борьбу даже тогда, когда её не может вести большинство. Боунс знал это как никто другой. Он был частью этого сопротивления, он стоял у истоков Ордена и не собирался сдаваться.

„   w h e n   I   d i e,   y e a h,   y o u   k n o w    I' l l   b e   r e a d y   t o   g o   „

[indent] Очередное совещание Ордена Феникса затянулось, Боунс, Муди и Шеклболт остались, когда все уже разошлись. Эдгар провёл взглядом юного Поттера и только когда его силуэт скрылся за входной дверью, Боунс прервал коллег.
[indent] — Есть сведенья по пророчеству, - сказал Эдгар и ещё раз оглянулся, не подслушивал ли их кто-то из молодых участников Ордена. Дело было не в доверии, он им доверял. Эдгар был таким осторожным из-за юношеского максимализма, что бурлил в крови молодых орденовцев и мог заставить их действовать необдуманно, оплошно. Боунс знал как никто другой, что когда дело касается безопасности семьи, потерять голову очень легко. А это может сыграть на руку противнику. Сейчас, когда ставки настолько высоки, рисковать нельзя. — Мой осведомитель слышал, что французский провидец, что когда-то поддерживал Гриндельвальда, вещал что-то важное для Темного Лорда. Сегодня третьи лица передают рукопись сюда, так как Волдеморт - личность слишком заметная, чтоб незаконно пересекать границу и засветиться где-то в Париже. - Боунс ещё раз оглянулся, когда услышал шорох, но это вазочка с лакричными карамельками разбушевалась. — Волдеморт заботится о своей репутации, да и руки марать не любит, свиток должны передать в лавке "Спини Серпент".
[indent] — Ты что-то предлагаешь, Боунс, или так, познаниями хвастаешься? - Муди, которого явно раздражало то, как Боунс вертится на все стороны, наконец-то решился его перебить.
[indent] — Надо перехватить свиток. Даже если там ничего полезного для нас, хорошо уже то, что его не получит Волдеморт, - уже через секунду Боунс был возле шкафа с зельями, набрал там несколько бутылочек оборотного и спрятал в кармане куртки. — Сначала оглушим продавца, я выпью оборотное зелье и будем ждать курьера. Когда получим свиток, поймаем ещё и курьера. Вдруг он приведёт нас к другим пожирателям смерти, - все трое начали собираться, пока сова Муди не вылетела через камин и бросила пергамент с министерской печатью. — Что там? - Боунс не успел получить ответ, как появилась ещё одна сова, что вручила конверт уже Кингсли. Эдгар вопросительно гнёт бровь.
[indent] — Вызывает. Министр. Всех кураторов и глав отделов. Не явиться нельзя, извини Боунс. Придётся или идти одному, или поискать другое прикрытие, - Муди хлопнул его по плечу, а потом аппарировал из комнаты. Шеклболт следом за ним, бросив на прощание дружеское: «и не думай идти один». По-доброму Эдгар должен был бы пойти домой, поужинать с семьей и отложить все дела на завтра, но было ещё кое-что, что толкало его добыть эту рукопись любой ценой - Невилл. Невилл тоже подходил под описание пророчества и если в этом свитке есть что-то, что в руках Волдеморта может погубить его племянника, он не сможет себе простить этого. Никогда. Боунс бросает в карман ещё несколько взрывных зелий и уже собирается в Лютный переулок. Но на пороге показывается Мундунгус Флетчер. Эдгар никогда не испытывал к нему теплых дружеских чувств, он стал бы последним, с кем Боунс поделится чем-то личным, но сегодня у него не было выбора, а прикрытие было нужно.
[indent] — Мундунгус, бросай в карман несколько взрывных зелий, есть дело. Никаких вопросов, просто делай что говорят, - Флетчер и наполовину не был так надежен, как Муди или Шеклболт, но все же лучше, чем никто. Когда они аппарировали в Лютный, Эдгар, игнорируя вопросы Мундунгуса, направился в нужную лавку и жестом показал Флетчеру закрыть рот. Окончательно потеряв надежду понять происходящее Флетчер шел за ним молча. Боунс заходит в лавку, здоровается с продавцом и оглядывается по сторонам. Первым делом ему надо узнать, если здесь кто-то ещё, но хозяин один.
[indent] — Остолбеней, - сначала он оглушает противника, а потом и связывает: — Брахиабиндо.
[indent] — Ты что творишь? - глаза Флетчера округляются до размера глаз зуву, — предупреждать надо.
[indent] — Бери за ноги и тащи в чулан, - Боунс делится с Мундунгусом только общей информацией - велит ему не высовываться и держать палочку наготове. Эдгар выдергивает у продавца несколько волос и добавляет их в оборотное зелье, он набрасывает поверх своей одежды мантию продавца и ждёт. Время плетётся медленно и упрямо, Эдгару даже приходится обновить оборотное зелье, а потом двери лавки открываются.
[indent] У Эдгара в жизни бывали разные ситуации, особенно сейчас, когда тучи сгущались над Британией. Было, что кровь застывала в жилах, бывало и сердце уходило в пятки. Но такого он еще не чувствовал никогда - его ноги будто вросли в землю, руки оцепенели, а палочка под прилавком оказалась сжата с такой силой, что в любой момент могла треснуть. Он ожидал чего угодно и кого угодно. Даже министру магии удивился бы меньше, чем той, что оказалась перед ним. Его Вероника стояла у прилавка и передавала ему - в облике продавца - свиток. Свиток для Темного Лорда. Боунс понимал одно, что брать себя в руки надо немедленно, поэтому сначала заглянул ей за плечо, чтоб удостовериться, что там никого нет, а потом наконец-то заговорил:
[indent] — И вам добрый вечер, - он осмотрел внимательно на свиток, протянул его к себе и крепко сжал в руке, — и откуда у вас такая интересная вещица, позвольте поинтересоваться? - Эдгар знал, что Вероника не скажет ему правду, но все равно попытался - хотел посмотреть ей в глаза. Но дождаться ответа не суждено было. За спиной Вероники прозвучал фурин, что висел над входной дверью. Порог переступили знакомые для Боунса лица - другая группа авроров, коллеги Боунса, с которыми он пересекается в Министерстве ежедневно. Эдгар знал, что счет времени пошел на секунды, даже не минуты. Если авроры здесь, значит, они тоже шли по следу свитка для темного лорда. Боунс подал едва заметный знак Флетчеру, спасибо Мерлину, что тому хватило ума не выпускать палочку из рук. Через секунду оглушающие заклинания и взрывные зелья полетели со всех сторон, Эдгар только и успел схватить Веронику за руку и потянуть за собой.
[indent] — Бежим, быстро. Бомбардо, - стена перед ними разлетается, открывая проход на улицу.

