| #профессиональная вдова #obāsan
татуировки покрывают ее ноги, от лодыжек до узких бедер, перекрывая шрамы от пожара, в котором она похоронила мужа. это был поджог, конечно, у тигриных когтей полно врагов. а может, она сама спалила эту крохотную квартирку на чпок-стрит, устав от его вспышек ярости и пьянства. окада сплевывает слюну с кровью, ступая босиком по углям и пеплу, как в ту самую ночь, и перед глазами у нее поплывшее лицо мертвого мужа с пузырями кожи от жара пламени.
проснись, проснись.
она вздрагивает, столбик пепла с ее сигареты падает и разбивается о столешницу. бессонница теперь ее постоянная любовница, потому что ночами снятся кошмары. как она раз за разом рисует улыбки от уха до уха маленьким золотистым танто – ах, это подарок на свадьбу. вечная невеста, вечная вдова. черный ей так к лицу. подрастающий сын хватается пухлыми ручонками за упругую ляжку, покрытую татуировкам, и ладонь матери опускается на его волосы, нежно ероша затылок.
идем спать, мой мальчик, когтям надо прибраться.
чет невнятное, но щас разберемся.
вако - нежно любимая непреклонная obāsan.
пробежимся по фактам: отца рё (сына вакако) убили в клановых разборках, когда пацану было четыре. так что его вырастила вакако и у них особенные отношения. потому что на тот момент рёджи был младший из всех окада, потому что так напоминает ей первого мужа или покойного сына или кого-то еще, потому что глаза у него черные и без слез, когда он сидит рядом с трупом отца. или миллион других причин. именно поэтому она с ним так жестока, так отстраненна, так холодна. потому что любит сильнее всего. иди дело в чем-то еще? #p17907,ryouji okada написал(а):вакако жестока с ним, как была жестока с его отцом, холода и неприступна, но другие котята шипят. особенно, когда череп рёджи рассыпается от удара и тело скручивает вместе с металлом и колесами, ломает, лопаются суставы; прет паленой резиной, асфальтом, кровью. ему шестнадцать и тело восстанавливается быстро, пока лучшие риперы джапан-тауна собирают его по кускам, а вакако не отходит от постели. ее любовь безусловна, но, сука, как же она невыносима в своей леденящей стерильности.
внутри клана окада все не так просто. он похож на гнездо диких голодных кошек. пока рё был пиздюком, его щемили как могли (как любого слабого окада), пока он не вытянулся под два метра и не получил титановый скелет, детские травмы, вакидзаси отца и типичную лютую ненависть тигриных когтей.
кое чево сюжетнова, если ты готова упороться с порога: десять лет назад давний конфликт рё с кузеном_окада вылился в кровавую баню. кузенчик мертв, рё до опиздения зол. вакако в курсе, что один ее внук убил другого ее внука. почему? потому что именно из-за него произошла та самая история с лиззи борден, которая, внезапно, была девушкой рё. проститутка, психичка и транс телка – вообще не лучшая пара для внука окада и члена тигриных когтей. то, что лиз выжила рё не знал, зато вакако нашла ее еле живую и настоятельно рекомендовала съебать из найт-сити, отсыпав ей эдди на первое время.
так что, obāsan, у меня к тебе вопросики.
у нас с лиз накурено дохуя хэдов, мы оба бешено горим этими тигриными разборками, я собираюсь собрать вокруг себя всех окада, каких смогу, чтобы пиздиться с ними ахпаха.
с тебя третье лицо, пост чаще раза в год и горящие глаза. ты можешь не шарить за канон вообще, разберемся. вакако, как минимум, нужна в миллионы игрищ лично мне и лиззи. а еще у нас ви с ебанцой, наемники, психопатые всякие, которым че-то от тебя нужно.
п.с. в посте как раз про вакако. пример поста Это новая, obāsan, нравится?
Рё смеется одними глазами, стоя на выходе и задирая рукав кожаной куртки, накинутой наголо; на правой руке розовеет новый яркий тигр, ощерив пасть. Скоро не останется кожи, чтобы вбивать в нее чернила. Вакако цокает языком, со снисходительностью старшего глядя на сочный рисунок, врезанный в плоть внука. Она бросает ему «иди, мальчик» на японском, потому что в двадцать один он все еще не мужчина. Куражится, сопляк, бравирует, клацает зубами и артачится. Глаза черные и живые, всё еще. Такие бывают только у юных котят. И они либо умирают со своими владельцами, либо приносят жертву клану.
Вдова боится, что ждёт эти глаза.
