Человек должен валиться каждый вечер в кровать, полуживой от усталости. Если не найти силам применения, они загнивают, и мы начинаем с дикой скоростью разрушать самих себя.

   Вы когда-нибудь попадали в день сурка? Когда ты прожигаешь свою жизнь день за днем по кругу, не наблюдая никаких улучшений, и с каждым новым днем этот сурок превращается уже в такого темного демона с горящими глазами, словно заманивая тебя все дальше и дальше в свои широкие лапища, давая мимолетную защиту и обещая, что завтра будет лучше, только вот лучше не становиться. Ты погружаешься в темноту с каждым днем все больше, не отдавая себе отчета за свою жизнь. Да и плевать ты хотела на то, как быстро она может закончиться, если не остановиться. Если не сказать себе хватит. Завтра для тебя может больше не наступить.
  Фейт закурила уже третью сигарету подряд, наполняя с блаженством свои легкие едким дымом. Разговоры людей, которые непринуждённой трелью разливались вокруг, заглушали ее мысли, не давая окончательно свихнуться, а алкоголь, горячим жаром растекался по ее телу, заставлял покачиваться в такт мелодичной музыке, доносящейся из колонки, находившейся с нею рядом. Она не первый раз приходила в это заведение, и надеялась на то, что это был и не последний раз. Миллер нравилась атмосфера, которая царила здесь, полностью описывая ее внутреннее состояние, которое отдавало толикой разврата и похоти. Она улыбнулась бармену, натирающему до блеска очередной бокал, перед подачей гостю, и взмахнув пальчиком, указала на свой бокал, намекая на то, что не прочь повторить.
  Она не сводила с него взгляда, когда он плавными движениями, показывая кто тут папочка, налил ей очередную порцию. Если бы не тот факт, что он сейчас находился на рабочем месте, она непременно бы заставила его постонать в каком-нибудь подсобном помещении, но Фейт не хотела быстрого перепихона.

Разврат — это джунгли без будущего и без прошлого,
а главное, без обещаний и без немедленной кары.

   Сегодня у девушки была своя собственная миссия. Поэтому развернувшись в пол оборота на барном стуле и закинув ногу на ногу, Фейт сделала глоток виски, привлекая внимание мужского пола к ее короткому платью, которое открывало прекрасный вид не только на ее длинные ноги, но и шикарную грудь, которая свела с ума не одного похотливого самца.
  Мимолетные связи давно вошли в ее привычный образ жизни, ведь она больше не верила в любовь, она не хотела, чтобы все повторилось вновь, разбивая ее сердце на миллионы осколков, которые она с трудом так долго склеивала обратно. Она больше не могла позволить себе страдать, и наслаждалась каждый раз, когда мужчины, словно коты, облизывались от одного только ее вида. Кружили как назойливые мухи, пытаясь привлечь к себе внимание, а она не могла себе отказать в том, чтобы прихлопнуть очередную. И просыпаясь каждый раз в чужом месте, сбегала, оставляя после себя только шлейф дорогих духов и воспоминания.
  Она никогда не связывалась с кем-то во второй раз, боясь проявить слабость и нарушить свое же обещание, которое она дала себе много лет назад после случая в университете.
  И теперь, когда она полностью упивалась своей властью над мужчинами, Фейт поднялась со стула и направилась в центр танцпола, слегка раскачивая телом в такт мелодии. Музыка пьянила ее не меньше алкоголя, позволяя полностью отдаться ощущениям какой-то свободы и легкости. Она чувствовала каждое прикосновение к ее телу, горящие глаза незнакомцев, что вились вокруг нее как стервятники, дожидаясь момента, когда могут на нее набросится, но ей было абсолютно плевать, она сама диктовала свои условия, и сама выбирала, кто станет ее жертвой на эту ночь.
  Фейт не привыкла довольствоваться объедками, она привыкла получать все самое лучшее, поэтому сейчас, медленно проводя рукой по своей груди и спуская ее вниз по талии, она осматривала толпу, в поисках именно того, с кем она проведет эту ночь.
  Музыка была пьянящей, медленной, слегка развратной, заставляющей раскрепостить свою душу, и выпустить всех своих демонов наружу, вот только Фейт не могла себе позволить перейти рамки дозволенного, только легкие прикосновения рук к своему телу, срывающие голову не одному мужчине находящимся рядом с ней на расстоянии вытянутой руки.

