Когда мы чего-то очень сильно хотим, желание разогревает нашу кровь, делая ее похожей на лаву. Она распаляет наши фантазии, которые пьянят нас и манят зайти все дальше. Окунуться в них с головой, представляя, как держись в руках желаемое. Прочувствовать, как ощущаешь на языке вкус победы. Каждая клеточка тела ликует. И от этого всего вожделения торжества еще больше.
И когда наконец ты получаешь это, то всё твое существо заходит в экстазе, а сознание плывет от оргазма, который испытываешь, обладая власть над своей жизнью, которую можешь выкроить под свое лекало.

Арис с отвращением смотрела на Рамси, который как бы не пытался выглядеть достойно, был сейчас унижен, смешан с грязью, переназван из наследника в Болтона в настоящее подходящее ему имя - ничтожество. Ненависть к этому чудовищу затмила разум, который вроде и должен был оставаться трезвым, но сейчас весьма хорошо игнорировал всё происходящее с точки зрения человечности. Девушке было все равно какими силами, кровью дастся возмездие, главное, что оно будет совершено сегодня. Слишком долго месть томилась внутри нее. И пока она хранилась, словно змейки яд расползся по всему телу, окутав плотно в свои сети, пропитав капилляры, заполнив темнотой.

Иной бы сказал, что в день, когда умерла сестра Арис, на самом деле умерли они обе. Можно ли считать живой ту, которая живем только лишь желанием отомстить?

Шаг, чтобы сделаться еще ближе. Влажный воздух наполнен запахом кровью, который оседает металлическим вкусом на языке. И это только усиливает желание приносить боль Рамси. Его самодовольный важный вид еще больше бесит. Он словно не понимает, что настал его час страдать. Скулы сводит от отвращения напыщенной важности, веющей от приподнятой его головы и дерзкого взгляда. Мерзавец, дрянь, ничтожество - перебор слов, мысленно ласкающий сознание Арис.

Он отшучивается какой-то бездарной ересью, от которой внутри все вспыхивает еще больше, уничтожая последние нити с реальностью. Пепелище, от которого поднимаются клубы дыма ненависти. Арис в момент замахивается и наотмашь дает ему пощечину, после чего брезгливо вытирает о белое платье ладонь, испачканную в его крови.

- Ты ничтожество! Не помнишь меня? А мою сестру? Нет!? Ничего не является просветом в мрачном царстве твоей жизни?

Не помнит или даже не хочет пытаться вспомнить. Но молчание особо не беспокоит девушку. Она цепко хватает его за скулы, удерживая и смотря в эти гадкие глаза, которые только и делают, что смеются над всем живым.

- Рамси Сноу. Ублюдок своих родителей. Даже отец не хочет тебя признавать, хотя все знают, что ты бастард Болтона. Ты - ничтожество! Ты - мерзость, которая портит своим существованием жизнь других. Но сегодня... Сегодня, Рамси Сноу, все закончится.

Она резко одергивает руку и перехватывает за волосы, надавливая и тянет вниз, принуждая склонить голову и смотреть вниз.
- Вспоминай же, вспоминай меня! Не помнишь? Сколько таких было, как моя сестра? Два года назад ты загнал ее как какую-то лань. Пустился в охоту на нее. В таком же платье, помнишь? Помнишь, как ора кричала о помощи? Нет!? А я помню!

Безумно хотелось кинуть его на землю и смешать с грязью. Только ее он и достоин. Но нет, так можно упустить эту пойманную зверюшку. А играть в догонялки у девушки не было ни малейшего желания. Они уже поймали его в капкан. Оставалось только разделать эту тушку.
От предвкушения близкой кончины убийцы своей сестры, на губах Арис заиграла улыбка. Она усмехнулась.

- Рамси, Рамси... я - твоя смерть. Бойся меня. Пусть в твоем сердце поселится ужас. Очень скоро ты будешь молить меня о пощаде, но никто ...никто тебя не услышит и не поможет. А я буду смотреть, как с тебя сдирают кожу, как с какой-нибудь зарезанной скотины. Но прежде.. Прежде ты почувствуешь, каково это, когда твоя жизнь висит на волоске.

