---

• • • • IRULAN CORRINO
dune • дюна • ирулан

Florence Pugh

---

Нам понадобятся некоторые допущения.
Предположим, что ваш пустынный, припыленный песком, жених истёк кровью на каменный пол, предположим, что у дядюшки всё получилось, предположим, что Квисац-Хадерах внезапно оказался не кудряв, а лыс, борз и самую малость психопат.
Предположим, что у вас не осталось выхода и пришлось-таки сказать «Да» в императорском ЗАГСе некоему бледному юноше со взором горящим, он же Харконненский ублюдок, он же новый Император.
Там, в другой реальности юный Атрейдес сказал, что вам ничего не угрожает и сдержал слово. Я поклянусь беречь, но грош цена моему слову. Благородство в этом сценарии не предусмотрено.
В нашем варианте развития событий вам угрожает до черта всего и в первую очередь ваш муж, зато никаких неприкосновенных конкубин. Отравишь мою полюбовницу, я посмеюсь, может быть ударю, но посмеюсь.
Вот что меня занимает: как мы уживёмся?
Как умная женщина, сильная женщина, уважающая себя женщина выстроит общение с вот этим вот, который ножи облизывает и рабынь режет ещё до чистки зубов. У которого геноциды так, мелочь, потому что…а почему бы и нет?
Вы же непременно найдёте выход, как-то да выкрутитесь, выстроите это общение так, чтобы обойтись синяками, а не пытками? Или может быть даже обойдете порывистого шизофреника на поворотах? Я знаю канон, я вижу ориентир, умные женщины спасут этот мир. Или сожгут, тоже отличный вариант.
Голос на императора повышать нельзя, а жить как-то надо. И вы справитесь, вы умница, за вами Бене Гессерит (отличное, кстати, имя для праворадикального израильского политика), за вами интеллект.
Вы меня в шахматы загасите или я вам либидо разбужу — не знаю, но будет весело.

Приличия требуют расписать заявку подробно, но приличия и человек, который одевается только когда не отвертеться, плохо совместимы, приходи, лебедь белая, чего-нибудь сварим, чтобы и гештальты закрыть и удовольствие получить.

Иллюстрация: «На баре синее, мы танцуем красивые»

---

Дополнительно: жду желания поиграть и гибкого мышления, кроме того нужно ведь Фейду-Рауте целовать чьи-то коленки в минуты нежности и кусать кого-нибудь до синяка в эти же минуты тоже нужно.

CHEVALIER DE LORRAINE [VERSAILLES]

раса: человек возраст: 25

деятельность: французский дворянин, мальтийский рыцарь, владелец четырёх аббатств, влиятельная фигура при дворе короля Людовика XIV место обитания: Версаль, Франция

evan williams

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ

У чертовой Судьбы определенно есть чувство юмора: наградить поистине ангельским лицом настоящего хищника. Высокий, белокурый молодой герцог с огромными голубыми глазами и ослепительной улыбкой сражал наповал, не оставляя шансов к отступлению. Он довольно быстро понял эффект своего воздействия на людей, и в раннем возрасте появившись в королевском окружении быстро сообразил что к чему.
Пытливый ум, гибкая смекалка и беспринципность в достижении собственных целей не только со временем сделали его значимой фигурой во дворце, позволив идеально влиться в атмосферу бесконечных сговоров, сплетен и интриг. Но и помогли в короткие сроки стать излюбленным миньоном брата Людовика XIV, который благодаря своему бунтарскому характеру никогда не скрывал собственных пристрастий к мужскому полу.
При дворе шевалье знал буквально каждый: его ненавидели и обожали, его любили и желали смерти, им восхищались и против него плелись заговоры, но вопреки всему его статус лишь становился прочнее изо дня в день. Пока Франция утопала в изнуряющих войнах, многочисленных болезнях, бедности и темноте, герцог Лотарингский прекрасно чувствовал себя в самом центре ослепительной резиденции "Короля Солнце", доводя до исступления даже самого монарха. Однако, королевский двор - это не только лакомый кусочек роскошной жизни, но еще и неиссякаемый источник возможностей для карьеры и личного обогащения.
Особенно, когда ты прагматичный, расчетливый и жестокий.
Особенно, когда ты — любимый фаворит брата короля.