Под вечер солнце наконец-то выбралось из-за свинцовых туч, щедро разбрасывая по городу мелкое крошево рубинов. Окропляло серебро облаков разбавленным вином, поджигало тянущиеся вдоль дороги каштаны, превращая их в факелы с темнеющими сердцевинами толстых веток, и пробивало навылет окна небоскребов, заселяя их живыми тенями. С другой стороны города уже поднялась бледная луна, с каждым днем округлившаяся все больше, будто живот беременной женщины — один день за целую неделю и так до тех пор, пока она не станет круглой, будто десятицентовая монетка. Но Мэйв этого уже не увидит. Впрочем, сидя в маленькой кофейне в центре Бостона, она тоже не видела набирающий силу месяц, и когда выйдет — тоже не увидит, потому что пойдет в другую сторону, навстречу скрывшемуся солнцу. И лишь когда темнота станет достаточно густой, и на улице не останется никого из людей, Мэйв задерет голову, чтобы — завыть, — наконец-то взглянуть в глаза своему проклятию, как смотрела ему вчера и позавчера, и еще много вечеров с тех пор, как осознала, кем стала. Она будет смотреть на луну и представлять — вспоминать, — звук, с которым ломаются кости, бурля под кожей, и ощущения от того, как смещаются внутренности, и каким густым и тяжелым может быть воздух: еще более густым и тяжелым, чем сейчас, в комнате, где смешивались запахи десятков посетителей, и кофейных зерен, и разных чаев, и молока, и средства  для мытья посуды, и металла, и шампуней, еще сотен разных вещей, которые человек не должен чувствовать. Психотерапевт наверняка назвал бы эту попытку примириться с новой реальностью, по сути являющуюся банальным актом мазохизма искренним стремлением к саморазрушению и посоветовал бы пройти полноценную терапию, но Мэйв уже давно — с начала средней школы, — перестала посещать сеансы, оправдывая это отсутствием времени и необходимости. К тому же она сомневалась, что о таких вещах можно рассказывать психотерапевту. “Здравствуйте, мистер Робинсон, как поживаете? У меня тоже все замечательно. Вы совсем не изменились с нашей последней встречи. Что у меня нового? Даже не знаю, с чего начать. Папа наконец-то купил ресторан. Я поступила в муниципальный колледж. Полгода назад меня укусили, и с тех пор раз в месяц я превращаюсь в чудовище. Недавно прошла собеседование в “Boston Globe”, но вряд ли у меня есть шансы, зато предложили место в бостонском филиале “Allure”. Да, папа совершенно счастлив, просто не вылезает из ресторана”.
  Смешно.
  И грустно.
  Кофе уже остыл. Оставив раскрытый ноутбук на столе, она дошла до стойки, за плотным стеклом скрывающей десерты. Заказала еще один капучино — с молоком и сиропом, и американский вишневый пирог, который был так щедро посыпан корицей, что рядом с ним нельзя было глубоко дышать. Взгляд блондинки по ту сторону выразил то ли зависть, то ли обещание лишних цифр на весах: это была уже третья порция с момента прихода, но голод все еще не затихал. Мэйв не знала, может ли она потолстеть, или все будет отдано луне. Не знала, изменится ли она через пять, десять, пятнадцать лет, убьет ли ее возраст или понадобится пуля в лоб, а может быть даже пули окажется мало, если она не будет отлита из серебра… Знала только, что девушка с широкой американской улыбкой, не соответствующей глазам, пообещавшая принести заказ через минуту, не захотела бы поменяться местами, если бы знала всю правду.
  На экране старенького ноута была открыта незаконченная статья для блога: “Уличные автоматы: что скрывается за стеклом?”. Собрание слухов о красочных баночках с шипучей газировкой и батончиках в хрустящей обертке, ни одному из которых она так и не смогла найти подтверждения. Бывший босс наверняка мог бы подкинуть пару точек, но Мэйв была не уверена, что захочет проверять их.