Наклонившись, девушка перехватила кинжал, достав его из сапога. Лезвие было наточено с двух сторон, да при том так хорошо, что в тело он бы вошел как по маслу. Арис подцепила верхнюю ткань одежду и порезала ее, одну за одной, пробираясь через слои до тела. Едва царапая кожу самым кончиком до проявляющейся красной царапины. Девушке показалось, что бастард рыпнулся, на что та покачала головой.

- Не стоит так делать. Я хочу с тобой вдоволь поиграть. Хочу, чтобы ты понял, что твоя жизнь - ничто. Ты будешь умолять меня сохранить твою жизнь, чтобы каждый день быть моей дворняжкой, верно служащей, искупая своих грехи, отрабатывая каждую свою гадость, которую ты причинил мне и другим невинным. Или нет. Ты будешь молить меня убить тебя поскорее, чтобы твои пытки и мучения наконец прекратились!

Последняя мысль была слишком хорошей. Лезвие кинжала легло плашмя на оголенное тело меж рванины тканей одежды, обжигая холодом металла. Она повела руку вниз, уходя по завязкам бридж.

- А еще я тебя лично кастрирую. Чтобы такой как ты никогда не смог продолжить свою никчемную жизнь. Как самого порченного кобеля в выводке. Такие как ты не заслуживают жизни. Их нужно топить в младенчестве. Очень жаль, что твоя мать не додумалась до этого. Впрочем, ты никому не был нужен никогда. Даже сейчас, если найдут твое истерзанное тело, скормят его псам, чтобы хоть чем-то ты был полезен. Падшая тварь, которая...

И Арис не успевает закончить фразу, так как ее прерывает пущенная из неизвестности стрела. Этого не было в планах, даже в запасных. Не понятная ситуация, которая внезапно обрывает момент наслаждения на грани получения оргазма. Девушка встревоженно оглядывается, высматривая источник. Ее компаньоны пытаются также сориентироваться, но за этим слегка ослабевают хватку на Рамси. Лишь один остается держать бастарда, уходя ему за спину и приставляя свой клинок к горлу, защищаясь пленником как щитом.

- Убейте их!! - не раздумывая кричит Арис, даже не понимая толком, кого их. Приближающиеся силуэты, которые грозят испортить ее пиршество.
Сама девчонка тоже не так проста, как можно было подумать. За два года мести успела что-то подучить. Во второй руке появляется второй кинжал, дабы защищаться. Вот только такая защита возможна при ближнем бое, а от стрел тяжело увернуться. Прячась на широкое дерево, она уворачивается от нападения и ждет, пока ее громилы разберутся с мелкими неприятностями, которые вдруг свалились с неба. Бежать? Ну уж нет. Она готова биться до конца за свою добычу, которую она все еще так жарко хочет прикончить.