Ей казалось, что все наконец-то наладилось. Она многое пережила в прошлом, но то счастье, которое дарило ей крылья, стоило того. Джо чаще улыбалась, стала ощущать, что все еще можно исправить, что она может стать прежней. Той улыбчивой, той открытой и жизнерадостной девушкой, какой была, когда уходила из дома Томпсонов и оказывалась рядом со своим отцом. Когда становилась собой и не чувствовала, что нужно держать себя в каких-то глупых рамках, нарисованных ее матерью и обществом, в котором Джо оказалась.
Не смейся слишком громко, не говори, что ты любишь лошадей, они ведь вонючие и глупые создания. Не проси собаку и не говори, как тебе тяжело, это все равно никому не интересно. Улыбайся фальшивой улыбкой, держи спину прямо.
Она наплевала на это все. И ее принимали такой, какой она была. Отец, Ева, бабушка, Джекки, а потом появился и он. Бен стал для нее кем-то очень близким. Сначала другом, потом человеком, которого она впустила в свое сердце и которого позволила себе полюбить. Он показал ей, что отношения с Майком были очень большой ошибкой. Возможно, она просто испытывала чувство благодарности, которое спутала с подростковой влюбленностью. Мысль, что она встречается с парнем на несколько лет старше нее тоже будоражила. Но стоило Майку исчезнуть, и все будто стерлось из памяти. Не без помощи доброго и понимающего Кросби, который всегда был рядом и доказывал раз за разом, что его чувства куда сильнее, чем были у Берквиста.
Джо верила в это. Она, как какая-нибудь героиня любовного романа глупо улыбалась просто идя по улице, потому что вспомнила о нем. Хотела быть красивой и прихорашивалась перед каждой встречей. Стала чаще говорить о парне, чем иногда надоедала своей лучшей подруге. Хэрроу казалось, что это ее подарок за все те переживания и травмы, который были в ее жизни. За деспотичную мать, за изнасилование отчимом, за предательство со стороны той же матери, за похищение бывшей Майка. Но все это оказалось лишь иллюзией.
Ей пришлось приложить все свои силы, чтобы не упасть прямо на крыльце особняка Кросби и не разрыдаться, когда услышала о том, что Бен уехал. Просто взял и молча исчез из ее жизни, даже ничего не объяснив. Он не отвечал на звонки. Причем не только ее, но и своего лучшего друга.
Джо было больно. Казалось, что на ее грудную клетку наступили сразу десять человек и не собирались с нее сходить. Ей было больно дышать, она не хотела выходить из своей комнаты и винила себя, искала причины в себе. Почему он вот так с ней поступил, если говорил, что любит и никогда не бросит? Лживый ублюдок. Такой же как и все остальные.
Девушка не выходила из своей комнаты в поместье бабушки около трех дней, ничего не желала есть и просто лежала на кровати, глядя в потолок. Иногда плакала в душе, сотрясаясь всем телом, иногда проплакивала всю подушку до такой степени, что ее можно было отжимать. Ей было на самом деле плохо, ей было больно. И она не могла сказать, что было больнее всего - то, что он ее бросил или то, что она теперь снова была одна.
После Хэрроу вышла. Она была сильной. Вся в своего отца, который пережил еще большие удары своей судьбы. Она изменилась. Во взгляде Джо больше не было того тепла, какое горело раньше. Ее взгляд сделался холодны и равнодушным. Броня исчезала только тогда, когда девушка переступала порог конюшни и видела свою лошадь. Черная кобыла всегда приветствовала ее громким ржанием и шумным фырканьем. Сильва начинала рыть копытом землю, желая, чтобы ее поскорее оседлали и дали как следует пробежаться по окрестностям, неся на своей спине всадницу. Они сдружились. Не без помощи Маркуса, который помогал юной девушке постигать азы верховой езды в совершенстве. Теперь Джо чувствовала себя в седле гораздо увереннее.