  С приходом темноты прохожих на улице стало меньше, будто прохладный  осенний ветер всех разогнал. Раньше Мэйв тоже поспешила бы вернуться домой, даже понимая, что там никого нет: Гарри редко возвращался раньше полуночи. Но почему-то квартира на окраине казалась более надежным убежищем, чем съемная студия в центре, к которой не удавалось привыкнуть несмотря на все перевезенные вещицы, милые сердцу: плюшевые игрушки, коллекционные фигурки, распечатанные фотографии… Чужая территория или просто осознание, что от себя не убежишь? Девушка приподняла воротник пальто, защищаясь скорее от ветра, чем от холода — холодно ей не было, — и поправила сумку с ноутбуком. Мимо проехал автобус, и нарисованные фарами круги на земле напоминали две луны.
  Шла. Не очень разбирала дорогу, не запоминала повороты и знаки, не волновалась. Наушники в ушах — на полную громкость, чтобы утонуть в стройных ритмах гитары и мелодичного голоса солиста, выводящего слова на завораживающем французском, позволяя себе отчасти вспоминать, отчасти угадывать смысл — лишь бы не думать, либо бы не оборачиваться. Запахи сменяли друг друга. Сплетались воедино, диктуя свою мелодию. Бензин, резина, металл, жареное мясо, звериная шерсть, одеколон, кожа, пластик, сигареты (как же она скучала по сигаретам!) — несочетаемо и остро, но ветер сглаживал, смягчал, по крайней мере сегодня ему хватало на это сил, а завтра она купит леденцы или мятную жвачку, чтобы перебить эту какофонию… Мужская фигурка возникла в темноте неожиданной преградой. Мэйв замерла перед ним, уставившись на воротник пальто, светлое пятно шеи и покрытый аккуратной щетиной подбородок. Вынула наушник из уха, позволяя печальному “Mкme s'il ne sert а rien va Le vent l'emportera” пролиться на улицу. И подняла голову. Темнота уже не могла скрывать от нее черты: полные губы, прищуренные, чуть насмешливые, глаза, полные воды из залива Мэн. И это дразнящее “булочка”, выдающее с головой, потому что так ее называл всего один человек, и встреча с ним произошла слишком близко к точке отсчета, обостряющей каждое воспоминание в бессмысленных попытках понять, можно ли было что-то изменить — да, можно.
  — А ваша мама, мистер Лэнг, не учила вас, что опасно выскакивать перед людьми, которых мамы не учили бродить по ночам, будто чертик из табакерки?
  Достаточно близко, чтобы ощутить все грани запаха. Одеколон — терпкий, тяжелый, с нотами дерева, тоже знакомый, но уже не скрывающий другой запах, более мимолетный, и более вечный, истинный. Въевшийся в кожу на уровне молекул. Зрачки Мэйв дрогнули, расширяясь — две черные луны. Она отступила на шаг назад. Едва не запуталась в ногах.
  “Он… Нет, нет, не может быть. А почему не может? Ты ведь не думала, что являешься единственным оборотнем в Бостоне? Это большой город, сюда поместятся как минимум двое: ты…
  Вдруг у него есть собака? Какой-нибудь огромный хаски, похожий на волка, которого часто вывозят в лес. Или волкодав, у которого охота в крови…
  и тот, кто тебя укусил.”
  — Мистер Лэнг… у вас есть собака?