Пальцы замерли, оставив последнюю пуговку рубашки незастёгнутой, и Руди прислушался. Сперва показалось, что звук идёт откуда-то извне, но он стал более отчётливым, набрал силу, и стало понятно, что в гостиной играл Вальс до-диез минор Фредерика Шопена.
Руди смахнул пиджак с вешалки и вышел в коридор. Он тут же окунулся в звуки музыки с головой. Пластинка приятно поскрипывала на проигрывателе. Руди заглянул в гостиную и, прислонившись к арочному проёму, стал смотреть, как Ирма и Фло кружатся по просторной комнате, явно не соблюдая все свойственные вальсу приличия. Широкая вишнёвая юбка Ирмы развевалась по воздуху, обнажая чулки, ноги без туфель то и дело норовили вытворить бесстыдное па в сторону, а на тощей фигуре Фло даже простой чёрный костюм с галстуком сидел как-то очень уж вольно. Шопен, наверное, покраснел бы, если бы узнал, что под его вальсы можно так танцевать.
— Что вы делаете? — через некоторое время спросил Руди.
— Ну это же благотворительный вечер, там будет невыносимо скучно… Мы решили потанцевать заранее, — ответила Ирма.
Руди улыбнулся.
— Вас никто не приглашал.
— Неправда, у нас есть пригласительный билет.
Они остановились. Фло достал из кармана чек с кругленькой суммой.
— Вы же понимаете, что нас троих выпрут в таком виде?
Руди накинул пиджак. Ирма подошла к нему с кошачьим спокойствием и застегнула последнюю пуговку на голубой рубашке, поправила немного волосы.
— Тогда мы пожертвуем деньги на строительство чего-нибудь ещё, — сказала она и взяла клатч на узком ремешке.
— В конце концов, что мы там не видели, — добавил Фло, подхватывая её под руку. — Маглороженного министра? Мы каждый день видим маглорожденного тебя.
— Какая фамильярность, — усмехнулся Руди, и они трансгрессировали, забыв выключить музыку. Ирма едва успела приманить палочкой пару чёрных туфель на невысоком каблуке.
Никто их, конечно, не выпер. Даже не смотря на то, что Ирма бесцеремонно обувала туфли прямо на входе, поднимая по одной красивые ноги в прозрачных чулках. Всё-таки это были рождественские каникулы (или же кстати пришёлся чек Фло).
На приёме собралось немало людей преимущественно традиционной наружности, и на время троица погрузилась во взгляды, приветствия, обмен незначительными фразами.
— Это моя подруга Ирма, мы учились вместе.
— Это Рудольф, мы снимаем с ним квартиру. Он работает в Министерстве.
Руди знал нескольких людей из госпиталя, нескольких — из Министерства, Ирма и Фло знали всех подряд без всякой связи, а кого не знали — с тем просто знакомились. Они бесконечно привлекали внимание, будто это был их вечер, а не Нобби Лича.
— Думаешь, будет только официальная часть или стоит всё же рассчитывать на музыку? — спросила Ирма, пригнувшись к Руди. — Декорации довольно милы.
— Понятия не имею. Это же вы двое обычно ходите по таким вечерам.
Ирма коснулась кончиком пальца его носа, а потом отвернулась, чтобы спросить у серьёзного мужчины в чёрно-белом наряде, рядом с которым стояла, но тут в зале появился Нобби Лич с супругой, и все трое стали смотреть на них, как, впрочем, и остальные гости.
— Он похож на кролика, — сказала Ирма.
— Все политики сперва похожи на кроликов, — ответил Фло. — А потом они перестают улыбаться.
Руди тактично промолчал, понадеявшись про себя, что они не вздумают знакомиться и с министром тоже.

Франсуаза идёт в следующий дом: выбирая его условно наугад — подъездная дорожка расчищена, рядом новенький, сверкающий и начищенный, чёрный лондонский кэб. Она проводит пальчиком по полированной поверхности, заглядывает в окошки — ничего, что могло бы привлечь внимания волшебника [только фотография неровно приклеенная на приборную панель: семья]. Франсуазе хочется поближе рассмотреть, поэтому она касается замка, произносит заклинание [почти одними губами] и маггловский серебристые замочек мгновенно расплавляется [стекает сверкающей массой по чёрному и капает на камни]. Рука, всё ещё в перчатке, смотрится слишком неправильно на фоне дешево обитых сидений, но на них Франсуазе плевать, она хочет эту фотокарточку. Та странная, у магглов всё не такое привычное, отчего хочется рассмотреть ближе, не двигается. Чёрно-белая. Старая. С замыленными углами и заломами по всему рисунку. Франсуаза подносит ближе к лицу и разглядывает внимательно [маска всё так же мешает]: старшее поколение на заднем плане, в центре бабушка в кресле, внизу младшие — внуки. Ещё маленькие, им не больше трёх, самому старшему, пяти. Франсуаза обращает внимание на дом и собирается войти — проверить, посмотреть, совершенно наверняка — убить.