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

It all becomes so clear when I see your face
And it's only when you're near, I feel I'm safe

Ты всегда выделялся.
Ты был не такой, как и все и не заметить это мог только слепой глупец. Мы познакомились, кажется еще по раннему детству, когда я отчаянно старался быть воспитанным и приличным, чтобы не расстраивать матушку и изо всех сил делал вид, что я был "нормальным" - что было, к слову, крайне сложно учитывая ее любовь наряжать меня в платья.
Ты был не такой, как все, но я наотрез отказывался это признавать. Снова и снова раздраженно закатывая глаза и презрительно фыркая на любое проявления внимания в свою сторону от "того самого итальянского Аполлона". Каким бы ослепительным красавцем ты ни был, манеры никто не отменял - где это видано, чтобы принц таял от собственного миньона?! А я таял, черт возьми.
Таял безотказно, стоило только попасть под влияние твоих чар. Я любил тебя как не любил никого и никогда - до дрожи в пальцах, до подкашивающихся колен, до безрассудства и неистовства. И это раздражало всех в округе. Это раздражало Луи до скрежета зубов. И все они в голос твердили о твоей меркантильности, жажде собственной выгоды и мечтах улучшить свое материальное положение за счет королевской казны, но все это напоминало очередные грязные сплетни, которые годами рождала знать в коридорах Версаля.
Но однажды сказка кончилась, и карточный домик нашего счастья рассыпался о жестокую реальность. Мой прекрасный принц с ангельским ликом оказался на самом деле соучастником сговора по свержению Людовика с трона. Полный разочарования вперемешку взгляд брата, в котором отчетливо читалось "я же говорил" я не забуду никогда. 

So before we take this road, 'fore you change my mind
And fill my heart with hope, help me to believe this time

Все без конца твердят, что Луи это Солнце, но мое солнце - это ты. Кажется, это идеальное сравнение: солнечное ласковое тепло может обогреть в хмурый день, под его уютными лучами легче встается по утрам, благодаря его заботе мы получаем пищу, комфорт и кров над головой. А еще Солнце может к черту спалить всю земную поверхность, не оставив после себя ничего, кроме выжженной дотла, безжизненной и обугленной почвы, в которой уже никогда ничего не прорастет.
Мы пережили с тобой, наверное все - огонь, воду и трубы изо всех возможных материалов. Но я чувствую, как что-то надломилось внутри. Чувствую как что-то не так. Это ощущение выгрызает изнутри настоящий кратер, в который продолжаются сваливаться все наши счастливые воспоминания, навсегда стираясь из памяти. И это же ощущение заставляет день за днем искать тебя в бесконечных кулуарах Версаля.
Это любовь?
Это ненависть?
Это зависимость?
Неопределенность убивает меня изо дня в день, едким послевкусием горча на языке и пощипывая губы словно яд. А ты только подливаешь масла в огонь, попадаясь мне на глаза то с очередной фифой в безвкуснейшем платье, то с новым смазливым юнцом, появившимся при дворе. Продолжая задаваться вопросом любишь ли ты меня, я кажется начинаю сходить с ума.
Помоги мне.
Помоги мне, шевалье. Сам я уже не справляюсь.
Сделай так, чтобы я снова смог в нас поверить. Чтобы я снова мог доверять тебе.
Или уходи навсегда.

I've been torn apart, desperately tryin' to find
A way back to my heart, so I can love again

---

Во-первых, прошу прощения у всех, кто дочитал эту заявку до конца. Я не умею быть лаконичным от слова "совсем", но перечитывая все, что я тут выдал понимаю, что конкретной информации не так много, но если я выложу буквально все задумки, хэды и мысли, то вообще выйдет невероятное полотно.
Во-вторых, мое весеннее обострение открыло сигнализирует о критическом недостатке стекла в крови, поэтому хочется немного пострадать. В связи с этим, хочется сделать что-то среднее между историческим шевалье и тем, которого показали в сериале. По событиям - ориентировочно первый-второй сезон, после того, как шевалье вернули из тюрьмы/ссылки, но до второй женитьбы Филиппа. Много драмы и переживаний в процессе притирки и нового выстраивания взаимоотношений. Буду рад любым идеям и предложениям.
В-третьих, в качестве референса на историю, а также для вдохновения крайне хотелось порекомендовать к просмотру данный ролик. Очень нравится настроение и то, как это совпадает с моим видением.

референс

Ну и в четвертых, буду рад пообщаться в гостевой, лс и телеге для выяснения каких-либо организационных моментов. По технической части все относительно стандартно: от меня пост раз в неделю, в районе 5-7к символов, с птицей-тройкой и грамотностью.

