Недели до научной конференции в Риме выдаются довольно богатыми на события и подготовительные визиты: научный руководитель, коллеги по цеху, издатель, несколько рецензентов, сварливая Лобелия Гринграсс, несколько визитов в джентльменский клуб и, наконец, выход из зеленого пламени камина в гостиной несравненной Миллисент Бэгнольд.
– Не боишься, что скорее состаришься, если будешь так хмуриться? – первое, что произносит Уильям, с самым благодушно-насмешливым видом оглядывая первую любовь, давно уж превратившуюся в старую подругу, способную без осуждения выслушать и поддержать любое его решение.
Та отвлекается от сложенного перед нею расчерченного свитка, поправляет очки на цепочке и критически оглядывает гостя: идеально начищен, идеально наглажен, идеально причесан и совершенно потерян. Мили умеет угадывать, что с ним происходит по одному лишь выражению глаз, – в этом проклятье их отношений. Благословение состоит в том, что Гринграсс сам её читает довольно неплохо, а потому может парировать все колкости, вырывающиеся из капризного ротика, который он так любил целовать лет тридцать с лишним тому назад.
– Что случилось, Билл? Ты обычно не врываешься без предупреждения, – Миллисент достает печатку, смачивает её в чернилах и, практически не глядя, ставит в нужное место. Жест спокойный, филигранный, явно отточенный годами практики. Иногда он только диву дается, как давнишняя подруга сумела так гармонично вплестись в британскую бюрократию, ничуть об этом не жалея и не крича, как ей это всё надоело. Сам он обычно предпочитает побыстрее разделаться с бумагами и заняться чем-то более приятным, с практикой, не с теорией, связанным.
– Милли, детка, только не говори, что не рада меня видеть, – Уильям берет стул для посетителей, спинкой к себе разворачивает и садится на него верхом, голову примостив на спинке и глядя на Бэгнольд с ироничным прищуром.
– Нет, почему? Я рада, но что-то не припомню, чтобы ты являлся без предупреждения. Особенно третий раз за последние две недели, – женщина откладывает подписанный документ в сторону, какое-то время на него смотрит изучающим взглядом и призывает с небольшого журнального столика поднос, на котором стоят графин с двенадцатилетним огневиски и двумя бокалами. – Простая математика. Ещё немного и я подумаю, что ты решил приударить за замужней женщиной, что негоже мужчине твоего возраста и статуса.
«А вот и шипы».
Миллисент в своем жабо напоминает изящную кроваво-красную розу из сада Лобелии.
А у роз есть шипы.
– Ну, что ты. Я умею проигрывать с достоинством, особенно Бэгнольду, – он принимает налитый ему бокал и делает уверенный глоток, прямым взглядом опаляя подругу и заставляя потеряться на несколько секунд. Сколько бы лет не прошло, а она всё реагирует на подобного рода приемы самым очаровательным образом.
– Так в чём дело, Билл? Твои попытки очаровать меня утомляют, – а вот и ожидаемая колкость.
«Потрясающе».
Билл усмехается.
Маленький ритуал их исполнен.
– Можно я сегодня заночую у тебя? Не хочу оставаться дома на ночь, – как бы мимоходом произносит он, после чего возвращает внимание огневиски.
– Детишки слишком уж активно делают своих детишек? – иронично фырчит Милли, расслабленной большой кошкой откидываясь на кожаное кресло и наблюдая за тем, как Билл давится угощением.
Рот прикрывает, кашляет, ощетинивается.
И выдыхает, принимая самый благодушный вид из всех тех фальшивых, которым сподобился выучиться за годы пребывания в высшем обществе.
– Да, пожалуй, да, – врать смысла не имеет, Милли видит его насквозь и знает, как облупленного.
– Не понимаю, почему это тебя задевает.
– А меня это не задевает, – подчеркнуто беспечно отзывается Уильям. – Только радует.
– Ну, как знаешь, Гринграсс, могли бы и обсудить, – Бэгнольд умеет вывернуть в свою пользу любое дело.
«Истинный политик», – с нежностью и восхищением думает Уильям, пока подруга вновь наполняет их бокалы.
Долгие разговоры за графином виски расслабляют его, восстанавливают, дают возможность побыть в пространстве безопасном и до оскомины привычном. С Миллисент иногда даже говорить не нужно, ведь их связь давно телепатическая, норовящая перерасти в телекинез, и потому он не удивляется, когда утром обнаруживает себя с больной головой на кожаном диванчике с больной головой и ощущением, будто по нему прошелся небольшой табун лошадей. И домой возвращается тот час же, дабы не напороться на бывшего соперника, а ныне почтенного мужа его первой любви.
Им незачем лишние проблемы с ревнивыми мужьями.
Им обоим.
✦ 
✦ 
✦ 
✦
✦ 
✦ 
✦ 
✦ 
✦ 
✦ 
✦ 