Наверное, Франсуаза должна питать чуть больше сострадания к окружающем, чем нисколько. Скажи Воландеморт убить волшебника — Франсуаза сделать это также хладнокровно, как и убийство маггла. В сущности, ей плевать. Демоны, сжигающие нутро своей чернотой, отступают только в эти странные моменты — когда магия выходит из её палочки в непростительном и поражает живого, всё равно кого, всё равно где, всё равно что будет дальше. Франсуаза выпускает из пальцев фотографию, та плавно планирует на землю и когда она делает шаг, то невольно оставляет на фотокарточке след от подошвы своего узкого сапога. П л е в а т ь. Позади движение, отвлекает от мыслей, Франсуаза оборачивается — голос молодой, кричит, приказывает. Пугает хит-визардами. Уголок губ Франсуазы дергается под маской, — доблестные стражи порядка подоспели. Франсуаза ловко парирует атаку используя тактику — нападай первая, а не болтая с врагом. Всё это пожирательское обмундирование мешает: обзор видимости ограничен, в какой-то момент она видит только угловатый кэб за которого юркнула чтобы спрятаться и крошечный кусочек тротуара. Франсуазе потребовалось несколько секунд, чтобы решиться. Сбросить маску и капюшон — тогда становиться легко дышать, прохладный ночной воздух холодит раскрасневшиеся [не по статусу] щёки.  Франсуаза бросает обезоруживающие в ответ, им всё-таки надо соблюдать некоторую тишину, потому что если на шум сбегутся лишние маггловские глаза, тогда придётся уходить, а Франсуаза очень хочет поиграть с маленьким, ломающем буквы в иноземном акценте, командиром из министерства магии.

Они играют оглушающими. Франсуаза нападает, движется на него вперёд почти не отступает от своего, только иногда уклоняется или использует щит. Ей больше нравится наступать, чем обороняться, поэтому она давит своими заклинаниями один за другим на него. Вспышек много, шума не меньше. Хит-визард не уступает. Можно было пойти простым путём, непростительное, и дело с концом, но ночь ещё не кончилась, а демонам хочется поиграть. Поэтому в какой-то момент, когда на улице появляется маггл [его разбудил шум или ещё какая-неведома вещь], он выбегает из дома, восстаёт скалой, почти посередине между двумя волшебниками, машет руками, а Франсуаза тоненькая, как ивовая веточка прячется за ним. Лепечет о спасении, о преследующем её мжчине и в конечно итоге воспользовавшись заминкой [хит-визарду нужно спасать невинных магглов] оглушает сначала первого, а затем и второго. А затем ждёт — появления обещанной подмоги, ещё магглов, всё министерство во главе с министром магии, но — тишина. Заколдованная улица со сладко спящими магглами по-прежнему дремлет и ждёт своей смертельной участи.

— Слишком много любят трепаться в этом Министерстве, — презрительно хмыкает Франсуаза возвышаясь над волшебником распластавшимся на земле в замысловатой форме, ещё одно заклинание — поднимает волшебника в воздух, и теперь уже двое удаляются в тот самый дом, куда Франсуаза хотела зайти одна. Дверь дома, напротив чёрного лондонского кэба, закрывается изнутри. Наложенные магические запреты почти сводят к нулю возможность попадания в это дом в ближайшие сорок минут, а этого может хватить на многое. Теперь палочка хит-визарда у неё — а своя собственная направляет мужчину в гостиную и опускает на мягкий ковер [дешевый и безвкусный]. Она подходит к нему ближе, смахивает челку со лба и пытается разглядеть — узнать знакомые черты, но нет, этого доблестного героя Франсуаза никогда не видела. Франсуаза отходит, берёт стул и ставит напротив. Садится.