Пробный пост

Фиолетово-сизая дымка сумеречного заката тонким полотном затягивала гибкие силуэты деревьев, виднеющихся в дали. Ровный ряд каменных статуй, аккуратные линии выстриженных на газоне дорожек, даже массивный каменный мост - все приобретало свой неповторимый темно-лиловый оттенок, словно кто-то сверху накрывал все тонкой, полупрозрачной вуалью. С каждой минутой световой день продолжал терять свою силу, уступая плотной бархатистой темноте, которую лишь изредка разрезал мерцающий свет уличных фонарей. С балкона самого высокого этажа на закате открывался просто потрясающий вид, и только он мог заставить Филиппа выйти на улицу.
За прошедшие несколько месяцев он стал настоящим затворником, окопавшись в собственном имении Сен-Клу и отгородившись от всего мира за его высокими стенами. Бежавший из Версаля словно раненный зверь, захлебываясь саднящей болью и задыхаясь от собственного бессилия, казалось, он должен был винить весь мир в его чертовой несправедливости, но только одно имя пульсировало в голове тупой, ноющей болью, доводя до исступления.
Луи.
Любимый братец в одночасье лишил его всего - и продолжал искренне удивляться почему Филипп резко переменился в своем поведении, а все эмоции начисто стерлись с заостренного лица. Людовик по-настоящему удивлялся, ведь скорбеть по Генриетте должен именно он, а казнь шевалье была плевым делом - подумаешь, просто устранили еще одного предателя.
Вот так всегда.
Вот так всегда, черт возьми.
Весь мир вертится только вокруг тебя, Короля-Солнце.
Луи обладал поистине феноменальной способностью обесценивать чужие жизни, и не гнушался делать это даже с судьбой собственного брата. Де Лоррен был для него лишь незначительной пешкой, очередной смазливой мордашкой в покоях Филиппа, а участие его в заговоре и вовсе поместило его по важности на один уровень где-то между портовой крысой и шелудивой собакой, которую хотелось брезгливо оттолкнуть ногой. Для Луи все было просто: сожалеть об утрате любимой, устранять угрозу собственной короны и делать все, чтобы родной брат продолжал ходить рядом и одобряюще кивать когда это было нужно. План был замечательный, только вот с последним пунктом вышла осечка: при первой же возможности Филипп собрал вещи и уехал домой в Сен-Клу - местом, которое должно было стать отдушиной, но стало настоящей тюрьмой.
Орлеанский скоропостижно убрался из Версаля не потому, что злился за брата, а на Генриетту ему и вовсе было в большей степени все равно. Каждый метр этого проклятого места напоминал о нем. Филипп был реалистом и прекрасно понимал, что иллюзорных надежд на чудесное спасение шевалье питать не стоит: пусть заговоры и были в то время чем-то максимально обыденно, интрига против самого короля каралась безапелляционно. Наверное, ему даже не дали право последнего желания - ведь он обязан был выменять его на их последнюю встречу. Быть может тогда Филипп мог хотя бы попытаться что-то сделать: потребовать полноценного расследования, умолять брата заменить казнь на заключение, - да хоть взорвать к чертям этот чертов эшафот! Но нет.. Луи сообщил постфактум; тогда, когда уже ничего нельзя было сделать. В этой истории было слишком много несостыковок, и он бы уж точно выслушал версию де Лоррена, но говорить об этом сейчас было совершенно бессмысленно - время вспять не повернуть. А думать о том, что чувствовал в своим последние минуты шевалье было и вовсе сродни пытки, ведь для него Филипп не сделал ничего и казалось, будто он просто вычеркнул его из своей жизни за ненадобностью, словно очередного миньона, отслужившего свою службу, потерявшего товарный вид и подобающий моральный облик.
Принц поёжился, чувствуя как прохладный вечерний ветер настойчиво забирается под тяжелую ткань домашнего халата. Он сделал глоток вина и, зажав тонкую хрустальную ножку бокала между длинных пальцев, посмотрел на тугую линию горизонта, вспыхнувшую ярко-оранжевым заревом на фоне туманного сумеречного полумрака.
Шевалье никогда не был для него просто очередным фаворитом. И дело было не только в поразительно редком сочетании красоты и ума, в нем было что-то.. особенное. Он умел подобрать нужные слова, рядом с ним даже самые серьезные проблемы казались плевым делом, а то, как он не пасовал перед громким королевским титулом своего партнера и вовсе вызывало восхищение, день за днем привязывая к себе юного принца. Постепенно он вытеснил всех остальных миньонов из близкого круга Филиппа и прочно обосновался в его голове и сердце. Наверное, то воздействие, которое имел этот белокурый Аполлон так сильно раздражало Людовика, что он поспешил избавиться от привилегированного аристократа как можно скорее, по старой доброй традиции сильно не переживая о чувствах самого Орлеанского.
Казалось, будто весь мир остановился. Его собственное Солнце погасло, словно то самое зарево на горизонте, которое прямо сейчас упрямо заволакивало густой непроглядной темнотой. И что нужно было делать в этой тьме Филипп не представлял. Он чувствовал себя слепым котенком, которого за шкирку вышвырнули в бурлящую пучину реальности, а как жить дальше не объяснили. Пиры и банкеты, которыми некогда шумел его собственный замок потеряли всякий смысл; новые миньоны, которых Луи  пачками сплавлял сюда как в ссылку не вызывали ничего, кроме раздражения, а от осознания, что ему рано или поздно придется снова жениться и вернуться в Версаль, чтобы наблюдать самодовольную физиономию брата хотелось вскрыться или прыгнуть с этого чертового балкона прямо сейчас. Орлеанский заинтересованно свел брови и наклонился через перила, чтобы оценить высоту и примерное количество костей, которых получится сломать при падении. Итоговый результат его не удовлетворил, зато его внимание привлек слуга, который вероятнее всего стоял под балконом и пытался привлечь внимание своего Высочества довольно давно.
- Меня не интересуют никакие посетители, - узнав наконец причину его обеспокоенности Филипп поморщился. - Я никого не жду. Да, даже очень важного. Ступай.
Вариантов того, кто мог осчастливить его своим визитом аж в Сен-Клу было немного. Вернее, он был по факту один: скорее всего, братец предпринял очередную попытку вернуть его в Версаль и прислал кого-нибудь умудренного опытом, чтобы тот наставил его на путь истинный своими мудрыми речами. Может быть, это был  даже Бонтан. Саднящие нотки тоски предательски защипали где-то под лопаткой, и Филипп непроизвольно сжалился: увидеть старика он был определенно не против, а если это был не он, то отправить гонца к Луи стоило хотя бы потому, что запасы вина в погребе стремительно редели. По пути к главной двери на первом этаже, он успел бросить беглый взгляд в потемневшее зеркало, чтобы не ударить в грязь лицом перед людьми брата: густые темные волосы  безупречными волнами рассыпались по изумрудному халату, чьи длинные полы в унисон беглыми ритмичными шагам почти беззвучно шелестели по полу, на бледном лице почти не было следов хронической бессонницы, в холодных серо-голубых глазах по-прежнему отражалась откровенная брезгливость ко всему происходящему. Кажется, от привычного Филиппа отражение в зеркале не отличалось ничем примечательным. Иронично хмыкнув ему в ответ, он потянул на себя массивную дверь и замер, увидев гостя на пороге:
- Т.. ты? , - собственный голос прозвучал каким-то чужим и ненастоящим, и слова застряли в горле. Нет, не может быть. Наверное, он просто перепил вина и уснул на балконе и все это ему сейчас кажется. Больше принц не смог вымолвить ни словами и застыл, смотря широко распахнутыми глаза на того, кто появился на его пороге словно призрак.