В те выходные девушка уговорила своего отца съездить к бабушке. Она и так давно не была у Амелии, и та уже начала обижаться, хотя знала обо всей ситуации. Джо никак не могла совладать со своим сердцем. Каждый раз, когда девушка приезжала в поместье, вспоминала о том, какие были теплые у Бена руки, когда он брал ее за руку или обнимал. В ее памяти все было настолько свежим, что иногда казалось, будто парень все еще рядом. Но это было не так. И справиться с подобным было ей просто не по силам.
Она ездила бы к бабушке еще реже, если бы не лошадь и если бы не щенки. Джо теперь была даже рада, что не успела передать Принца Бену, тогда бы и щенок страдал. А так он был рядом со своей мамой, бегал по заднему двору особняка и радовался жизни. Вот бы и Джо никогда не встречала Бена, никогда не знала его, не видела, не слышала голоса, который иногда звучал в ее снах.
- Я понимала, что беру не самую спокойную лошадь под свою опеку, но Маркус отказывается теперь ее выводить в леваду. В прошлый раз она укусила его, повязку пришлось наложить, - Джо показала отцу фотографию, пока они ехали к Амелии.
Парень должен был сегодня быть на конюшне. Им стоило поработать еще на прыжками. Самое забавное, что при Джо, Сильва была как шелковая, но стоило только девушке уехать, как будто слетала с катушек. Ричард жаловался, что она становиться буйной ближе к ночи и заводит остальных лошадей. Те начинают ржать и требуется куда больше времени, чтобы угомонить их и уйти домой.
- Может, сменить ей имя? Злыдня подойдет ей больше, - Джо слабо улыбнулась, набирая Маркусу сообщение.

