ты че думала, в сказку попала??? (залетай в лс, но только не бей)

-

Его растят в порядке. Всю жизнь приучают к тому, насколько этот порядок необходим и важен. И Хиссрад не просто принимает этот факт как данность — он формируется весь как личность исходя из этой данности, исходя из Кун. Без Кун от Хиссрада едва ли многое останется. Он понимает это за десять лет на Сегероне, среди тал-васготов, среди смертей и бунта тех, кто не желает принимать порядок в свои умы и в свои жизни. Он остро ощущает это за годы бытия Железным Быком, наемником, пьющим и веселящимся вместе со своими товарищами. Кун — воля и порядок — остаются где-то очень глубоко внутри. Так глубоко, что хаос окружающего мира начинает давить с нестерпимой силой день ото дня.

К какому-то моменту его жизни хаоса, беспорядка становится слишком много. Примерно тогда, когда в привычный уклад жизни мягкой поступью входит инквизитор. Вестник Андрасте, спаситель, герой, самозванец, обманщик, убийца — с разных сторон в Тревельяна летят разные обвинения. И он будто соглашается со всеми ими, разрешая окружающему миру вокруг приходить в движение. Пользуясь этим движением. Говорят, в сердце бури спокойно. Но Железный Бык уверен в обратном каждый раз, когда видит инквизитора.

Он находит в себе смелость признать, что боится его. Тем первобытным страхом, которым боятся ядовитых змей — этот страх переходит от предков из древних эпох, как память поколения о долгой и мучительной смерти от яда, разрушающего все нутро, опаляющего агонией непременной кончины. И, если бы не долг, Бык бы предпочел держаться подальше. Но подальше не получается — кунари держится так близко, как это возможно. Честно признается, что шпион. Предлагает всё и сразу. Ест и пьет за одним столом. Чувствует, как страх трансформируется во что-то такое, от чего внутренний порядок окончательно трещит по швам.

Но долг все еще есть — Бен-Хазрат не сводит глаз с Инквизиции. Ищет выгоду от басов ровно так же, как и от всего, от чего только эту выгоду можно получить. Предлагает — предложения Бен-Хазрат почти ультимативны, если подумать — сотрудничество на определенных условиях. Просит "предоплату" услугой, которая кажется совсем простой. И важной и для Инквизиции. В конце концов, уничтожить ставку венатори, прервать поставки красного лириума важно и для басов, а не только для кунари.

План выглядит... Нормально. Не идеально — под проливным дождем ничего вообще не может выглядеть идеально, если честно, всё сразу опускается где-то до уровня "терпимо, могло быть лучше". Гатт выдает всё, что знает — по ощущениям, почти ничего. Но Бык принимает и это, выслушивает, едва-едва способный отделаться от гложущей где-то в затылке тревоги. Слишком много рисков, слишком много неизвестных, слишком... Слишком ощутимое присутствие Бен-Хазрат в его жизни спустя столько лет писем.

Гатт называет его Хиссрад. Поясняет — лжец. И это почти что злит. Бык ловит себя на этой иррациональной злости, давит ее, заталкивает поглубже. Туда же, где засела тревога. Туда же, где неясно ворочается сомнение в плане Бен-Хазрат. В Кун нет места подобным сомнениям и от этого только хуже. Он инструктирует Крэма. Обещает выпивку, как все закончится — после жмется подальше, чтобы не заразить в этом некончающемся ливне остальных своими сомнениями.

— У Бен-Хазрат длинная рука, босс. Но даже длинной руке не дотянутся до всюду. Это лучший план, что у нас есть. К сожалению, — Бык приваливается к стволу дерева рядом с Максом, скрещивает руки на груди. — Именно поэтому лучший вариант для Инквизиции и для Бен-Хазрат это объединение шпионских сетей, сам знаешь, — спорить с чужим недоверием, с чужим презрением бесполезно. Оно и так опасно резонирует с его собственными сомнениями, поднимает в голове тяжелые мысли. — У нас есть шанс. И мы не должны его просрать, — звучит почти что уверенно. Почти что. Если не думать о возможных рисках.