IVARR THE BONELESS [ASSASSIN'S CREED]

раса: рагнарссон возраст: 50+

деятельность: убийца королей место обитания: Мерсия, Шотландия, Ирландия

I
оригинальная или на выбор

---

КЛЮЧЕВАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Ивар говорит, что Бескостным его прозвали за нечеловеческую скорость в бою. Его друзья шутят, что на самом деле прозвище прилипло к нему из-за худобы, а враги болтают, будто Бескостный он потому, что боги обделили его мужской силой. А правды никто не узнает, потому что все, кроме его братьев, его боятся. Да и Хальфдан с Уббой...

Его братья, как и многие другие северяне, поселившиеся в Англии, признают, что рано или поздно с англичанами нужно будет научиться соседствовать, чтобы пустить здесь корни надолго. Но только не Ивар. Он приехал, чтобы убивать.

Ивар - это пороховая бочка, черный ящик, знак вопроса. Он непредсказуем настолько, что иногда это кажется безумием, но именно его непредсказуемость и кровожадность делают его самым влиятельным из датских военачальников. И друзья, и враги одинаково идут к нему на поклон - это проще, чем гадать о последствиях обратного. За несколько лет его пребывания в Англии по саксонским землям разбежалось столько кровавых легенд, что кажется, будто все они не могут быть правдой, и всё же кому угодно Ивар может стать как надежным другом, так и самым страшным ночным кошмаром. Говорят, он слушает только богов, а что они нашептывают ему - загадка.