Красавчиик-демон ищет

РАЗЫСКИВАЕТСЯ НЕСНОСНЫЙ АНГЕЛ
	joseph quinn Внешность выкуплена: нет	Имя: на выбор игрока Возраст: Unk Раса: Ангел (Архангел?) Ориентация: на выбор)) Профессия: медбрат/врач/парамедик на скорой

---

О   П Е Р С О Н А Ж Е

---

Ты всегда был той еще занозой в заднице. Вечно путался под ногами у всех. Но что в тебе было всегда и перед чем не мог устоять никто — это твой оптимизм и вера в лучшее. Ты наивен, слишком светел и чист для этого мира. В тебе нет ни тени гнева или злости. Ты искренен, всегда улыбчив. Тот самый оптимист в любой компании, от которого скулы сводит. Ты тщательно скрываешь в себе все невзгоды и всю боль, которую ты тоже способен испытывать. Ты веришь в людей, в их светлую сторону. Надеешься, что этот мир еще возможно спасти. Как в той песни «Он плакал встречаясь со злом...». Но все же ты далек от розовощеких пупсов с крыльями, которых представляют люди при словах об ангелах. Ты воин, им был рожден и им остаешься по сей день. Ты умеешь воевать и добиваться побед. Однако ты из тех пацифистов, кто не выносит войны. Ты не оставляешь равнодушным. В тебе есть что-то, что заставляет тебе доверять. Наверное, поэтому ты выбрал своей стезей помощь людям. Ты любишь всех существ. Большего экстраверта я не могу вспомнить.

---

О Т Н О Ш Е Н И Я

---

В зависимости от выбранной ориентации мы можем подумать над тем, насколько близкие мы друзья. Но то, что мы друзья — это факт. Те самые странные лучшие дружбаны, что на протяжении многих тысяч лет должны были воевать друг с другом. Даже, в какой-то степени, не выносили друг друга. Но в конце концов нам это надоело. Держи друга близко, а врага еще ближе... Так у нас началось какое-то сотрудничество. А постепенно это переросло в дружбу. Даже близкую дружбу. Наверное ты — мой единственный друг. Наше начальство ни при каких обстоятельствах не должно узнать о нашей дружбе. Тебе выбирать, будет это броманс или лавстори. Ясно одно: ты единственный, кто имеет право сказать мне «Заткнись уже наконец!», я же порву весь мир на тряпки, если хоть кто-то причинит тебе вред. Мы с тобой прошли через огонь, воду, медные трубы и всю историю человечества. Да «Благие знамения» с нас писали! Только вот Апокалипсис мы пока не останавливали.ХД

---

О Б Е Щ А Н И Я

---

Игра, искренняя любовь и общение. Менябельно практически все кроме внешности, расы и концепта отношений. Характер, история и прочее — все это можно изменить при желании))

С В Я З Ь   С   В А М И

---

Пожелания на игру: люблю активных игроков, пусть и не в самой игре, но хотя бы в общении))

Связь:Начнем с ЛС, дальше как пойдет))

Права на персонажа: в случае возникновения конфликтов, недопониманий и т.д.  персонаж остается у заказчика и будет возвращен в акции/передан другому игроку

Цыган разыскивает

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПЕРСОНАЖ В ПАРУ
		Имя: — Возраст: — Раса: любая, кроме человека и оборотня Ориентация: гет или би Профессия: —

---

О   П Е Р С О Н А Ж Е

---

Нужен сильный взрослый персонаж женского пола на длительную игру в мрачный детектив. Ваш перс может быть любой расы, кроме человека и оборотня. В идеале он должен быть вхож в ад, рай и другие миры. Или хотя бы один из этих миров, а там что-нибудь придумаем.

---

О Т Н О Ш Е Н И Я

---

Планируется жесткая и жестокая игра с юмором, кровью, грязью, насилием. Секса не будет, любви тоже, романтики по минимуму. Зато будут непонятные околосексуальные отношения.

---

О Б Е Щ А Н И Я

---

Хорошо, если вы 30+, любите эксперименты, умеете писать эмоции, заинтересованы в развитии персонажа, грамотны, логичны, внимательны, ответственны и отдаете посты в срок (пост в 4 дня). В ином случае, к сожалению, просто не сыграемся.

