Горный хребет Вайоминга — зрелище такое, что может выторговать твою душу. Если только она не покинет тебя раньше, в то время как ты пытаешься взобраться по скользким камням и борешься за каждый вдох. Тот, кто придумал горы — хотел, чтобы люди чувствовали себя ничтожными.
В голову незаметно закрадывается осознание, насколько невелик список вещей в этом мире, которые не могут быть уничтожены руками человека или несчастным случаем. Как мало в жизни точек опор, которые не менялись со времен движения литосфер и схода одного гигантского океана, видели первые племена, отцов-основателей, зараженных людей и застанут тех, кто придет после них.
От вида такого куска открытого пространства, неукрепленного, неукрощенного и просматриваемого за мили, невольно ощущаешь неотложную потребность спрыгнуть с лошади, забраться в ближайшую щель и продолжить путь к убежищу ползком, словно пытаясь укрыться от всепроникающего взгляда вечности.
— В первый раз за городом?
Хантер вздрогнул, услышав лай. Лицо наездницы скрывала бандана. Но, кажется, пес принадлежал ей или ее брату. К счастью для всех, Джоэл был далеко. Он бы не просто рассыпал упреки, добавил бы, что в его зевок свободно въехал бы пикап и когда-нибудь ему точно выпишут пулю за невнимательность. Еще хуже, что контрабандист и сам провоцировал судьбу, хотя им уже не раз везло избежать беды на пути сюда. Но Хантер, правда, не из тех, кто ясно выражает свои мысли или выигрывает в спорах. А в последнее время у него накопилось многое на душе.
— У каждого человека должен быть свой набор талантов. Мой больше близок к лазанию по норам. Мэм.
С каждым промахом из винтовки, Хантер уверен, приходится пропускать и пару смешков со стороны. Конь под ним не желает стоять смирно, только ухудшая его положение. Охотник сжимает бока животного бедрами, мечтая только о том, чтобы в довесок не свалиться в снег у всех на глазах, пока дистанция между бегущими на них зараженными стремительно сокращается. К концу заезда, когда пара удачных выстрелов подтверждает его право на существование в этом разбитом мире, воздух вокруг кажется другим. И настроение в отряде поселенцев — тоже.
Зачистка границ — меньшая толика из того, что может предложить Санти в обмен на гостеприимство местных. Пока Джо наверстывал упущенное с братом, Эл пугала ребятишек манерами кроманьонца, его несправедливо оставили наедине с размышлениями о будущем.
Допустим, он успешно доберется до своих и убедится, что Эл в порядке. Информации о вакцине можно доверять и тогда у мира и правда появится хоть какой-нибудь шанс. Чутье подсказывает, что за последние годы старик не проникся утопией свободы и вряд ли решит присоединиться сейчас. Он вообще выглядел так, будто ему никто на свете не нужен, а вот Хантер уже в который раз клялся себе, что перестанет ломать себе голову.
Перешагивая порог уже знакомого дома, Хантер чувствует, как его кожа тесно обтягивает кости — такое ощущение, что стены сжимаются вокруг. Назначенное им жилище кажется дворцом по сравнению с теми захудалыми коробками от пиццы и помойками, где приходилось ночевать вместе с отрядами сопротивления. И все равно, Миллеру кажется, что ему и в аду не найдется укрытия, когда он попадает под прицел Джоэла.
Зря он понадеялся, что тот не разучился расслабляться, напьется и каким-то чудом не заметит, что Санти весь день пропадал снаружи, погруженный в решение проблем, которые в мировоззрение Джоэла, никогда не должны пересекаться с его собственными.
Хантер напоминает себе, что они оба — взрослые мужики. И ему вовсе не нужно отчитываться куда он решает пойти и на какую "бессмысленную ерунду" всрать свою жизнь. За что ее отдавать — тоже. Даже если однажды, Джо и был тем, кто решил за него. Сейчас карты лежали иначе.
Резкая смена уровня тепла вызывала жгучее покалывание на коже и в глазах. Избегать разговоров со стариком — не хватит изящества. Тот умел поймать за шкирку, как забурившихся в сад дворняг, и выболтать из них с Элли всю дурь. Вариантов, какими можно объяснить свою пропажу на весь день и болезненную походку, пока на другом конце профессионально владеют лицом да, попизди больше, я же такой олень, все равно не так много. Они вообще отсутствуют, кроме очевидного. Поэтому Хантер по-глупому разминает шею, задевая пальцами выпуклый шрам на затылке.
— Элли наверху?
На нем незнакомая рубашка цвета марсала, ему так очень хорошо, по-домашнему, и сразу отчего-то ужасно хочется поделиться тем, что стрелять и лихачить верхом на лошади не так легко, как ковбоям из вестернов. К тому же, у него после целого дня в седле из копчика режется хвост, но это — чертовски весело. Чтобы ни значило пришедшее к нему чувство, оно хочет, чтобы и у самого угрюмого старикашки появился повод для улыбки.
— Здесь неплохо. И люди... добрые. — Помогать — правильно. Хантер не признается, что, по правде, весело снова испытывать себя. За надежностью стен коммуны, он одновременно чувствует желание лезть через них наружу и знакомую поддержку своих. На секунду верится, что Марлин и другие смогли выкрутиться и сейчас посылают ему сил.
Мышцы тяжелые, но это приятно. Боль ощущается по-новому, когда ты осознаешь, что каждая минута, проведенная в борьбе, имеет значение.