В отличии от многих других северян, которые что к саксам, что к христианскому богу относятся спокойно, Ивар презирает всё это. Босоногие крестьяне в полях и робкие монахи в монастырях для него - люди-овцы, не стоящие воздуха, которым они дышат. Священными текстами он подтирается, а убийство мирных жителей ничего для него не значит, если они не верят в северных богов. Кровавых орлов он вырубает из своих врагов также ловко, как чистит зубы кончиком кинжала, и если бы не Убба, Ивар утопил бы Англию в крови - кому война, кому мать родна.

Но даже среди саксов найдутся те, кто назовет Ивара другом. Он и сам, кажется, прикипел к малолетнему заложнику, сыну короля-марионетки Кёлвулфа, а сам что-то стал всё реже развлекаться пытками и всё чаще высказывать рациональные идеи. Говорят, будто его изменила мягкая английская земля. Или постарел, растеряв свой пыл?..

---

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

По большому счету все равно, играли вы в Вальгаллу или нет, Ивар там персонаж относительно эпизодический, хоть у него и есть продолжительная (и крайне пиздатая!) сюжетная арка. Всё расскажу и покажу в мемах и тиктоках.

Я хочу с Иваром играть в (альтернативную) историю, антураж, чернуху, кровищу, шекспира. Эйвор - ВРИО ярла, присягнувшего Ивару и Уббе и их Великой Языческой Армии, и поэтому она будет очень много с ними тусоваться и на них работать, ловить для Ивара лазутчиков, которых он будет живописно пытать, бухать с ним пиво, философствовать про семейные узы, богов и судьбу, сраться с ним за судьбу его малолетнего заложника и портить веселье своими моральными принципами. Короче, приключаться и разводить драму! Потом можно будет друг друга в хольмганге переубивать, как пойдёт.

Все вышеперечисленное - это +- то, что происходит с ними в игре, но еще со мной можно и нужно строить сюжеты из нихуя, это я с радостью.

Скорость мне до лампочки, размеры постов по большому счету тоже, но коротюльки я предпочитаю в спидпосте. В посте под катом можно почитать и пощупать, шо такое Ивар для Эйвор и как я пишу вообще.

Пробный пост

Рождение кровавого орла - славное зрелище! Сперва вспороть спину вдоль хребта...

Порчестер был взят - все, кого Эйвор повстречала в Англии на своем пути, все были здесь, все, за кого она проливала кровь, за кого сражалась её дружина. Фулке лежит, полуживая, на земле во внутреннем дворе. Эйвор так разбила ей лицо, что глаза не открываются. Чтобы полюбоваться на творение рук своих, она, отдышавшись после боя, встаёт над женщиной и тянет её голову за короткие волосы вверх, на себя, больно выворачивая ей шею. Багровые гематомы, опухшие от ударов глаза, окровавленные зубы видно между приоткрытых губ. Она будто бы улыбалась, и рука у Эйвор дрогнула - импульс ударить её, впечатать её лицо в камень, разбить его в крошку, но такой удар убьёт её, быстро и чисто, избавит её от страданий.

Из темноты крепости выходят Убба Рагнарссон и Басим - ведут Сигурда под руки. Он едва переставляет ноги. Он будто бы не видит никого перед собой, а Эйвор не смотрит на него. Она отводит взгляд, ей больно на него смотреть. Наполовину седой. Лысый. Лохмотья скрывают струпья, гноящиеся старые раны, кровавые подтеки, и Эйвор прячет глаза. Она опоздала, и тем ей невыносимее, что она знает: раньше она прийти не могла. Порчестер пытались взять три раза за этот год, и диверсиями, и штурмом, и только сейчас, на четвертый раз, когда удалось собрать достаточно крупное войско, у них получилось. Сколько времени она потеряла, сколько месяцев ушло на какую-то ерунду, пока брат её гнил здесь, пока эта ведьма измывалась над ним, пока высасывала из него всю жизнь. Эйвор разобьет, если она будет смотреть на него слишком долго.

- Везите в Рейвенсторп, - командует она, махнув рукой. - Драккаром быстрее всего. Везите его к Рандви.
Покрутив головой, она одной рукой поймала за локоть солдата.
- Крыс мне налови пару ведер. В крепость принесёшь.