Под пристальным, словно проникающим в самую душу, взглядом отца ужасно неуютно, кажется, что родитель запросто читает и все мысли, которые роятся в юной головке Светы, и видит всю душу насквозь. Поверил папа в то, что Светлана сбежала от охранника лишь прогуляться в одиночестве или всё - же догадался, что его маленькая любимица Сетатка вот сейчас лжёт и пытается заговорить ему зубы? Ох, только бы поверил, только бы не понял и не поймал Свету на откровенной и беззастенчивой лжи! Жалко в случае, если ложь вскроется, будет больше даже не себя, а Люсю, которому точно прилетит такая кара, что хуже и не придумаешь.
Ну вот, попытка вранья с треском провалена, отец сразу же предупреждает об этом, и голос его звучит зло, с раздражением и гневом. Щёки Светланы тут же окрашивает пунцовый румянец смущения - всё - таки отец слишком мудр и хорошо знает её, так с лёгкостью, будто играючи вычислил ложь! Впрочем, ту же девушка делает глубокий вдох, затем  выдох, старательно нацепляет на лицо спокойное и невозмутимое выражение Даже голос, кажется, звучит уверенно, и почти не дрожит, что очень радует.
- Ты же тоже был молодым, беззаботным, почему же мне отказано в праве на крошечный глоток свободы? И я ни на секунду не теряла разума и не собираюсь отказывается хотя бы от возможности мечтать о любви, о том, что я тоже кому - то понравлюсь, что кто - то будет говорить мне нежные слова, увидит во мне не просто твою дочь, а самую обычную девушку.   
Ага, отец припоминает уже и Васю с его постоянными выходками и хулиганскими демаршами, вкупе с отвратительными оценками в дневнике, в школьные годы. Ну да, вот только сравнивать его и Свету - ну, всё равно что сравнить землю и небом, разница будет примерно такая же. По крайней мере, Света действительно любит учиться, уважает и ценит учителей, не устаивая вредных пакостей против них, да и в школу отца по поводу её поведения или успеваемости не вызывали ни разу. Уж здесь Света просто не может не заступиться за себя и не дать понять, что не согласна с таким сравнением.
- А разве я когда - то хулиганила, изводила учителей, получала двойки, не слушалась тебя, как Вася?  Мне лестно сравнение с ним, хотя бы потому, что я  очень люблю и ценю брата, но мы абсолютно разные люди и совершенно не похожи между собой.
Так, и  правда, стоит успокоиться! Вдох - выдох, мысленный счёт от 1 до 10, попытка заставить себя подумать о чём - нибудь хорошем и приятном. А отец уже снова продолжает свой монолог, на сей раз уже даже практически задав прямой вопрос об имени предмета мечтаний Светы. Ну уж нет, Люсю она не выдаст даже под пытками, лучше всё - таки придерживаться изначальной версии и не отступать от неё.
- Я уже абсолютно спокойна, прости за вспышку эмоций. Мои мечты зовут очень просто - свобода, независимость, и любовь, других имён у них нет и никогда не было.
Что ж, попытка снова хотя бы немного убедить отца в правдивости своих слов. Может быть, это и смешно, и глупо, но не подставлять же и в самом деле под удар Люсю, указывая на него?  Тем более отец и так уже открытым текстом сообщает, что, вообще - то, в курсе имени объекта её мечтаний. Хотя нет, это скорее бросок пробного мячика с его стороны, при полной уверенности в том, кто же является возлюбленным Светы, несчастного моментально арестовали бы сотрудники НКВД, а так Люсю пока никто не трогает.
- Не понимаю, о чём ты. Аа, может быть, об Алексее Яковлевиче Каплере? Я знаю, что  он сейчас в Москве, и очень занят, да и интересных выставок или кинопремьер, на которые мы могли бы сходить, давно уже нет, но при чём здесь мой добрый друг? Да, мы с Алексеем Яковлевичем очень подружились, нам интересно общаться друг с другом, он умный, начитанный и удивительно образованный человек, и мне лестно, что она называет меня своим другом.
Как же сложно официально говорить о Люсе, называя его по имени - отчеству! Но главное притупить бдительность отца, иначе точно быть беде. Правда, отец, кажется, не особо и поверил, но лучше уж такая попытка полулжи, чем правда, которую нельзя рассказывать никому на свете, даже верной и любимой подружке Марфе. На очередной словесный камушек явно в адрес Каплера Света лишь пожимает плечами:
- Папа, мне всегда интересно разговаривать с тобой, но сейчас я правда не понимаю тебя. Глупая мечта погулять в одиночестве не должна была даже прийти мне в голову, это я уже поняла и усвоила. Больше я ни в чём не виновата и не нарушала никаких твоих просьб или запретов.
Вот отец уже движется и к стоящей чуть в стороне машине, осторожно увлекая за собой и Свету. Да, вот и всё, сегодня точно можно даже и не мечтать добраться к Люсе! Интересно, завтра отец также проследит за ней, или всё - таки удастся снова обвести вокруг пальца охранника?
- Да, папа, поедем домой? Я замёрзла и с радостью бы пообедала, да и уроки на завтра сами себя не сделают.