— Просыпайся, — применяет магию пробуждения, не из приятных. Ломает руку, ведущую, в которой он держал волшебную палочку, так — на всякий случай, — так, и на чём мы остановились? Ах-да, аврорат, министерство магии, — напуганным голосом. Если они придут, то умрут вместе, печальная проза жизни, если нет — Франсуаза ещё не решила, в самом крайнем случае применит несложный обливиэйт и отпустит. Может быть. — а у тебя есть документы хит-визарда? Продемонстрируй, а то сейчас, это выглядит как нападение на невинную девушку в беде! Только посмотри на мои пальчики, — она демонстрирует тонкие запястья и длинные пальцы, избавляясь от белоснежных перчаток, дрожащий голос и огромные круглые глаза. Франсуаза знает всё о страхе и ловко может его имитировать, — трясутся. Я напугана, мистер хит-визард!

Никола редко чему удивляется. Непредсказуемость жизни заставляла его быть готовым ко всему. В любо момент на него могли напасть сзади и нужно не просто защититься, нужно атаковать в ответ, перехватывая инициативу в свои руки. В любой момент на квиддичном поле на него мог налететь соперник. И снова нужно быть собранным, чтобы увернуться и оторваться от охотника другой команды. Крам не любил непредсказуемость, но от нее никто не застрахован, в том числе и он. Со временем ты свыкаешься с этой мыслью и начинаешь меньше думать на этот счет и делаешь все инстинктивно, словно все так, как и должно быть. Но, увы, к каким-то вещам никак нельзя подготовиться. Просто потому, что такая последовательность событий никогда не могла произойти. Как же Никола ошибался. Он думал, что знает все и умнее многих вокруг, что ничего не скроется от него, что близкие люди его никогда не предадут. Обычно после следует злость. Следом идет разочарование. В конце обычно принятие и это подводит к какому-то решению. Сейчас этот путь казался каким-то невозможным, просто потому, что его предало сразу два близких, как он думал, человека. Иначе нельзя назвать ситуацию, где один из твоих лучших друзей выготавливает ужин для той, с кем ты много лет был вместе. И хоть на людях они никогда не были вместе, сложно было не догадаться, что между ними происходит еще со времен школы.
- Я бы сказал, что это приятный сюрприз, но не вижу смысла выдавливать из себя любезность, - Крам усмехается и хлопает в руки, делая несколько шагов вперед. Теперь он может видеть их обоих. И если Бьерн, кажется, хотя бы немного обеспокоен ситуацией, то Манолис ведет себя так, словно все в норме и ничего не произошло. Как же он ее ненавидел в этот момент. А что Олсен? Он, конечно, молодец, но перед Герой сложно устоять, болгарин знал это, как никто другой. Каждый раз он цеплялся за малейший намек и тащил ее в кровать. И все было бы в порядке, если бы не эта свадьба и веретено непонятных чувств к Йенсен. Никола пока не мог во всем разобраться и не торопился в своих решениях. Гречанка же недолго страдала и нашла себе новую жертву. Специально ли она это сделала? Сложный вопрос, но, в любом случает, он не смеет ей запрещать, хотя безумно хочется это сделать. Иногда Краму не хватало, что с девушкой он мог проявить свою силу, почувствовать себя всевластным королем. Но обстоятельства изменились и теперь это недоступно Никола. И, хоть он сам и был инициатором разрыва, сложно в один момент выкинуть человека из жизни или даже головы. Прошло немало времени, но от этого как-то не легче.
- Кхм, я не ожидал увидеть вас вместе, - далее следует небольшая пауза, но Крам продолжает, не дав никому вставить хотя бы слово. Раз такое дерьмо произошло, то они сначала выслушают его, - Приятно осознавать, что ты не страдаешь и не рвешь себе волосы. Ну как Бьерн, хорош? Уверен, что да, - большим пальцем он чешет свою бороду, которую стоило бы привести в порядок, потому что из-за нее он выглядел так, словно начал себя подзапускать. Но во время чемпионата нет времени на это все, - Не ожидал тебя тут увидеть, но что скрывать, рад встрече и видеть, что ты в полном порядке, - усмехается Крам, - Бьерн, дружище, не стой столбом, наверняка Гера тоже проголодалась, как и я, - есть за одним столом – странно, но Краму не хочется уходить, не заставив гречанку переживать за то, какой выбор она сделала. Она могла спать с кем угодно, но выбрала Олсена. Он, кажется, был самым правильным из них, но Манолис его испортит, если это все еще возможно, - Я готов съесть сразу несколько порций, потому что во время матчей совсем не до еды. Вы и так знаете, не в первый раз такое происходит, - Лицо Крама за последние недели, правда, стало более худым и бледным.
- Приятно пахнет, никогда не видел, чтобы ты готовил, - Крам широко улыбается, скрестив руки на груди, - Но чего только не может произойти за время, что мы не виделись! Новая девушка, новые навыки. Здорово, - болгарин начинал злиться, но пока сдерживался. Эта ситуация была безумно неловкая для всех, кроме Манолис. Она достойно держалась и это похвально. В последний раз она закатила ему истерику, потому что он не хочет ее трахать. Признаться, на одно секунду в нем проскочил животный инстинкт, потому что на ней почти ничего не было, кроме огромной рубашки, которую хотелось сорвать. Но возбуждение быстро сменилось отвращением. Если это все месть – то она безумно подлая, но Никола не поведется на эту провокацию, - Да, мне определенно нужно было сообщить о своем визите, но как-то не было даже мысли о том, что ты будешь с кем-то. Тем более с Манолис, - он был для нее слишком правильный. Или, все же, болгарин зачем-то оправдывает Олсена, хотя он, вероятнее всего, виноват не меньше гречанки. Сложно поверить, что много лет назад они все были не разлей вода. Сейчас же все трещало по швам. Еще один неверный поворот и между ними будет пропасть. Крам слишком гордый, чтобы спускать такое на нет. Его предали. Но кто и насколько сильно – им еще предстоит выяснить.