Она хватает Фулке за шкирку, тащит девку за собой. Та хохочет. Воротник давит ей на горло, и хохот похож на предсмертные всхрипы.
- Ты опоздала, Сестра Волка, - дразнит она, хохоточек такой тонкий, звенящий, помешанный. - Мои труды... Мои труды достанутся тебе. Всё... Чего я достигла.
- Закрой дыру с помоями, которую зовешь ртом, - Эйвор харкает на пол, с пути не сходит. Она тащит её вниз. Вниз по лестнице, в темноту. По узкому коридору внутри крепости, в темноту и сырость, туда, где держали её брата.

Ивар для своей мести подобрал красивое место. Говорил, оно похоже на Вальгаллу. Высокий горный уступ, откуда вид открывался на всю Мерсию от границы с бриттами до Рейвенсторпа. Хотел, чтобы его кровавый орел видела вся Англия. Чтобы он возвышался надо всеми, служил напоминанием о том, что бывает с врагами Ивара Бескостного. Фулке такой чести Эйвор не окажет. Фулке не будет гнить под солнцем и не станет пищей для воронов. Фулке покормит крыс. Фулке сгниет в своей  же собственной темнице. Фулке, умирая, будет видеть то, что видел Сигурд. Фулке умрет, чуя запах его застарелой крови.

- Ты убьешь меня, но на мое место придут другие, - хрипела она, заставляя Эйвор скрипеть зубами. - Моя смерть ничего не изменит. Я всего лишь... Ха-ха-ха... Всего лишь Инструмент.

Её позывной в рядах ордена. Эйвор подавила в себе порыв её больно пнуть - насладится ещё.

- Мне плевать, - говорит Эйвор монотонно. - Мне плевать на твой орден, на твое великое дело, на твою жалкую жизнь, кто придет после тебя, был ли кто-то до тебя, и скольких ты уже сгноила в своей темнице. Ты ответишь за каждый упавший с его головы волос.

А достаточно ли этого?
А достаточно ли?
Бросить её дружинникам, избавить её от ряс, раздеть до гола и бросить голодным мужикам - делайте, ребята, с ней что хотите. Но нет. Они могут убить её, её тело может не выдержать, и тогда она отправится к своим проклятым богам раньше, чем Эйвор насытит свою собственную жажду крови. Нет, Эйвор справится сама. Без мужиков. Тело Фулке достанется крысам.

Она боится того, что найдет за дверью. Он может быть там. Он может быть там живой или мертвый. Оттуда страшный запах - помои, дерьмо, кровь, много, много крови, очень много, будто бы дверь сама кровью пропитана. Эйвор открывает дверь и перехватывает покрепче факел. За дверью темнота. - Сигурд? Ответом ей - крысы, их маленькие когтистые лапки цокают по полу. В свете факела она видит черные пятна на полу - кровь. Кровь тянется по полу к стулу, к пыточному креслу, Эйвор видит металлические острые колья и чувствует их своей кожей, её запястья ноют при виде тугих кожаных ремней, которые сжимали его руки. Эйвор видит на стуле деревянный ларь. Сигурда здесь нет. Когда она открывает крышку, у неё нет никаких сомнений - его рука. Это его правая рука. Его кость, белеющая во тьме. Жилы, которые её стягивали. Пальцы сомкнулись в вечной судороге. Это его рука. Его, брата её, она держала эту руку, ту, которой он сражался, которой меч держал, которой обнимал её. Когда Басим догоняет её, Эйвор блюет на пол, держась за усыпанный иглами подлокотник. Её рвет сквозь слезы.

С тех пор всё время, что прошло, было взято взаймы. С тех пор всё как в тумане. Она не спит, она почти не разговаривает с Рандви - прячет от неё глаза тоже, боится дать ей понять, в каком она раздрае, сколько гнева в ней скопилось, и даже не на Фулке по большей части, а на себя саму, за то, что месяцы идут и ничего не сдвигается с мертвой точки. Порчестер как стоял, так и стоит. Эйвор раз за разом отступает, понимая, что может сложить в очередной осаде и свою голову, и чужие. Когда она засыпает, ей снится рука в ящике, снится, будто пальцы безжизненные подрагивают, тянутся к ней, смыкаются. Снится, как из темноты пыточной камеры выходит сам Сигурд - такой же, вспоротый нараспашку от паха до горла, кости блестят в темноте, голые мышцы обливаются кровью, но во сне он живой. Он во сне живой после всех этих пыток, он себя едва осознает и протягивает к ней левую руку, с которой на пол капает кровь.