Люди думают, что у Богов не может быть своих проблем. Что они решают только дела простых смертных, а свободное от них время ─ развлекаются. Но никто их них и подумать не мог, что у них тоже может пойти все не так, как было запланировано. Среди богов тоже бывают конфликты, войны, драки. Единственное отличие ─ они бессмертны. Их нельзя убить и они все свои обиды будут помнить вечно. Они наблюдают за тем, как человек рождается, проживает свою жизнь, а затем умирает. Каждый раз видят, как им молятся и стараются хоть чем-то помочь. Их восхваляют, их ненавидят. Но к кому они должны обратиться, чтобы решить собственные проблемы? Только к самим себе. Только они могут себе помочь…
Всю жизнь Персефона следовала указаниям матери. Они не видела мир, не выходила за те границы, куда Деметра запрещала ступать. Персефона была послушным ребенком. Мать редко куда брала с собой дочь, стараясь ее оградить от того, что происходит на Олимпе. Ее отцом был сам Зевс. Возможно, именно поэтому Деметра и не хотела показывать никому свою дочь. Но пообещав ей, что та возьмет с собой Персефону на ближайшее «собрание» Богов Олимпа, Деметра еще не знала, чем ей это обернется. Там богиня плодородия была замечена Аидом, Богом подземного царства. Он отличался от всех присутствующим тем, что не вступал в споры, мало пил и старался держаться в тени. Его внимание привлекла юная Персефона. Завидев ее, он был очарован ее красотой. Но прознав о том, кто является ее матерью, понял, что переговорам не бывать. Именно поэтому через несколько дней он решился похитить девушку. Проведя с ним пару дней, Персефона узнала его лучше. Она не сопротивлялась тому, что Аид желает сделать ее своей женой. И вот теперь она царица подземного царства…
Демерта была в бешенстве, но в конечном итоге смирилась, когда до нее дошли слухи, что Персефона находится в положении. Какое счастье было в их семье. Из-за того, что Аид был Богом мертвых, они не надеялись, что у них когда-нибудь будут дети. Завидев внучку, Деметра сжалилась над мужем дочери и иногда навещала их. Персефона была счастливой матерью, воспитывая Мелиною. Она не отходила от нее ни на шаг, боясь, что с ней может что-то случиться. Кто бы мог подумать, что это несчастье придет от родной матери Персефоны…