Постик

Когда жизнь идет под откос, нужно попытаться найти точку опоры, возможность отвлечься. Алистер всегда считал такой точкой опоры семью, а еще работу. Отец все чаще отсутствовал, поручив работы в бюро сыну. Киаран вероятно стремился найти способ остаться на свободе, способ выйти с наименьшими проблемами для себя из сложившейся ситуации.
- Все будет хорошо, - каждый день повторял отец, сжимая пальцами его плечо. - Просто верь мне.
И Ал старался, старался не думать о исчезновении Лорда, о том, что аврорат копает под каждую чистокровную семью, о том что некоторые уже подверглись арестам. Он старался привлекать как можно меньше внимания, насколько это было возможно.
Авроры уже заявлялись к ним в поместье, уже вызывали их с отцом на допрос и вполне ясно дали понять, что он далеко не последний.

То что руки снова дрожат, Алистер замечает когда пытается сделать идеальный надрез на теле. Скальпель виляет и Мальсибер в ярости отбрасывает его на стол. Ему совершенно не нравились эти приступы, вполне объяснимого на самом деле, волнения. Он не так часто испытывал страх, предпочитая чтобы боялись его, что возвел это чувство в раздел слабостей. Если ты боишься - значит ты слаб, а этого ему не хотелось.
Больше всего его волновали допросы. Пока удавалось давить на то, что доказательств нет. Пока с ними разговаривали без применения сыворотки правды или же леглименции, но это все временно. Аврорату все больше развязывали руки, а уже пойманные сторонники лорда не всегда были преданными до конца. Многие из них сдавали своих же, ради свободы.

***

Сон не шел. Сейчас, в темноте комнаты, страх становился более отчетливым. Страх заключения, страх ареста, страх неизвестности в конце концов. И Алистеру чертовски надоело бояться. Мальсиберу срочно нужно было придумать план, запасной вариант на случай если аврорат все же решится на применение винтессариума. И для этого варианта лучше всего подходил Северус, что был талантливым зельеваром. Чем Мерлин не шутит, может если они объединят усилия, то и противоядие смогут найти? В Хогвартсе же их эксперименты часто заканчивались удачей.
Сварить антидот к сыворотке правды  - этот план был либо гениальным, либо совершенно идиотским, но в любом случае - он уже был.
Заявиться к приятелю посреди ночи - не слишком хорошая идея, но других вариантов не было. Так меньше шанс, что его кто-то заметит. И вот Мальсибер уже стоит на пороге Снейпа и стучит в дверь. Мысли о том, что товарища по несчастью не окажется дома, парень даже не допускает.