Эйвор бросает Фулке животом вперед на единственный предмет мебели здесь - простой деревянный стул. Она на этом стуле, вероятно, держала Сигурда привязанным после того, как перевезла его в эту крепость из Кента, где держала его большую часть года. Фулке слишком слаба, чтобы пошевелиться. Она сползает коленями на пол, лицом на сидение. Эйвор не утруждается разговорами. Пока что.

Ей нужно время - найти веревку покрепче. Всё остальное у неё есть уже. Она возвращается спустя четверть часа, молча сбрасывает с плеч дорожный плащ, расстегивает свои наручи, тяжелый кожаный жилет. Она складывает свои вещи в углу, аккуратно, как будто собирается принять баню. Закатывает рукава. Затягивает потуже косу на затылке, снимает с пояса остро заточенный топор, с другой стороны - кинжал. Бросает веревку на пол рядом с Фулке, рядом укладывает свое оружие, стаскивает свою жертву на пол.

Фулке падает на задницу, а Эйвор сидит перед ней на корточках. Берет её крепко за горло. Хочется запихать ей пальцы в рот, потянуть за челюсть. Потянуть с силой, чтобы хрустнуло, чтобы мандибулы надорвались - да только сдохнет от болевого шока.

- Рождение кровавого орла - славное зрелище, - она цитирует Ивара почти ласковым шепотом. - Из тебя получится такой красивый кровавый орел. Правда, жалко, что никто его не увидит?
Она подносит лицо совсем близко к её. Дыхание оседает на измученной, взбухшей коже Фулке.
- Знаешь, что с тобой будет? - шепчет Эйвор. Палец нежно оглаживает Фулке лицо, по линии челюсти. - Рассказать? На ушко?
Наконец-то она перестала ржать. Наконец она выпала из своего фанатичного припадка. Наконец осознала, во что она вляпалась. Эйвор скалится одними губами, подносит губы к её уху, удерживает её на месте за локти.
- Я вспорю тебя от шеи до задницы, - в этой черной кровавой горячке она почти понимает Ивара. Кто-то стоит у неё за спиной сейчас. Кто-то стоит в углу комнаты и смотрит на неё. Улыбается в бороду. "Истинная северянка." - И выверну тебе рёбра наружу. Вот этими руками. Познакомься, - она крутит ладонью вперед-назад перед глазами у Фулке, чуть отстраняясь. - Эти руки войдут в тебя и вытащат наружу твои легкие. Я растяну твою кожу с ребрами, как крылья. Натяну их между этими колоннами, видишь? - она притворно озирается по сторонам, будто комнату видит в первый раз. - И самое прекрасное, что всё это время ты будешь жива. Тебя убьют не мои руки. Тебя убьют крысы.

Она мямлит что-то. Она имеет наглость умолять. Она наконец-то, под конец своей жизни, по-настоящему испугалась.
- Тебе нравится пожинать плоды своих действий? - Эйвор грубо отворачивает её от себя и стаскивает на пол, чтобы легла. Кинжалом вспарывает на ней одежду, оставляя царапину глубокую. Безжалостно стаскивает с нёе штаны, оставляя её нагой, жалкой, похожей на червя. Схаркивает в сторону, приподнимаясь на ноги, убирает волосы с лица. Ногой отпихивает обрывки одежды Фулке в сторону. Тяжелый сапог Эйвор ложится Фулке на лопатку, прижимает её лицом к полу. Просто так, ни за чем. Ей нравится думать, что Фулке, теперь нагая и беззащитная, прижата лицом к полу, пропитанному Сигурдовой кровью.

Под хруст костей и оглушительные, душераздирающие крики она вспарывает ей спину вдоль позвоночника. Сразу глубоко. Кинжал сразу рассекает ей мышцы и натыкается на кости. Эйвор пересчитывает их, пока ведет кинжал сверху вниз. Надрез получился прямо по центру, открыл взгляду белые позвонки - можно сейчас руку засунуть, сжать их и вытащить ей хребет, но это моментально её убьёт.