Джоэл не изменяет своей мрачности и подозрительности ни на секунду. Только здесь, их как будто что-то приглушает, делает глубокие тени под его глазами мягче. Наверное, даже если забрать волка в тепло дома и кормить мраморной вырезкой, собакой он все равно не станет. Интересно, скольких таких сомневающихся контрабандист переубедил своими руками? Скольких верящих в его приручение женщин перелапал? Сколько этими руками было убито людей? И как много из них обманывало себя этим чувством надежности рядом, какое не испытывали даже беженцы за непроницаемыми стенами бункера и, чего уж таить, временами ему и самому спалось намного спокойнее?
Вид Джоэла, еще без морщин в уголках карих глаз, застывает под веками, как полароидный снимок, размываясь брызнувшими из глаз слезами. Запах керосина и жженой плоти вызывают тошноту, перекрывая голод и страх за жизнь. Хантер запоминает каждую трещину и крошку, загнанную в ладонь, и отпечатавшиеся кровавые силуэты на стенах и полу. Помнит даже то, что Джоэл наверняка забыл, потому что такова судьба человеческой памяти, со временем события выцветают, как чернила на газетных полосах.
Хантер ждал, что и с ним произойдет нечто подобное. Он предпочел бы забвение, тому, что помнит с оглушающей ясностью каждый момент, каждый шаг, приведшие их к друг другу. Одни говорят, что это дар. Другие скептически косятся, когда ему достаточно одного взгляда на название улицы, чтобы вывести их в безопасность.
Хантер так не считает. Его юношеские годы давно позади, и он уже не верит в сказки о судьбоносных дарах или в то, что милосердие основано на благородстве альтруизма, а не на простом праве сильного решать, кому жить, а кому умереть.
В его сердце, возможно, бушует не столько гнев, сколько разочарование от того, что его жизнь была так резко перевернута: рейдеры никогда не были для него семьей в обычном понимании этого слова. Но Хантер считал их подобием стаи: они прикрывали друг друга, делили последний кусок хлеба и грызлись не хуже собачьей своры.
Пускай все это утекло, как грязная вода под мост, и вспоминать прошлое стало все равно, что копаться в антикварном сундуке бабушки: Хантер перестал злиться на бессмысленные смерти и начал смотреть на окружающих как на испуганное стадо. Вот уж действительно, если убрать достаток и сытость, на поверхность выйдут законы джунглей.
Нет, его злость на Джоэла-убийцу улеглась давно. Но что-то тронулось в нем кусками осколочной гранаты, едва он понял, что бывший контрабандист скорее умрет, чем позволит кому-нибудь причинить вред девчонке.
Хантер должен посылать благодарности в космос, что его миссия стала в разы легче, в отсутствии необходимости унимать брыкающиеся инстинкты выживальщика и напоминаний того, что они с Джоэлом вообще-то на одной стороне баррикад.
Но правда в том, что стоит увидеть Джоэла в бою, все внутреннее облегчение растекается, как маргарин в кипятке. И очень скоро Хантер понимает, что старик попросту не способен бросить ее.
Это все девчонка. Правильный ребенок. Светлое пятно для них обоих и этого израненного мира. Хантер не тешит себя надеждой о том, что Джоэл не избавится от него при любой удобной возможности, как произошло однажды. Да и Хантер, скорее всего, пожертвует собой без раздумий. Для них обоих.
И вот, после всей этой катастрофы, после всего, через что им пришлось пройти, после всего дерьма, Джоэл вообще не имеет право бросать на него те взгляды, словно он как-то предал его доверие. Ни одна из этих мыслей не уходят дальше его головы.
Его шея еще пульсирует вокруг шрама, оставленного каким-то чудовищным куском арматуры, болью от смены нагрузки, как будто каждая мышца в теле напоминает о своем существовании. Казалось бы, ничего уже не ново для участника оппозиции, получающего пули и грыжу позвоночника на заданиях. Но нет, тело еще способно удивить.
Хантер сосредотачивается на этом ощущении. Позволяет отклику на любые слова концентрироваться в одной точке, перетекать в мозолистые ладони болезненным, наполненным чувством. Всегда еще немного и изоляция на нем сгорит. До хруста. До сорванноного крика.
Но Хантер во время заменяет дым на улыбку. Замечает на столе открытую бутылку виски и вплавливает задницу в плетеный стул, удивляясь тому, какой он удобный. Первые два глотка из бутылки кажутся ему блаженством, а затем изнутри жжется, как будто проталкиваешь в себя осиное гнездо.
— Ну и дрянь, — фыркает и глотает еще, сквозь стекло цепляясь за отражение каминного огня во взгляде напротив. Искры в глазах Джоэла мерцали, как упавшие звезды. Плечи его тут же расслабились, он заметил, что старик успел закатать рукава рубашки. Цвет ему шел, оттенял смуглую кожу, блестевшую античным золотом. Как чешуя у драконов.
Хантер впечатывает добела пальцы в подлокотники. Черт возьми, ему только потянуться навстречу кудрям волос; Джоэл ведь не откусит руку, если найти предлог пропустить их сквозь пальцы. Или помять руками крепкие плечи, устраняя все напряжение, засевшее так глубоко, что каждая часть тела напоминает обледеневший камень. Но он сдерживается, ведомый остаточным рассудком, и лишь неуклюже пытается перевести разговор:
— Твой брат поможет нам?