─ Мама, ты не можешь так поступить! Не тебе решать ее судьбу, ─ Персефона ходила из стороны в сторону, пытаясь доказать матери, что та не имеет право выбирать судьбу внучки, не посоветовавшись с ее родителями. Утром Персефоне доложили о том, что со дня на день, в подземное царство должен прибыть жених Мелинои. Аид, прознав о том, что его дочери подобрали какого-то жениха, о котором он даже не знал, пришел в бешенство. Поначалу их мысли пали на Зевса, посчитав, что тот решил помочь племяннице и подобрать ей хорошую кандидатуру. Но спустя пару часов, Персефона узнала более точную информацию, что инициатором была никто иная как Деметра.
─ Персефона, милая, для нее так будет лучше. Что она может увидеть здесь? Мертвые души, что прибывают сюда, в лапы твоего Аида? А там я за ней присмотрю, ─ голос женщины был абсолютно спокоен. Ее не смущал тот факт, что ее дочь против такого поворота событий. Персефона не могла себя больше контролировать и, схватив первую попавшую вазу, кинула ее в сторону матери. С ней вновь не считаются. Ее просто поставили перед фактом, как и всю ее жизнь. Теперь Деметра хочет контролировать родную внучку. ─ Ты изменилась, как только стала женой этого.
─ А ты не изменилась! Ты всю жизнь контролировала меня! Теперь ты хочешь так же поступить и с моей дочерью. Вспомни, ты была не рада, стоило мне сообщить эту новость. Только после того как ты взяла ее на руку и увидела, ты сжалилась над моей судьбой. Я думала, что ты приняла тот факт, что я стала женой Аида и счастлива с ним. Потому что рядом с тобой счастья не было, ─ Деметра не могла поверить собственным ушам. Персефона, может и не прямо, но назвала ее тираном. Она всего лишь заботилась о родной дочери, которую очень любила. Теперь она так же хочет заботиться и о внучке, в которой души не чаяла. ─ Убирайся отсюда. Я больше не желаю тебя видеть. Я думала ты изменилась, мама…
─ Сейчас я уйду, Персефона. Но все уже решено. Мелиноя выйдет за него замуж. И переедет ко мне, где я о ней буду заботиться. А ты можешь и дальше жить со своим Аидом и его трехголовой псиной.
Встав с места, Деметра покинула комнату, не взглянув на дочь. Хоть они и не раз ссорились, внутри девушки что-то сжалось. Ей было больно от этой ссоры. Хотелось кричать, крушить все вокруг. Но были и более важные дела сейчас. Раз все уже решено, она должна поговорить с дочерью.

Стоя перед дверью дочери, Персефона не решалась зайти. Как ей сообщить о том, что ее насильно отдадут замуж? Персефона не могла пообещать, что брак будет счастливым. Она сама не могла похвастаться тем, что вышла замуж по любви. Любовь пришла позже, когда она смогла узнать владыку подземного мира намного лучше. Ее силой привели в это царство и поставили перед фактом, что теперь она жена Аида. Может тогда она и злилась, но позже она почувствовала свободу. Аид не запрещал ей ничего в отличии от ее матери, что всю жизнь контролировала ее. Она могла спокойно разгуливать по царству и заводить новые знакомства. Она знает, что такое быть под вечным контролем Деметры. И не желает такой участи для дочери. Набравшись храбрости, Персефона вошла в комнату Мелинои. К счастью она была именно там. Знает ли она о своей судьбе? Готова ли она к ней?
─ Мелиноя, можем поговорить? ─ голос предательски дрожал. Она должна быть сильной ради дочери. Если та заметит неуверенность матери, она посчитает, что ее никто не защитит. Аид всегда шел в бой. Он редко когда шел на переговоры, решая проблемы силой. В этом было их отличие с Персефоной, которая старалась уладить все мирно. ─ Ты уже виделась с Деметрой? Она вроде хотела с тобой поговорить. Или ты уже сама обо всем знаешь?

дай теперь слабость.
сила куда тяжелей креста

[indent][indent] - право слово, александр яковлевич, ну какой из меня директор?
иван заложил руки за спину, стоя перед своим непосредственным руководителем. грызлов поморщился, как делал всякий раз, когда вяземский  начинал говорить так, словно обчитался толстого и достоевского. случалось такое не часто, но всегда, если у главы мракоборческого отдела слов было больше, чем он выдавал вслух. аргументы ивана были и без того хорошо известны обоим.
[indent][indent] - три смены директоров за семь лет. когда такое было, ваня, ты и сам-то помнишь? пять несчастных случаев за два последних года. ученики пропадают, одного из учителей даже московские целители не спасли.  я уж молчу об остальных отчетах, вон у меня их, целая гора, - александр яковлевич даже не поленился и правда сграбастать кипу документов со стола, чтобы потрясти их перед лицом подчиненного, на вяземского подобное впечатления не произвело, он так и остался стоять столбом перед начальством.