- ПОЖАЛУЙСТА! - Фулке выговаривает это сквозь вопли. У неё трясутся ноги, бьются об пол. Эйвор, к своему собственному ужасу, в ответ только усмехается.
В ней нет сейчас ощущения, будто она глумится над живым человеком. Нет такого, будто под её руками сейчас страдает кто-то живой, будто она кому-то причиняет боль. Вопль не действует на неё. Чем громче и жалобнее она орёт, тем лучше. Эйвор в этих криках слышится, как кричит её брат. Как он кричал, пока Фулке лишала его руки? Сколько раз он кричал "Пожалуйста!", пока она измывалась над ним?..

Разломать рёбра - самое трудное. В этом Эйвор помогает топор. Осторожно, придерживая сверху, используя его как наконечник копья, а не по прямому назначению. Заточен на славу. Ребра хрустят один за другим, навсегда отсоединяясь от позвоночника. Кровь брыжжет Эйвор на рубаху, ей на лицо. Она старается быть осторожной, чтобы Фулке не померла раньше времени. Это всё длится и длится - Фулке кричит, Эйвор сосредоточена, она будто насильник со своей жертвой придавливает её голову к полу рукой, чтобы крики потише были. Много ребер у неё. Много.

- Умоляй, проси, ори, - приговаривает она. Хрустит еще одно ребро. - Знай, что этого мало за то, что ты сделала.
- Я ТОЛЬКО-...
- Ты причинила боль тому, кого я люблю, - Эйвор все также спокойна, когда хрустит последнее ребро. - Это всё. Ты понимаешь меня? Больше ничего не имеет значения.

Эйвор встает на ноги. Фулке уже никуда не денется. Она не сможет даже пошевелить своей головой. Приподнять. Эйвор отряхивается от её крови, но размазывает её ещё сильнее. Теперь вереврка - отмерить две части, намотать на её безвольные запястья, корабельными узлами затянуть, да потуже. Остальные к крюкам прицепить, из собственных запасов Фулке - можно только догадываться, как использовала она эти крюки на Сигурде, но Эйвор об этом думать не хочет, боится, её снова вывернет наизнанку, снова стошнит.

Прицепить крюки к веревкам. По три штуки с каждой стороны. И, наконец...
- Сказать по секрету, я об этом мечтала с тех пор, как нашла твое послание, - Эйвор звучит так, будто рассуждает о том, чем будет сегодня ужинать.
Фулке уже не может говорить. Дальше будет только хуже.
Эйвор присаживается рядом с ней на колени. И под сладкий, как шепот возлюбленной, хруст костей, погружает руки в плоть Фулке. Она обоими руками хватается за обломки её ребер. И тянет в разные стороны, одновременно выворачивая её спину с двух сторон, будто мешок открывает.
Фулке кричит. Эйвор глубоко дышит, в голос, со сладким удовлетворенным "ммм".
Кричи, сука. Кричи.

- А потом... Вынуть легкие, - приговаривает она, прикладывая силу, выкручивая её ребра сначала слева, потом справа. Раскладывая их, расправляя, как крылья. Кожа Фулке изнутри - кровавый ковер. Ребра хрустят, ребра трескаются, надламываются. Ребра, выворачиваясь, терзают её внутренние органы. Как ей больно сейчас, должно быть. Как невыносимо, когда собственные ребра упираются в желудок, в печень, в сердце.

В свете факела Эйвор видит, как сокращаются её легкие. Она погружает окровавленные руки внутрь снова, теперь уже в самое мясо, вглубь, касается её легких, живых, горячих, раздувающихся. Вытягивает, словно рыбу из воды, одно, укладывает на переломанных ребрах. Потом, также - второе.

И пока разбирается с веревками и крюками, которые зацепятся за её кожу и растянут её, как мембрану на ритуальном барабане. Как знамя на щите.
Эйвор старается.
Её кровавый орёл - действительно зрелище. Одной проделывать это тяжеловато, и теперь она понимает, почему Ивар позвал её помочь. Фулке едва живая, пока она натягивает её со второй стороны. Зацепить крюками её вспоротую плоть и завязать последние узлы - самое легкое. Самое простое.

Эйвор, вся в крови, с растрепанной косой, выходит из комнаты - скоро возвращается с двумя ведрами в руках. Ведра трясутся, пищат, пока она стирает кровь со своего оружия и со своих рук, надевает обратно жилет, наручи и дорожный плащ. Очень сильно хочется есть и медовухи.
Она берет в руки факел и любуется тем, что сделала. Фулке, тварь, еще жива.

- Гори в своем аду, - она пинает одно ведро на другое, оба падают, крышки слетают. Эйвор закрывает за собой дверь. Уносит свет, оставляет Фулке в полной темноте. В море крыс.