Дышать и смотреть. Все, что оставалось делать Джиневре в своей жизни. По крайней мере, она так считала. Каждый новый день становился все более пустым. Одни и те же действия, одни и те же мысли. Джинни создавала впечатление человека, который минуту назад встретился с дементором. И из него без остатка высосали все счастье, все то хорошее, что было в жизни. Да, Уизли пыталась не попадаться на глаза матери в таком состоянии. Это у нее отлично получалось. Сияющая улыбка во все белоснежные тридцать два зуба. Но остальное семейство видело ее в остальное время. Не удавалось двадцать четыре часа в сутки скрывать свои переживания, свою боль. Если Рон мог прикрикнуть на Джинни и сказать что-то типа «Сделай лицо попроще. Ты не подумала, что когда мы видим тебя такой, нам еще хуже?». Но гриффиндорку это не могло заставить забыть про то, что совсем недавно у нее погиб отец. Да и как-то все жизненные проблемы свалились на ее хрупкие плечи разом. Отец, учеба, Корнер. Она всегда была сильной. Почему даже сейчас ей запрещается дать немного слабины? Не хочется сейчас быть такой. Впервые за долгое время возникает желание, чтобы ее пожалели, дали поплакаться в жилетку. Лучшая подруга неизвестно где. Корнер? Да вы что, чтобы он слушал ее нытье. Никогда. Его хватило лишь на пару дней жалости. А потом началось «Я сделал то, я сделал другое». С ним попросту не было сил ругаться. Да и в любом случае от него была поддержка. Ей даже пришлось взять назад свои слова на счет слизняка. Хотя стоит признаться, это было весьма трудно. Ей, можно так сказать, пришлось переступить через свою гордость, что весьма нетипично для такой гордой особы, как Джинни Уизли.
Первый день дома, наверное, был самым счастливым за прошедшее время. Даже мать улыбалась, будто бы ничего не случилось. Фред и Джордж как обычно отмачивали шуточки. Больше всего, как впрочем, и обычно, доставалось Рону. Раньше эту роль занимал Перси. Человек, который делает вид, будто не причастен к этой семье. Ему даже трудно было вырваться с работы по поводу приезда младших брата и сестры из Хогвартса. Все давно свыклись с тем, что у них на практике на одного брата меньше. Министерская шишка. Делает все, для своей карьеры, и ничего для семьи. И подарки его были скуповаты. Поэтому Джинни не удосужила себя написать ему в честь дня рождения даже хоть пару приятных слов. Сухая записка «Поздравляю. Джинни». Он заслужил такое отношение к себе. Жаловаться нет смысла. Чужие люди и то проявляли большую заботу об их семье. Такая поддержка все-таки не дает сдаться окончательно. Уж кто, а девушка была уже на грани этого.
Время так медленно тянулось. Час длился как целый день. День, как месяц. И ничего не происходило. Ровным счетом ничего. Циклично день повторялся за днем. Завтрак, полежать на кровати поглядеть в потолок, что-нибудь почитать, обед, повторение того, что было до, ужин, сон. И так уже третий день. Время от времен Джинни помогала матери на кухне, мыла посуду, рассказывала про школу. Но как-то это не особо скрашивало их дни. Даже Фред и Джордж поникли под натиском происходящего. В такой ситуации кто угодно будет казаться таким ничтожным и слабым.