Они остановились на подъездной дорожке. Бабушка уже стояла на крыльце, укутанная в легкую шаль, и широко улыбнулась, стоило ее сыну и внучке выйти из машины.
- Я вас уже заждалась. Мария, подогрей чай и принеси на террасу, - Джо уже начала забывать о приказном тоне бабушки. Каждый раз, когда старушка звонила Джо, ее голос был мягким и ласковым. Она старательно обходила тему, которая могла бы причинить Хэрроу лишнюю боль, и девушка была ей за это очень благодарна.

Форум: https://dragonhp.rusff.me/
Текст заявки:

ЭЛСПЕТ МАКЛАГГЕН ^{31 год}

хранительница семьи

Lisa McAllister

О персонаже:
На первый взгляд кажется, что поместье Маклаггенов - мрачный замок на отвесном утесе с видом на вечно неспокойное северное море - пустое и безжизненное и даже призраки не снуют по его тёмным коридорам. Однако Элспет считает этот холодный замок на границе всех ветров самым уютным и теплым местом в мире. Здесь, у трещащего камина, зарывшись в овечьи шкуры, перед детскими глазами вечерами оживали сказки старой Шотландии: плясали фейри, манили блуждающие огоньки, пели шелти и сиды, а в ночных небесах громовым росчерком скакала Дикая Охота. Элспет знала, что у матушки на кухне всегда пахнет свежей едой, у отца в кабинете - чернилами и новым пергаментом. В комнате у одного из братьев всегда уютно бубнит магический радиоприемник и развешены гриффиндорские знамена, а у младшего... в самой высокой башенке, куда забрался ее младший единокровный брат (как она много позже поняла, отец специально спрятал комнату Лиама в башню, подальше от глаз мачехи)... в этой башенке Элспет всегда становилось грустно.
С младшим братом всегда всё шло как-то наперекосяк. Взять хотя бы его появление, когда на утро за столом отец объявил, что у Элспет с братом теперь есть младший братик, но их мама - не его мама. И Элспет видела, как матушка поджимает губы и недобро смотрит на отца. Сперва она - маленькая девочка - винит в тайных ссорах мамы и папы, которые подслушивала у дверей их спальни, своего нового брата. На Лиама было легко сердиться и легче всего не замечать, но с возрастом старшие дети Маклагеннов потихоньку меняли свое отношение к младшему и Элспет, чувствуя уколы совести, в короткие летние каникулы даже постаралась заменить маленькому одинокому мальчику мать. И он отвечал лаской на ласку - пусть и слегка испуганно и отстраненно, словно лесной зверек.
Элспет была прилежной ученицей, старостой Гриффиндора. В то время, когда старший из её братьев красовался в квиддичной сборной и всячески блистал, она прилежно училась и радовала отца с матушкой высшими из возможных оценок. Год, когда в Хогвартс поступал Лиам, был её последним годом в школе и Элспет тайно надеялась, что младший братик станет продолжателем гордой семейной традиции и станет очередной гордостью львиного факультета, но... он попадает в Хаффлпафф. Старший брат сердится и объявляет Лиаму молчаливый бойкот, отец не пишет ему неделю, да и сама Элспет как-то отстраняется от новоявленного барсука. Через пару дней после гербологии декан Хаффлпаффа просит Элспет задержаться и говорит о Лиаме. Ей стыдно, но, кажется, Лиам уже замкнулся в себе и своем одиночестве и ей известно, как сложно брата из этой ракушки достать. Элспет пишет полное тревог письмо отцу и говорит с братом. Кажется, тебе удается разбудить в мужчинах-Маклаггенах стыд, но момент упущен.
К счастью, у Лиама появился друг. Смуглый мальчишка с Райвенкло. И у Элспет на сердце стало легче - и это очень кстати, ведь ей предстояло сдавать ТРИТОН и проходить собеседования в министерство.
Разумеется, она с блеском справляется с этой задачей. Чистокровная (хоть никогда это в этой семье и не было такой уж особой ценностью), дочь знаменитого аврора, талантливая и обаятельная - конечно же, после седьмого курса её с радостью берут на работу в министерство.
Впрочем, личная жизнь у Элспет не ладится.
Через несколько лет она станет случайным свидетелем ссоры отца и Лиама, когда тот на каникулах застукает брата с его смуглым другом за поцелуями. Она слышит, как за закрытыми дверьми кабинета Тиберий говорит своему сыну страшные непоправимые слова. Она слышит, как закрывшись в своей башенке, Лиам плачет в подушку. Она пытается переубедить отца, заставить извиниться - но тот и слушать не желает. Она пытается поговорить с Лиамом, но тот убегает от нее всякий раз и так и не удается его найти ни в густом лесу, ни на пустом побережье.
Хрупкая семейная идиллия разрушена.
После седьмого курса Лиам уезжает в драконий заповедник в Болгарию - и это к лучшему. В объятой войной стране полукровке с чистокровной фамлией находиться опасно. Элспет видит, как переживает отец, но гордая шотландская кровь не позволяет Тиберию сделать первый шаг на встречу сыну. Но Элспет удается его убедить и на следующее Рождество Тиберий летит в Болгарию и примиряется с Лиамом. Элспет чувствует, что Лиам не до конца простил отца. Кажется, Тиберий все еще не понимает всей тяжести сказанных им слов.
Но Темный Лорд пал, а в Шотландии нашли таинственный остров. Лиам возвращатеся - и получает там (не без хлопот со стороны Элспет) работу.
Семья снова вместе.
Элспет пишет письмо смуглому мальчишке в Египет.
Столько лет прошло, но, быть может, еще не поздно все исправить?