директорство в тридцать три - даже звучит глупо. самый молодой капитан, самый молодой генерал-лейтенант, уже даже вяземский устал от этой извечной добавки к своему имени, ему хватало и хмурых взглядов мракоборцев вдвое старше себя, над которыми иван командовал в департаменте. и вот теперь: из главы отдела - в школьного надзирателя. странная получалась карьера. а, ведь, все прочили, что еще лет пять - семь и юнец сменит на посту главы второго департамента самого грызлова, когда тот наконец-то уйдет в отставку.

[indent][indent] - ты погоди, еще немного, и чертовы газетчики в самом деле начнут копать, среди родителей волнения появятся, такая волна гов... - александр яковлевич аж покраснел, сдерживая ругательства. - в общем завязывать с этим надо, ваня. срочно. вчера еще.
[indent][indent] - а не справлюсь? в колыму или на соловки? - и не то чтобы вяземский сомневался в себе, просто точно знал, что либо у грызлова он последняя доступная волшебная щучка, которую можно ловко вытянуть из проруби и начать загадывать невыполнимые желания, либо козел отпущения, на которого сбросят всех собак, лишь бы самим не подставляться. вяземский в управлении многим не нравился: и возрастом, и боевыми талантами, и удачливостью. ну нигде не любят таких. он и сам-то себе не всегда приятен был.
[indent][indent] - типун тебе на язык, - все-таки не удержался александр яковлевич, и махнул рукой, заканчивая разговор, - отчеты забери. и в отдел образования загляни, они тебе оберег выдадут и ну... разберешься, в общем.

иван только хмыкнул в ответ. ну да. как водится.

[indent][indent] - так точно, вашблагородие, - стукнув каблуками ботинок, съязвил он и удалился, под тихий мат грызлова. второе августа, прошлый директор уже сложил все полномочия, меньше месяца осталось до начала нового учебного года. ну и пиздец же, если честно. вяземский покачал головой, расписываясь кровавым пером на документах в отделе образования и пошел к своим. попрощаться.

***

в колдотворце иван бывал уже после школы. несколько раз. когда привлекли мракоборцев не только с сибири и урала, но и из столичных городов на поиски тезки, ивана смирнова, мальчика тринадцати лет, что пропал четыре года назад в карагайском бору. родных у пацана не было, никто его не защитил, следы ребенка ушли далеко в лес, а вяземский лично доставал из лесов и озер всякую нечисть, чтобы устроить допрос. шороху они тогда навели немало, птицы после кричали еще несколько дней, старый бор точно гневался на незваных гостей. не помог ни алатырь-камень, ни поисковые заклинания, ни любая прочая магия. мальчик пропал и больше не объявлялся. да что уж там, взрослые сильные мракоборцы-поисковики и то не все сразу вернулись, некоторые по бору бродили еще почти неделю, а вернувшись, угодили в больничные палаты. лепетали что-то бессвязное, пугались каждого шороха. среди них была и соня. она одна из всех так до конца и не оправилась, ушла из отдела, порвала с женихом, уехала домой, в воронеж. насколько знал иван, ей и после снились кошмары про леших и ведьм, зелье сна-без-сновидений так и поселилось у нее на прикроватной тумбочке.

вяземскому, как всегда, везло чуточку больше. карагайский бор он любил, несмотря на дурную славу не только среди немагов, но и среди волшебников, каждое лето, перед отъездом обратно домой, купался в карагайском озере, пару раз плавал с местными русалками. говорить они с ним отказывались, конечно, но отгоняли злобных водяниц подальше, что тоже было приятно. время, проведенное в колдотворце, было куда более сказочным и чудесным, чем все, что после. может так оно и правильно было: дети должны верить в сказки, неважно добрые или злые, но должны. даже у волшебников.