На щелчок ее языка Рё ухмыляется и выходит на улицу, вскидывая руки вверх. Чпок-стрит ликует, восхваляет Окада-младшего. В темноте и отблесках неона оптика левого глаза подсвечивается красным, в правой руке – бутылка пятидесятилетнего glenfarclas, подарок от любимой obāsan. Его день рождения празднует вся улица третий день подряд, потому что он Рёджи Окада, младший внук Вакако, один из любимчиков когтей. Баловень. Клоун. Шут. Потому что карта Шута стоит в начале колоды. Потому что олицетворяет начало и предвещает конец.
Несколько минут до полуночи. В ушах Рё рычит какой-то китайский рэп, он цокает, смахивая следующий трек, затем следующий, пока его yaiba мотивами мчал на окраину кабуки, облизывая красным светом фары мокрый асфальт. В воздухе стоял влажный, удушающий май, резко превращающийся в сырой и недружелюбный сразу после захода солнца.
Сворачивая на хорошо знакомую улочку, освещенную тускло вздрагивающим, как малолетняя проститутка, фонарем, Окада едва не задел задним колесом рабицу, натянутую на подобие ограждения. Лениво ругнулся, тормозя мотоцикл у ржавой пожарной лестницы и, сунув бутылку во внутренний карман кожаной куртки с нашивками когтей, взлетел, точно кошка, по металлическим ступеням на четвертый этаж, под самую крышу. Он ненавидел подниматься сюда узкими коридорами, душными лестничными клетками, поэтому привычно перемахнул через край открытого окна, ведущего в коридор.
Пахло разлитым дешевым вином, нырком и спермой.
Он двинулся по узкому коридору, склонив голову в проеме из-за своего роста, и добрался до последней двери с хорошо знакомым номером четыреста тринадцать. Рефлекторно на раздражитель знакомых цифр язык быстро мазнул по кромке острых зубов, а костяшки пальцев дали о себе знать двойным стуком о входную дверью.
- Бейб? – позвал Рёджи после нескольких секунд ожидания. Эта квартирка такая крохотная и с такими тонкими стенами, что она должна была его услышать уже на пожарной лестнице.
Окада постоял, упрямо глядя в дверь, шумно втянул носом, и уперся плечом в дверной косяк, постучав еще раз – громче, несколько раз и кулаком. Рё ненавидел ждать.
- Лиз?
Его слух уловил, как за дверью что-то упало. Будто бы кто-то неаккуратно задел острым коленом пепельницу, свалив ее на пол, и это вызвало суету внутри квартиры, прежде чем дверь, наконец, открылась. Не отъехала в сторону, и распахнулась внутрь. Рё всегда смеялся над этим, но сегодня в башке гудело совсем другое.
- Угадай, что у меня есть, - без вопросительной интонации сказал Рёджи, едва встретив блеск влажных голубых глаз и улыбнулся широко, по-хищному остро, обнажив белый ряд чуть неровных зубов. Рука со свежей розовеющей татуировкой пасти тигра вытащила из кармана куртки бутылку, янтарная жидкость жалобно всплеснула в ее стеклянном желудке. – Пятидесятилетний, мать его.
Он вошел в квартиру, в которой на него сразу надвинулся с угрозой низкий потолок – должно быть, два с половиной метра, если не меньше. Ему каждый раз казалось, что он разобьет головой одного из свисающих с потолка хрупких цветных оригами из прозрачного, точно стекло, пластика. Лиззи любит все цветное. Ярче, громче, пусть все сверкает. Стеклом, битой плиткой, кислотой, чем угодно. Это ему нравится. Поэтому он отводит двумя пальцами висящие безделушки, проходя к столику, рядом с которым на полу валяется пепел. Странно.
- Тебе понравится, оно охуенное, - хмыкает Рё, стащив рукав одной куртки и одновременно с хрустом вскрываемой упаковки, отвинчивает крышку, пока не бросает кожанку на пол. – Хочу выпить его с тобой. Или с тебя.
Он улыбается. Запах виски яркими всполохами дразнит его рецепторы, пизже любого синтетика на улицах. Рёджи втягивает носом с шумом, наконец, останавливая свой шутовской взгляд на ней. Лиззи стоит перед ним с голым плоским животом, нелепые спортивные штаны держатся на одних тазовых костях. Он думал о них все прошедшие сутки, мечтая вгрызться зубами и забиться ей под кожу, можно было бы там и умереть, он был бы не против. Горячая рука с воспаленной от свежести татуировкой тянется к ней, ее животу, ложится и ползет выше по ребрам, под тонкую когда-то белую майку, и когда Рё склоняется, все это исчезает. Лиз уходит от поцелуя и Окада растерянно, точно ребенок, моргает, сдвинув брови к переносице. Едва ли не с обидой.
- Что такое?
| |