Джинни стала читать очень много. И чаще всего книги, которые заканчивались хорошо. В который раз гриффиндорка убеждалась в том, что хорошо все бывает лишь в книгах. Погляди за окно. Все борются за право остаться в живых. И это не всегда получается. Не получилось у отца, не получается у десятка таких же людей, как он. Каждый день умирают десятки людей. И они все герои, сражались за то, чтобы у таких, как Джинни, была надежда на светлое будущее. Есть, конечно, и те, кто умирает заслуженно. Потому что они трусы, они предают своих друзей, родственников. Делают все, только бы спасти свою шкуру. Они, конечно же, заслужили смерти. Джинни даже ужаснулась от таких мыслей в своей голове. Дальнейшее развитие этого в голове пугало еще больше. Они не должны были умирать так быстро. Два слова, и они уже мертвы. Лучше бы их пытали. Долго, жестоко, чтобы они осознали весь ужас своих действий и хотя бы на минуту раскаялись. Уизли резко поднялась с кровати и захлопнула книгу, кинув ее на полку. Рыжеволосая поджала ноги и обхватила их руками. Ничего не хотелось. Спиной она чувствовала холод стены, который пробирал до самых костей, вызывая дрожь.
Внизу послышалось какое-то движение. Видимо, Молли опять собирала всех выпить чаю с тортом. Она сегодня вместе сделали торт. Но что поделать, если кусок в горло не лезет? Но мать так старалась, потратила столько сил на украшение. Будет просто невежливо отказаться. И опять-таки, придется строить радостную дочь. Как же это угнетает.
По лестнице кто-то прыгал. Опять Фред или Джордж прыгают через две ступеньки. Когда же они избавятся от этой привычки? Мысль о том, как это выглядит, вызвало на ее лице искреннюю улыбку впервые за день. На мгновение. Все равно этого никто не увидел. Разве что Джордж (или Фред), который нагло зашел в дверь, не дожидаясь ответа. Уж кому, а ему простительно. Джинни тоже иногда заходила к ним в комнату. И она была малость наглее, даже не стучалась. – Ну, ты же уже зашел, мог бы не спрашивать – Девушка подняла томный взгляд на брата. В глазах все было написано, что еще нужно было сказать? Она была рада присутствию брата. Безумно не хотелось быть сейчас одной, а желания спускаться вниз не было совершенно никакого. Но мыслей о том, что сказать, совершенно не было. У нее впервые в жизни наступает неловкое молчание. Раньше Джинни была общительной девушкой и все время просто сияла от счастья. А сейчас это «солнце» стремительно тухнет. Кто сможет зажечь ее снова?
Джордж сидел рядом. Такой рыжий, такой близкий, такой родной. Не хватало слов, чтобы описать то чувство когда тепло от присутствия брата разлилось по телу. – Я, мрачная? Нет, Джордж, ты что. Я такая же, как и все – если она не всегда могла отличить близнецов, то сейчас она поняла, что это именно Джордж. С ним были более близкие отношения, нежели с Фредом. Хотя, джемпер с буквой «F» изначально сбил с толку. Она была ничуть не мрачнее остальных . Тут уж брат преувеличил. Но спорить по этому поводу совсем не хотелось. Да и не было смысла. Нужно держаться друг за друга в такие времена. Это одна из важнейших обязанностей каждого на сегодняшний день.
- Братишка, у нас всего лишь умер отец, конечно, чему тут радоваться? – огрызнулась Джинни, положив подбородок на колени. Наверное, это самое ужасное, что случилось у нее в жизни. Она часто задумывалась о том, что бы было, если бы тогда, пару лет назад она умерла. В семье происходило бы тоже самое. И Молли осталась бы единственной женщиной в доме. Надо выбрасывать из головы такие мысли. К счастью, такого не случилось. Джинни жива, здорова. Только очень опечалена. Это же состояние пройдет когда-нибудь, да?
- Мне хочется столько тебе рассказать. Ты даже не можешь себе представить. Но я не могу собрать это в себе, в какую-то единую картину. Я… я даже не знаю, с чего начать – ее голос был дрожащий, неуверенный. Нельзя было предсказать, как она поведет себя в следующий момент. Но девушка спокойно выпрямилась и вытянула вперед ноги. Джиневра взяла брата за руку и посмотрела ему прямо в глаза – я боюсь. Я не знаю, что будет завтра. – она через себя сделала вдох и продолжила. – я уже не могу притворяться, что все хорошо. С каждым днем надежда на это все призрачней.