От себя обещаю все вышеописанное, общение при необходимости, поддержку любых идей, разные форматы игры, кучку забавных нпс и динамичный сюжет.

С В Я З Ь   С   В А М И

---

Пожелания на игру: пост в 4 дня

Связь: ЛС, гостевая

Права на персонажа: это ваш персонаж

Пост от лица персонажа, к которому вы идете

— Эй, мэн, слышал тебе шьют пакет немалых размеров, — послышался голос из левого угла.
— ..Да ему за одну морду-лица можно вписать пятьдесят. Он же из этих же… шахидов, — шмыгнул второй.
— Не, у шахидов кожа темнее. Этот из палестинцев.
— Не гони. У моей телки брат женат на палестинке, так та вообще белая манди, по сравнению с этим.
— Да она балаболит. Ставлю десятку на то, что он из шахидов. Вон их фирменная лохматка на все лицо. Мэн, так это твои братья те башни снесли?.. Э? Але?
Тагар, лежавший на жесткой скамейке, перевел взгляд с двери на двух сокамерников. Он все надеялся, что те невольно заболтаются и забудут про него, но удача вновь вильнула хвостом — ускользнула в сток в углу камеры. Как всего шесть часов назад ускользнула от него на Чарльз-стрит.
— М? — вбросил он в жаркий разговор одну букву.
Подобные гадания на ромашке всегда заканчивались плохо — арабы, палестинцы, индийцы… Все чувствовали в нем чужака каким-то десятым чувством, но о том, что он цыган, догадывались единицы — такие прожженные как нацист Тальго, который не давал ему прохода все шесть лет отсидки и оставил на его теле немало шрамов. Ох и побегал от него тогда Тагар… Чем и заслужил прозвище Бегунок.
Но все это было давно в прошлом еще вчера, а сейчас вновь замерцало на горизонте. При том, что Ром не сделал ничего, чтобы оно появилось. Просто принял не ту машину не у того человека и за лишние двадцать баксов согласился отогнать ее в назначенное место. По дороге к которому его и тормознули легавые. Надели браслеты за перевозку запрещенных веществ под дном авто, и теперь он сидел в изоляторе полицейского участка Дистрикт А-1 на Нью-Садбери-стрит, 40 в обществе двух черных болтливых парней.
— Тебя за что взяли? — не унимался первый, раса которого угадывалась безошибочно даже через футбольное поле. — За шахидскую бороду? — хохотнул он же на свою шутку. Его бро усмехнулся.
Тагару бы притворится арабом и закрыть разговор, но слухами тюрьма полнится. Всплывет, припомнят, услышат и тогда приговор зачитает цыгану не судья, а разделенное по расам тюремное сообщество. А как известно, оно куда менее лояльнее и изощреннее Уильяма Гиллоу Янга.
— А тебя за черную морду? — покосился на говорившего Тагар.
Это был риторический вопрос, в демократичной и «свободной» Америке звучавший особенно остро с какой стороны ни посмотри. И Тагар это знал, но все же неосторожно не сдержался, от чего парень на той стороне мгновенно вспыхнул:
— Ты оху…л, шахидское дерьмо?
Выплюнутые на пол камеры слова прозвучали стартовым выстрелом для всех.
Пока один парень пытался внушить, что дело того не стоит, второй яростно блестя белками глаз, встал со скамьи. Тагар, мысленно кляня свой необузданный язык, привстал со своей. Хорошо же сидели…
— А ну разошлись и сели на места! — рявкнул голос со стороны, после которого послышался звон ключей и появился грузный полицейский. — Романеску, на выход. Лицом к клетке, руки назад.
Защелкнув на запястьях наручники, коп подтолкнул цыгана к коридору, а спустя пару минут усадил на привинченный к полу стул в допросной и пристегнул наручники к петле на крышке стола.
— Жди.
Сказал и вышел. На что Тагар промолчал. Из-за тревоги хотелось курить, но куртку с единственной пачкой сигарет забрали легавые. Ладно хоть джинсы и майку оставили, суки.