О планах на игру:
Хочу играть всё: сложное детство, первый год в Хогвартсе, уютные вечера у камина и ссоры на холодных утесах. Хочу семейный уют и старые обиды, припрятанные в мрачном семейном замке. И тоску о неслучившимся.
Мой концепт однобок и, в основном, затрагивает Элспет там, где она касается Лиама, а в остальном - ваш полет фантазии не ограничен. Чем она занималась во время войны? Почему у нее не сложилась личная жизнь? Как у неё дела сейчас? Какие у нее отношения с отцом и вторым братом? Я не знаю, но очень хочу узнать.

Пожелания к соигроку:
Инициативность и любовь к Шотландии!

Способ связи:
Гостевая, ЛС, телеграм.

Ваш персонаж: Лиам Маклагген
Пример вашего поста:

Пример поста

Это лето тянулось невыносимо долго. Несмотря на то, что отец сутками пропадал на службе, возвращаясь домой глубоко за полночь, Лиам все равно чувствовал тяжелую тень его слов, сказанных в кабинете за закрытыми дверьми. Маски были наконец сорваны и Тиберий больше мог не притворяться, что его младший сын, без спроса вошедший в их уютную семьи младенцем и пошатнув одним своим мерзким существованием святость брака, оказался не просто никчемным полукровкой, но уродом, пошедшим против природы и традиций. Покинуть дом сразу у Лиама не хватило решимости — он не знал, куда пойдет без денег и без образования в объятой войной и ненавистью к таким как он стране. Одно он знал точно — на следующий год он сюда больше не вернется.

Лиам не показывался на глаза мачехе, а когда дом посещали брат с сестрой, он или запирался в своей комнатке на верхушке башни или вовсе уходил бродить на побережье или в лес — лишь бы подальше от всех. Компанию в прогулках ему всегда составлял Пират — их ирландский волкодав, который, кажется, единственный во всей Шотландии не осуждал и не ненавидел Лиама, а любил целиком и без условий, слюнявой и теплой любовью с запахом собачей шерсти, влажного и теплого дыхания.

Лиам писал Адаму, каждую неделю писал и строчки эти давались тем больнее, чем короче ему приходил ответ. Лиам сердился и Шорох, его почтовый филин, думал, что это его вина и виновато нахохлившись сидел на подоконнике, не решаясь улететь на охоту в ночь. Неужели Адам обиделся на него из-за отца? Но Лиам ничего не мог поделать с отцом и сказанными им словами. Он умолял Тиберия не писать родителям Адама, брал вину на себя и пытался убедить, что это была глупая шутка, но отец был непреклонен. Лиам оправдывался в письмах, объяснял, тратил чернила на пустые слова, а в ответ получал сухие строчки за которыми не чувствовалось ничего — ни теплого дыхания, ни запаха специй, ни солнечной улыбки. Лиам запирался в комнате с письмами — теми крохами слов, которые были написаны рукой Адама, и лил горькие слезы.