в школу вяземский попал самым обычным образом, по каминной сети аккурат в директорский кабинет, специально открытый для него. не было никаких лесных тропинок, прогулок и испытаний. с коллективом, который почти весь и без того знал, иван познакомился заново, несколько дней провел с деканами факультетов, и со своим заместителем, анной тихоновной лемешевой, по совместительству возглавлявшей факультет сварога, тот самый, на котором учился когда-то и вяземский. они даже неловко пошутили об этом за чаем с малиной в перерыве, а потом рутина снова захватила их с головой. на что бы там не рассчитывал грызлов, отправляя ивана в школу, а обязанности директора с него никто снимать не собирался, работы было не мало, и вся какая-то до ужаса хозяйственная. вычистить и подлатать конюшню, привести в порядок домик лесничего, а заодно и помочь с ремонтом дворца. утвердить учебный план, утвердить расписание, утвердить смены дежурных, старост, школьные и внеклассные мероприятия. подписать, проверить, снова что-нибудь утвердить, провести полную инспекцию школы и проверить надежность портключей для учеников и охранных заклинаний вокруг. к своим же неписанным, но самым главным обязанностям иван смог приступить по-настоящему, без отвлечений, только к двадцать первому августа, дню стрибога.

карагайский бор, стоило уйти подальше от защищенных границ, встретил вяземского знакомым шелестом листьев, треском сухих веток, насыщенным ароматом хвои и прохлады. солнце, выглянувшее из облаков, выплеснуло золото на сосновые иголки, где-то рядом с ветки вспорхнула мелкая птичка. полумрак чащи был рядом, но день все еще отгонял его прочь. иван вытянул руку вперед и вывернул кисть, произнося невербальное заклинание. руны-метки, что он оставил на деревьях в прошлый раз, еще светились слабым зеленоватым огнем, другие, от последнего отряда мракоборцев, что забирал труп погибшего учителя, били в глаза алым. руны вели к лешачьей горе, и вяземский осторожно ступал по земле, следуя за магическими проводниками мимо редких остроугольных валунов, попадавшихся на пути.

из всех преданий о горе, иван точно помнил как часто в них фигурировал женский образ. то ли ведьмы, то ли лешачихи, то ли местной хозяйки леса. о ней говорили волшебники, про нее складывали сказочки немаги, но настоящих ее следов никто не находил, да и она, так и оставаясь полуправдой, не заводила знакомств. учитель, петр геннадьевич золотарев, преподававший древние руны, был найден с истерзанным сердцем, вяземский помнил абсолютно чистое тело, лишенное шрамов, ожогов или порезов от когтей. если бы не проведенное вскрытие, так и остались бы непонятными причины, что привели к его смерти. картинка в целом складывалась, но белых пятен в ней было столько, что иван не мог проследить взаимосвязей. если некая местная нечисть нападала на магов, то почему сейчас? за девяносто лет у колдотворца не было смертей, ни один волшебник не погиб внутри дворца или в бору, несчастные случаи бывали у людей, но волшебники могли защититься и от магических тварей, и от любого зверья, в конце концов, никто не отменял трансгрессию с опасной земли. вяземский даже сам проверил еще раз, переместившись ближе к лешачьей горе. на бор тоже были наложены древние чары, еще со времен, когда этот лес только начинал расширяться, четыре столетия минуло, а все равно магический отголосок словно касался кожи, напоминая о себе.

и если угроза не исходила от леса, а скептик внутри отбрасывал сказочную чушь, то что оставалось? мог ли быть виновен в происходящем кто-то из вполне реальных колдунов и колдуний колдотворца и окрестностей? кого проверять? десятки раз проверенных преподавателей, местное магическое сообщество? волшебную деревеньку межозерья?

вяземский развернулся резко, сжимая руку в кулак. от колдуньи перед ним не было слышно ни звука, даже длинные юбки ее платья не шелестели. камней не было, никто не писал о потере коня, себя или обоих разом, но кажется развилина все же случилась.

[indent][indent] - здравствуй, - негромко сказал иван, глядя на девушку.

и только потом ее вспомнил.

по первому же требованию все пришлем!

