— вы же не против, дядя?

сердце бешено колотится в груди, удар за ударом заглушая шум и голоса вокруг. виски сдавлены тупой болью, а перед глазами пелена. она оказывается одна в этой темноте, среди размытых фигур, глумящихся над тем, как бездумно и напористо она предлагала своё лицо, тело и душу, полагая, что этого достаточно. шухуа просто пыталась выжить так, как умела.

стервятники жадно раздирают плоть, оголяя кости. их аппетит ненасытен, жаждущий не меньше, чем всего. острый клюв проберётся в самую глубину, будто намереваясь добраться до души. они безжалостны ко всему, что не касается их выгоды, а судьбы тех, кто не может удовлетворить их потребности, им безразличны.

— мы вынуждены расторгнуть контракт. все обязательства перед вами агентство выполнит, вы получите свой гонорар в полном объёме, но на этом всё, группа прекращает своё существование. — она видит лишь спину менеджера, слышит безразличие в его голосе, оглушающий приговором. глухо в стороне ноет ёна, повторяющая одни и те же слова: «моя жизнь кончена».
—  но куда мы пойдем? вы отбираете у нас всё! — сдавленный голос суджин, как глухой крик в пустоту.

моя жизнь кончена — её глухой крик в пустоту.

сколько она стоит? сколько он заплатит за неё?

всё в этой жизни имеет свою цену, всё продаётся. другой вопрос — в чём будет измеряться эта цена: пачкой грязных купюр или даже самой жизнью, душой? всё это она уже пережила, стоя на большой сцене, разменивая себя на всеобщее признание и любовь публики, свет софитов и блеск роскошной жизни, к которой успела прикоснуться и даже привыкнуть — именно столько она стоила, будучи согласной молчать и делать то, что говорят. теперь ровным счётом она не стоила и гроша. с тех пор мало что изменилось, за исключением того, что те, кто ещё недавно кричал во весь голос её имя и жаждал хотя бы взаимного взгляда, не то чтобы прикоснуться, забыли о существовании е шухуа. но на замену им пришли воняющие перегаром извращенцы. тоже своего рода публика.... куда падать ещё ниже?

так сколько они предложат за неё?

ком обжигает на пути где-то между грудью и глоткой. тянет блевать от того, насколько униженной и грязной она себя сейчас ощущала рядом с ним, пропускает вдох, зажмуривая глаза. отчаянно хотелось содрать эту грязь с себя вместе с кожей, до белеющих костяшек пальцев, впивающихся в мягкую сидушку бархатного дивана. шухуа не оборачивается в сторону джуёна, боится посмотреть ему в глаза, разбиться снова о ложные надежды, старательно забивая злобу как можно глубже. злость к самой себе за собственную наивность.

приходит в себя только тогда, когда крепкая хватка выдёргивает прочь. ноги заплетаются в попытках успевать за джуёном. шум музыки звучит всё более глухо по мере того, как они оказываются в пустом коридоре, но даже здесь басы ощутимо пробивают по самой голове, заставляют очнуться. шухуа предпринимает попытку вырваться, но пальцы сильнее сжимают кисть руки. шухуа знала  куда ведёт этот коридор, о существовании комнаты, которую предлагали гостям. понимала, куда он её ведёт. понимала, зачем.

— пусти меня! — шипит сквозь зубы, упираясь, но только усугубляет ситуацию. высокий каблук играет с ней в злую шутку, из-за чего пару раз шу спотыкается — те самые белые туфли, как символ её собственного провала. очередного провала, судя по всему. предпринимает очередную попытку, обессиленно ударяя пару раз по его руке, но джуён игнорирует. не оставляет ни шанса на сопротивление, заталкивая внутрь комнаты.

клетка захлопывается, оставляя птичку вне воли.   

шухуа падает на мягкую кровать, вульгарно застеленную шелковым покрывалом. мерзко. отвратительно. снова приходится перебороть себя чтобы сдержать порывы тошноты от осознания, где она находится и что происходило здесь, прямо на этой кровати. тусклый свет мешает разглядеть лицо джуёна. мешает разглядеть в его глазах хоть что-то — правду.

сколько?

шухуа смотрит на джуёна взглядом полным гнева и обиды. доверие разбивается на крошечные осколки с треском осыпаясь под ногами.

— я ничего им не должна! — огрызается, желая дать отпор, доказать, что она не жертва, не беззащитна. 

должна как минимум собственную жизнь в покорном молчании и страхе оказаться дохлым вонючим телом, если только попробует проболтаться.

всё это ложь. такая же ложь, как и доктор ли джуён, к которому по роковому стечению обстоятельств она попала на приём, жалуясь на постоянные головные боли и бессонницы. в какой-то момент он сам стал причиной её бессонных ночей — бесконечные переписки в мессенджерах и глупые тёплые улыбки от каждого уведомления о его сообщении. красивый и приятный молодой человек, пригласивший выпить кофе и прогуляться в парке, словно ему совсем нечего скрывать. он был с ней так добр и внимателен, намеренно заставляя верить в ложную надежду на что-то хорошее в её жизни. образ человека, ставший в этой тьме для неё маяком, постепенно мерк, смешиваясь с пылью вокруг и душным воздухом этой ужасной комнаты. он был такой же ироничной шуткой судьбы, как и всё, к чему стремилась е шухуа. того человека, в которого она впервые за долгое время хотела поверить, в ком, казалось, нашла свою тихую безопасную гавань — не существовало.

поправляя спадающую лямку топа, она смущённо натягивает ткань короткой юбки ниже, будто это вернёт ей прежний невинный вид, в котором она всегда перед ним представала. будто она ни о чём не врала. будто никогда себя не продавала.

шухуа осторожно встаёт на ноги, не позволяя себя рухнуть вниз и не отводить от него взгляда ни на мгновение.

— я знаю, что это за люди. а ты видимо тоже? всё это время ты знал и продолжал играть передо мной того, кем не являешься. ты называешь этого ублюдка дядей! как ты смеешь меня покупать, будто я вещь?! — тон повышается по мере того, как вскипает разум.
[indent]
— я же верила тебе, а ты такой же как и они... — сжимает крепко пальцы в кулаках. ногти впиваются в кожу до боли, помогая удерживать рассудок от падения в пучину гнева, — выпусти меня отсюда и только попробуй тронуть! — сама не замечает как снова начинает кричать.