Жить так было невозможно. Наконец, Лиам нашел выход — он придумал Адаму оправдание, он решил, что его письма перед отправкой читают родители и эта мысль стала лучиком надежды. В Хогвартсе они наконец поговорят. Адам простит его. Всё будет как прежде. Что может Тиберий? Отозвать его из Хогвартса? И пусть. Он сбежит. Поселится в запретном лесу и будет тайком пробираться к теплицам. Да что к теплицам, он будет готов забраться на башню Райвекло, если будет знать, что снова услышит этот смех.

Он ждал Адама на платформе. Бродил от головы поезда к хвосту со своей тележкой, где Шорох в клетке неспокойно переглядывался с другими совами. Надеялся увидеть его — и так не увидел. Вместо приветствия, он спрашивал у однокурсников, не видели ли они Адама, а получив ответ, тут же уходил прочь. Сердце в груди у Лиама дрожало. Ну не могли же Адама не пустить в школу? Он бы написал. Об этом он точно должен был написать.

Лиам так и не увидел Адама. Он ждал до последнего и запрыгнул в уже уходящий вагон. Сердце его билось в груди испуганным воробьем.

Оставив багаж, он чуть ли не бегом шел по поезду, заглядывая из купе в купе. Ему было плевать на вздохи, на хихиканье и на откровенные оскорбления. Он боялся только одного. Что пройдя весь поезд так и не увидит такое дорогое лицо. И с каждым купе, где не было Адама, внутри Лиама словно что-то ломалось и рушилось. Объятый тревогой и испугом, он открывал двери снова и снова, пока наконец...

— Адам!

Облегчение и счастье. В купе в самом хвосте поезда не было больше никого. Лиам залетел в него, словно всполох и потянул руку к руке друга.

— Я... так волновался... Искал тебя...

Дыхание сбилось. Ему не хватало воздуха. Но усталость после забега по поезду вдруг испарилась. Адам ехал в Хогвартс. Всё было хорошо.