У меня пока нет постов от Кристофера, извините уж. Могу в лс потом предложить обменяться до понимания сыграемся или нет.

- Просто выпили.

Штапич проспится и будет в норме.
Может быть, в ахуе, но точно в норме.
В ахуе они точно будут все: Ляля, Фекс, Ваня, Кукла, даже этот прилипнувший к ним, будто банный лист, Макс. Про Татарку можно вообще ничего не говорить. Видимо, придется оплатить психолога и пару тысячелетий не попадаться ей на глаза.
В ахуе будут все.
Но, кажется, только не Эос.

Абрамса так и тянет спросить: «Ань, а ты совсем ёбнулась?».
Но, может, эта иллюзия. Или просто недостаток информации; вот она услышит вторую часть, ключевую, и обязательно выгонит его из квартиры, из жизни, из отряда, из страны — блядь, да откуда угодно.
Но язык не поворачивается сказать это вслух, будто если скажет — подтвердит реальность случившегося. Вдоль по позвоночнику змеёй извивается холод и вместо того, чтобы планомерно стекать вниз, поднимается вверх и вот-вот обовьётся удавкой вокруг горла. 
Глаза поднять и посмотреть на лицо Эос оже невозможно. Физически невозможно.
Во-первых, больно. Абрамсу физически больно двигаться сейчас глазами. Кажется, они разбухли так, что распирают глазницы и вот-вот лопнут, забрызгивая всё вокруг кровью. Блядь, как стыдно. Ане же придётся это всё убирать. Ну в этот раз хотя бы не блевать.

Во-вторых...

Ян пялится куда-то в пол. Не то, что на свои ноги или на кружку, зажатую в его пальцах — куда-то гораздо ниже, словно пытаясь рассмотреть через слои бетона, штукатурки и чего там ещё, что происходит у соседей внизу, в подвале, в канализации в конце концов, в самом аду, где однажды почти наверняка окажется и он сам.
Благими намерениями — это общеизвестно.
У Абрамса таких нет.

В Абрамсе и Штапиче было что-то едва уловимо похожее: оба они слишком искусно притворялись, что играют в нормальную жизнь.
До первого глотка чего-то горячительного.
Абрамс ещё, может, до первого грамма (ну ладно, поменьше, смотря на сколько в этот раз хватит денег), какого-нибудь вещества, попавшего в его организм. Но даже и без он обладал какой-то потрясающей способностью проебать всё будто по-щелчку пальцев.
Кажется, всё сломалось и пошло куда-то не туда.
Может быть, если Абрамс был стабильно под кайфом, не было бы никаких проблем. Как минимум, ночью он бы не пытался бы покончить с жизнью Тат.
Но тогда никогда бы не было бы и поисков, и людей вокруг, и Штапича с «а, может, навернём?».
И Эос бы не было.
И самого бы Абрамса, наверное, тоже. 

Ян так привык, что никого никогда рядом не было, что сейчас тоже хочется ощетиниться, выпалить какую-нибудь то ли грубость, то ли дохуя остроумную (омерзительную) шутку, развернуться, уйти и никогда-никогда не появляться ни на пороге этой квартиры, ни в жизни Эос.

Но она смотрит так, будто ей не похуй. И не нужно самому смотреть на неё или ей в глаза, чтобы это понять.
Достаточно то ли слов, то ли того, как она сжимает сейчас его руки.

Ян, кажется, ей не отвратителен.
Неплохо. Достаточно того, что он отвратителен сам себе.

Абрамс закрывает глаза, закусывает губу со внутренней стороны, сжимая зубы, пока не почувствует растекающийся по языку привкус крови.

- Мы выпили. А потом.

А потом поехали к Штапичу. То есть, к Татарке. То есть, к Штапичу и Татарке.
А потом Штапич куда-то ушёл, я как-то хуёво моргнул, а Тат уже захлёбывалась в ванной, пока я держал её под водой и не давал выбраться.

- А потом всё пошло по пизде.

Пожалуйста, скажи, что это не под запись для мусоров или психбольнице.
Я, блядь, правда нормальный.

- В общем, с Татаркой всё нормально. Скорая не понадобилась.