[indent] Рэнди Маккормак был старше него на пару лет, с женой-квиддичисткой и двумя детьми, обоих из которых, так уж вышло, Ги видел. Славные ребята – ему хотелось верить, что оба далеко пойдут. Ну, с такими родителями не возможно не – к тому же, они их любят, а это самое главное. И хотя Ги не мог себя лучшим другом Маккормаков, не настолько они были близки, с Рэнди он всегда ладил.
[indent] Хотя, конечно, и без казусов не обходилось. О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды – и в глубокой мёртвой тишине палаты Мунго, где он отошёл в мир иной несколько минут назад, Ги вдруг припомнил, что Рэнди месяц как занял у него десять галлеонов на подарок жене по случаю годовщины свадьбы и до сих пор не вернул. Дату годовщины он, к слову, перепутал, хотя её даже в штабе на календаре отметили – после одного из рейдов он стал жутко рассеянным. Ментальные заклятия редко бывают полезны для здоровья.
[indent] Ги, впрочем, его неуместные комментарии не смущают ни капли. Он знает – Рэнди не был особо сентиментальным, чужие слёзы и сопли обычно заставляли его нервничать, поэтому Ги слёз не лил. И о напарнике думал хорошее и говорил правду. Что у него были определённые проблемы с запоминанием дат, некоторое нервозность, привычка оставлять после себя грязные кружки и при этом пить исключительно из чистых и колдографии жены с детьми на рабочем столе. Ещё он был хорошим напарником, который во время сбил Ги с ног, чтобы он не попал под раздачу – и в итоге, получается, пожертвовал собой.
[indent] Ги там был, и, наверно, из них всех единственный мог честно сказать, что героизма в их работе не было никакого. Это не героизм – защитить своего напарника, жертвуя собой. Это понимание, что один точно должен остаться в живых, чтобы продолжить работу. А какой ценой – ну, уже детали.
[indent] Каждый из них перед тем, как сюда попасть, негласно подписывает себе смертный приговор. Что в любой момент, в любое время дня и ночи любого из них может просто не стать. Особенно сейчас, когда страна трещит по швам, когда Министерство стремительно теряет контроль над ситуацией, а всякие поехавшие лишь этим и пользуются, ощущая невиданную прежде вседозволенность.
[indent] Каждый из них знает, чем он рискует.
[indent] Рэнди Маккормак тоже всё знал и понимал.
[indent] Ги вызывается написать письма его родным – не из чувства благодарности, а потому, что так нужно. Потому что если погибнет он, то кто-нибудь другой из штаба точно так же будет писать эти письма уже его брату, сестре и тёте с дядей. Ги пишет его родителям, братьям, жене. «Ваш сын/брат/муж погиб при исполнении...»
[indent] Тогда-то и там-то.
[indent] Похороны состоятся тогда-то и там-то.
[indent] Тело сейчас находится в больнице святого Мунго, но, честное слово, вам лучше его не видеть. К похоронам его подготовят: отмоют от крови, пришьют всё, что надо пришить, аккуратно сложат в гроб – как будто он просто лёг туда подремать.
[indent] Не он первый, не он последний – Ги бывал на таких похоронах всего несколько раз, но именно что поразил его только первый раз. А дальше всё как будто стало рутиной.
[indent] Написать письма, разослать их совиной почтой, после окончания смены вместе с парнями заглянуть в «Дырявый котёл» и пропустить, не чокаясь, пару стаканов огневиски. Налегать на алкоголь никто не собирался: война войной, смертью смертью, а завтра утром ты должен быть как штык в штабе, готовый к труду и обороне. И никто не станет спрашивать, грустно тебе или что там. Всем тяжело. Всем плохо.
[indent] Это жизнь. Иногда она заканчивается.
[indent] Из полудрёмы его выдёргивает тихий стук за дверью, и Ги приходится потратить пару минут на то, чтобы вообще осознать, где он и что. Он в своей квартире – прилёг подремать на полчасика, уж больно долгим и сложным выдался день. За окном успело стемнеть, и на горизонте собирались весьма угрожающего вида тучи, а в дверь опять кто-то стучит, хотя гостей Ги сегодня, вроде как, не ждёт.
[indent] – Лета? – он встречает её удивлённый, немного помятый после резкого пробуждения, и тут же пропускает в квартиру, – извини, я задремал, не услышал, как ты пришла.
[indent] Он зажигает свет, прогоняя остатки сонливости, жестом приглашает сесть куда-нибудь – на выбор его койка или табурет рядом с прикроватной тумбой – а сам принимается греметь на кухне посудой.
[indent] – Сейчас чай заварю, – поясняет Ги, выуживая из груды грязной посуды две чистые чашки, – тебе с сахаром, без?
[indent] Некоторое время назад он давал Лете свой адрес, сказав, что она может прийти сюда в любое время. Подчеркнул, мол, если что-то случится – приходи обязательно. Она, конечно, тогда только посмеялась, но это был один из тех редких случаев, когда Ги не шутил.
[indent] Когда он вкладывал в свои слова чуть больше, чем обычно.
[indent] «Если что-то случится» – потому что сейчас случиться может всё, что угодно.
[indent] – Всё в порядке? – осторожно спрашивает, разливая горячую воду по чашкам.
[indent] Чувствует, что нет, не в порядке.
[indent] Не пришла бы, если бы всё было так просто.

Мерлин, только этого еще не хватало. Как будто они и так не забиты работой из-за вечных нападений пожирателей. Теперь еще и теракт. Все силы были брошены на то, чтобы зачистить память магглов и подлатать город так, как будто ничего не было. Только это одно, когда инцидент видело десять человек, а не тысячи.

Эсельд перебирает очередную пачку отчетов. На часах уже давно за шесть. И большинство бы разошлись, но их департамент в ответе за катастрофы, а сейчас как раз случилась КАТАСТРОФА. Женщина трет переносицу, и старается дышать. Плечи давно затекли и хотелось бы уже отдохнуть. Только как найти на все это время в этом бедламе?

Сегодня все как будто с цепи сорвались.

Пресс-конференция, координация департамента, и очень-очень много писем.

Эсельд начинает думать, что скоро просто слетит с катушек. Это, наверное, одно из самых больших происшествий за всю ее карьеру. Дверь в кабинет после стука открывается, после чего в кабинете появляется ее секретарь. Еще одно письмо от министра с указанием, что последующую работу нужно проводить с кооперацией с бюро магического сотрудничества. Мерлин. Ну хоть не с аврорами.

Шафик берет свою сумку и выдвигается в департамент сотрудничества.

- Мириам, я к мистеру Малфою, оставь остальные документы. Закончим завтра.

Эсельд проходит через свой отдел, дальше в лифт и вот она уже ступает на территорию другого департамента. Секретарь мистера Малфоя все так же на месте, он сообщает о ее прибытии.

- Абраксас, вечера, хотела бы я прийти по более приятному поводу.

Шафик присаживается на кресло перед столом Абраксаса. Папку с документами она кладет на стол.

- Как будто у нас было мало забот. Обливиаторы закончили со стиранием памяти большинства очевидцев, однако могут еще всплыть люди. Авроры, конечно же, все затоптали в лесу. Нельзя понять были ли там очевидцы.

Эсельд трет висок, ситуация не становится лучше. А послы уже явно оббивают порог Малфоя, по крайней мере она так думает.

- Что там наши иностранные коллеги уже в ярости? Драккл, как арворы вообще это допустили, разве они не должны были встречать делегацию?

Сегодня пятница или среда? Так странно было не знать, какой сегодня день недели. Раньше она такого себе не позволяла. Раньше она всегда знала. Она была такой сосредоточенной, дотошной. Медленно собирала свои тяжелые, темные волосы в пучок, стоя перед зеркалом. Аккуратно закалывала серебряной, острой шпилькой. Раньше...

Она просыпается в темной комнате, в полной тишине. Пятница или среда? А может быть понедельник? Жестко чиркает спичка. Курить сигареты – магловская привычка, которая отныне навсегда с ней. Кажется, что её отец всегда курил. Хотя и был священником. Минерва открывает рот, выдыхает горький, сероватый дым.

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла...», — она помнит. Единственное, что она помнит.

Потрепанная Библия в тумбочке. Сдавленный, болезненный звон будильника. После Хогвартса, Лондона была бесконечная череда гостиниц в Европе. Иногда ей не верится, что она выжила, выбралась. Минерва отчетливо помнит своё окровавленное лицо, трясущиеся руки, полную и ужасную темноту. То, что там произошло не должно было случиться. Просто не должно было произойти. Когда она просыпается, то ей требуется время, чтобы смириться с тем, что с ними произошло.

Узкая юбка в родную, шотландскую клетку. Пальто вместо мантии. Шрамы зажили. Но вместе с ними Минерва совсем забыла, какой она была. Наверное, теперь от той прежней Макгонагалл осталась лишь привычка слишком тщательно застегивать пуговицы на черной блузке. Гордо расправленные плечи, хотя гордиться ей сейчас совершенно нечем.

— Два кальвадоса, — она опять закуривает, сидя за круглым, обшарпанным столиком в шоферском кабаке, каких слишком много в Париже. Маглы рядом завороженно играют в карты, иногда поглядывают на неё, но без особого интереса. В отличие от официанта, который прямо-таки гипнотизирует её ноги, ожидая заказ.

— Кончился. Может абсент?

— Хорошо, — Минерва кивает, её глаза – черные, бездонные блюдца, губы распылились, потрескались из-за ранних ноябрьских холодов. Пятница или среда? Понедельник?

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...»

Она мягко барабанит пальцами по столу. Совсем легонька, словно наигрывая мелодию на невидимом пианино. Внезапно допускает нервную, колючую, почти обжигающую мысль, что Он ведь может сейчас не прийти. Забыть или просто не захотеть её увидеть. Он может?... Правда может?

«Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена».

Неделя, потом другая. Затем месяц. Стоило бы написать ему раньше, ответить на письма, но слова, самые обыкновенные, простые слова застряли где-то глубоко внутри, словно проклятое лезвие. В итоге Минерва может заставить себя написать только свой новый адрес. И коряво вывести то самое имя:

— Альбус...

— Ваш заказ, мадмуазель.

Изумрудная жидкость в стакане. Поило, лихорадочный яд, продирающий до костей. Смех вокруг, жадные взгляды. Минерва ставит пустую рюмку на столик, облизывает губы. Сигарета, зажатая между пальцами, уже почти превратилась в пепел. Наконец облегченный вздох:

— Альбус, я думала, что ты не придешь..